Сегодня в Пскове состоится закрытие XXVI Пушкинского театрального фестиваля. В блоге ТЕАТРА. – продолжение обзора спектаклей, сделанного выпускниками Школы Театральных Блогеров, инициированной АТК и поддержанной СТД РФ.
День третий. Продолжение
Ольга Заливацкая. Женитьба по-румынски
Twitt-рецензия
Спектакль «Женитьба» по одноименной пьесе классика базируется на созвучном фамилии Гоголя названии поисковой системы Internet – Google на румынском и французском языках. У российского театрального зрителя есть замечательная возможность услышать живую румынскую речь без помех перевода и оценить по слегка узнаваемым словам наличие языка в восточно-романской языковой группе. Титры на русском читать не обязательно, так как меняются они очень быстро, и фразы разорваны по кадрам, нередко отсутствует пунктуация и орфография. Текст оригинала лучше знать.
Рецензия
В очередной раз творчество Петра Шерешевского осталось для меня загадкой (как и просмотренные ранее спектакли «Город.Женитьба.Гоголь.» и «Ревизор»). Выбор актеров, точнее их пола, противоположного героям пьесы Гоголя, режиссер объяснил тем, что в Румынии ему предложили труппу сплошь из актрис и одного актера, Рареша Андрича, известного киноманам.
Перенос в сегодняшнюю действительность с сопутствующими ей атрибутами не искажает, но, на мой вкус, лишает пьесу шарма гоголевской эпохи и старинных нравов, этикета и костюмов, а создателям и артистам спектакля упрощает задачу. Наверное, куда легче раздобыть черные спортивные трико, белые махровые халаты и одну балетную пачку мужского размера. Хотя, скорее всего, этот режиссерский прием несет на себе серьезную смысловую нагрузку. Не зря одежда современного человека так трансформировалась. Костюмы повторяют тенденцию упрощения человеческих взаимоотношений, откинув достигнутую предками красоту общения и взаимоуважения полов.
Зато на протяжении всего действия я любовалась восприятием румынскими артистами русского менталитета. Ведь артист в любом прочтении режиссера проживает роль своего сценического героя и подает ее зрителю, пропустив через себя чувства.
Мне очень понравилась мысль о том, что нет ничего прекраснее различия национальных менталитетов для духовного роста и трансформации собственного мышления индивидуума. Что было бы с человечеством, если бы все мыслили однотипно?
У всех homosapiens одни и те же биопроцессы, более или менее схожие условия жизни, взгляды на общественные явления и традиции в рамках локальной общественной морали. Например, любовь, инстинкт продолжения рода через создание семьи, чувство долга, справедливости, чести и т.д.
И как же все-таки любопытно изучать друг друга, видеть обычные вещи и явления глазами представителей других социокультурных сообществ, пытаться понять другого и, одновременно, вызвать интерес к себе. Нередко каждый из нас встречает непонимание собеседников, часто – близких людей, живущих рядом. А здесь – чужой мир.
Явное удовольствие от просмотра спектакля «Женитьба» у большей части окружающих зрителей породило во мне азарт понять то, что не смогла оценить я. Теперь в моей личной коллекции появилась очередная головоломка.
Елизавета Славятинская. Гоголь завтрашнего дня
В спектакле Петра Шерешевского «Женитьба» (румынский театр Nottara из Бухареста) мужские и женские роли меняются местами: девушки клеют усы, а единственный парень (Агафья Тихоновна) выходит в балетной пачке. Спектакль о гендере? – «Нет, – отвечает режиссер, – об одиночестве». Все детали постановки работают на раскрытие главной мысли – одиночество человека. Мысль расширяется до вселенского масштаба.
На первый взгляд, все не так грустно. Зал покатывается со смеху. Стержень постановки – комедия положений. Начало действия: Подколесин, то есть молодая кудрявая румынка с тонким голосом (Андреа Танасе), размышляет о пустоте и скуке холостяцкой жизни. Интерьер под стать: микроволновка, плита, в пустом холодильнике – только яйца на дверце, в шкафчике бутылка и рюмки, которые недолго простоят пустыми. Придет очаровательная рыжая подружка Кочкарев (Кармен Лопазан) и девушки поднимут градус.
По ходу спектакля открывались все новые смыслы этой метаморфозы. Трансгендер, феминизм, борьба мужского и женского начал. А потом, на обсуждении после спектакля, вдруг выяснилось: замена мужских и женских ролей – случайность. В Бухаресте, в театральной лаборатории ДЭНС театра «Ноттара», Петра Шерешевского ждал сюрприз: ему предложили работать с труппой, состоящей из девушек. Так Петр Шерешевский смог воплотить в жизнь давнюю задумку «женской» версии «Женитьбы». С этой заменой в спектакль входит нежность и пластика (действие сопровождает спокойная, размеренная музыка) – знак жажды человеком тепла, любви и взаимопонимания. И пусть Яичница (Изабела Нямцу), Жевакин (Луминица Эрга) и Анучкин (Лаура Ангел) пытаются «быть мужиками», накладные усы то и дело отклеиваются (вряд ли запланированный ход, но вполне концептуальный). И пусть Агафья Тихоновна (Рареш Андричи) – единственный мужчина в постановке, все же когда речь идет о любви (выбор жениха), его голос становится тоненьким, женским, приоткрывает девическое волнение и страх.
В очередной раз Петр Шерешевский поставил Гоголя сегодняшнего дня, а точнее даже завтрашнего (читаем афишу: «Писано в 1833» – зачеркнуто. «Писано в 2033»), где люди хотят любить, но разучились взаимодействовать. Роль свах заменили приложения для знакомств, а на свидании не нужно говорить: можно показать видео, аватарку или мем.
В финале Подколесин Шерешевского сбегает не от женитьбы, а от жизни. Так комедия превращается в трагедию. Чем громче вы смеялись над комическими сценами и положениями, тем страшнее будет видеть слезы Андреа Танасе и финальный ее шаг в раскрытое окно.
Александр Донецкий. Перемена мест слагаемых
Гоголевской «Женитьбой» Петр Шерешевский продолжил свои сценические упражнения по актуализации русской классики. Очередной эксперимент случился в сентябре 2018 года в ходе работы Театральной Лаборатории ДЭНС, организованной Олегом Лоевским и Театром Ноттара в Бухаресте: эскиз, сделанный за десять дней, стал полноценным спектаклем и вошел в репертуар Театра Ноттара. Внешне реализация «Женитьбы» выглядит как редуцированный сиквел (часть дилогии) «Ревизора», поставленного Шерешевским в Псковском театре драмы в том же сентябре, но неделей раньше.
На XXVI Пушкинском театральном фестивале спектакль был показан на малой сцене с русскими титрами. Персонажи говорили по-румынски, а хрестоматийный текст Гоголя появлялся на экране вверху сцены. Отчего возникал неожиданный эффект «удвоения» смыслов: несовпадения словесного юмора Гоголя (как сугубо языкового феномена) и юмора ситуативного, бытового и телесного, порождаемого комедией положений.
«Абсолютно невероятное событие» транспонировано режиссером из русского захолустья начала XIX века в некое захолустье по среднеевропейскому времени, в стандартную квартиру, где главными приметами являются не шкафы из «Икеи», а смартфоны в руках персонажей, концентрация на виртуальном общении и поисках гендерной идентичности. Режиссер эксплуатирует один и тот же прием — переносит героев в современные реалии, в психопатологический контекст XXI века. Подколесин (Андрея Танасе) превратился в нежную молодую девушку, вдруг задумавшуюся о замужестве (или, все-таки о женитьбе, если девушка-трансгендер вдруг ощущает себя мужчиной?). Женихов, Жевакина, Анучкина и Яичницу, – тоже играют женщины. В этой логике, или, верней, алогизме, роль Агафьи Тихоновны досталась хрупкому юноше, вышедшему на сцену в балетной пачке (Рареш Андричи).
Перемена мест и гендера не меняет суммы произведения. Речь в спектакле Шерешевского, как и у Гоголя, идет об экзистенциальном страхе жизни. Только вечный мотив сбежавшей из-под венца невесты отягощен здесь фобиями цифровой эпохи, когда вдруг выясняется со всей трагической очевидностью, что люди способны общаться исключительно на расстоянии, уткнувшись в экраны своих смартфонов, а при встрече лицом к лицу коммуникация разрушается. И если Подколесин Гоголя сигает от невесты в окно, то румынский Подколесин очевидно выбрасывается в потусторонность, в смерть. Так комедия нелепых и смешных ситуаций, наполненная забавными гэгами, мгновенно превращается в драму тотального одиночества. Драму современного герметичного человека, не способного к встрече с Другим.
День четвертый
Евгения Львова. Кожа – это граница
Каких впечатлений вы ждете от спектакля, который проходит в театральном буфете? Сладких, как пирожное? Авторы спектакля «Видимая сторона жизни» по текстам Елены Шварц могут предложить вам совсем другую пищу.
Так было на фестивальном показе. Проект, созданный в 2011-м году режиссером Борисом Павловичем и актрисой Яной Савицкой, “переехал” из Кирова в Петербург, где поселился в буфете БДТ, побывал на многих фестивалях, был номинирован на “Золотую маску” и даже успел немного отдохнуть – перед псковским фестивалем не игрался год. И все же остро и хлестко «попал» в публику.
“Чем тут можно шокировать?!” – изумляется арт-директор фестиваля Андрей Пронин, вспоминая зрителей, вступивших в разговор с актрисой прямо во время действия, тут же начавших обсуждать происходящее громким шепотом и, наконец, убравшихся восвояси, унося с собой свое возмущение.
Мне «повезло»: я сидела за одним столиком с людьми, которые не сумели принять увиденное. Убеждена – у них были все основания (и право) не выдержать.
Со студенческой скамьи помню образ человека, чья кожа была настолько тонкой, что он не смог перенести соприкосновение с человеческим злом. Так говорила о Всеволоде Гаршине и его уходе филолог Надежда Александровна Дождикова. Я вспомнила этот образ, когда в светской обстановке театрального кафе, предполагающей комфорт, необязательность во всем и приятные маски, появился человек не только без маски, но в каком-то смысле – без кожи.
Настолько незащищенный, что теряешься.
Яна Савицкая передает эту незащищенность поэта и попытки с ней справиться так точно, что невольно начинаешь испытывать чувство вины: “А у меня-то не только кожа – шкура наросла”. Или злишься на нее: “Нельзя, что ли, как-то гармонично жить, обязательно себя доводить до края?!” В любом случае, не можешь быть спокойным – и не потому, что актриса размахивает бутафорским мечом, а потому, что ее героиня чувствует то, что ты чувствовать не хочешь или не готов. Ты вырос, стал крепким и выносливым, а поэт и актриса в одном лице обращаются к той части тебя, которая может позволить себе испытывать боль, разрешить себе невыносимо сильные чувства.
Кожа – это граница. Граница между человеком и миром, между видимым и невидимым. Если кожа слишком тонкая, то мир перестает быть отдельным, становится частью тебя, он может болеть, как часть тебя (как у Дольского болела Россия). И ты в мир рискуешь вылиться. Может быть, поэтому поэты читают свои стихи иначе, чем актеры. И Савицкая этот способ чтения выдерживает. Алла Шендерова после спектакля сказала: артисты читают стихи, открывая их, а поэты в чтении свои стихи закрывают, прячут. Это ощущение критика тоже перекликается с мотивом незащищенности душевной плоти, которую ну как-то необходимо все-таки защищать – манерой чтения стихов, скандалом ли, коньяком. Чем еще укрепить мерцающую границу между собой и миром, между реальностью и фантазией, между земным и потусторонним? И не в том ли главная особенность поэта, что он, не считая скандалов, манеры чтения и коньяка, отказывается это делать, влияя этой открытостью и на проницаемость наших границ?
Если так, то поступок ушедших в середине спектакля зрителей понятен: не каждый готов к тому, чтобы его душа стала просвечивать сквозь кожу, да еще прямо в буфете.
День пятый
Елизавета Славятинская. Над чем смеяться в «Годунове».
Зритель изначально предупрежден, что спектакля по пьесе Пушкина «Борис Годунов» от питерского «Нашего театра» он не увидит: «Спектакль, который никогда не будет поставлен» написано в программке. В прологе режиссер Лев Стукалов, играющий, кстати, ведущую роль в своей постановке, с иронией упомянет о возможностях своего маленького театра (точнее, об их отсутствии) поставить пышную трагедию. И предложит зрителю самому моделировать в сознании образы персонажей, костюмы, голоса, декорации.
Перед зрителем актеры в черной униформе, из декораций – стол и стулья. А больше и не требуется. Если, к примеру, вам нравится Владимир Высоцкий, то и представьте, что он читает знаменитый монолог Годунова.
Гришку Отрепьева, намекает режиссер, зрители спектакля могут себе выдумать. Как само Смутное время надумали себе когда-то русские и поляки. Чучело (на сцене оно выполнено буквально – в черном тряпичном одеянии и с соломенной головой), сбежавшее с монастыря, обретая поддержку и собирая войско, превращается в могущественного дракона с голосом злодея из фильма: в этой сцене чучело облекается в широкое покрывало, которое при помощи актеров нависает над пленным, хватает его «руками», хотя голова по-прежнему соломенная.
За своими героями следует сам Пушкин (узнать его несложно: «кто в цилиндре, тот и Пушкин», говорит режиссер). Он может спокойно вылететь в окно или успокаивать плачущего малютку Димитрия сценами из своей трагедии.
Малая сцена располагает к непринужденной репетиционной атмосфере, и зритель с радостью ее подхватывает. Актерам это нравится, и они постепенно настраивают спектакль на комический лад. В зале не утихает смех. Спектакль, как и сказано в аннотации, действительно «предельно бережен по отношению к тексту». Но то ли российская история к тому располагает, то ли собственные ограниченные возможности толкают театр превратить действие в комедию. Ну что ж. И Пушкина вспомнили, и посмеялись.
Ксения Макарова. Спектакль в моей голове
Что делать, если ты режиссер небольшого и небогатого театра, а хочешь замахнуться на «наше все», предполагающее обилие старинных костюмов, масштабные декорации, многочисленную массовку?
Можно помечтать («А я бы там вот это…»), махнуть рукой и забыть. А можно помечтать, махнуть рукой и создать спектакль, как это сделал Лев Стукалов, художественный руководитель питерского «Нашего театра». Так появился его «Пушкин. Борис Годунов. Спектакль, который никогда не будет поставлен».
И вдруг оказывается, что костюмы и декорации – это чистая условность. Марина Мнишек (Ольга Кожевникова) чудо как хороша в рабочем комбинезоне. Из декораций – стол, стулья да лавка, но этого более чем достаточно. Гришка Отрепьев здесь – вообще не человек, а соломенное чучело.
Режиссер играет с нашим воображением, заставляя его работать. Например, для произнесения знаменитого трагического монолога Годунова зрителю предлагают выбрать своего любимого артиста. В это время актера на сцене сажают спиной к зрительному залу, накрывают покрывалом (царским одеянием), и уже правда верится, что оттуда вещает, как минимум, Сергей Безруков.
Появляется на сцене и Пушкин – такой же условный, как и все происходящее. «Кто в цилиндре, тот и Пушкин», – тонко замечает режиссер (он же – полноправный артист на сцене), и зритель начинает следить за перемещением головного убора. Немного приоткрывается и «кухня» спектакля: режиссер рассказывает зрителю, как на сцене создается шум толпы. И, действительно, получился настоящий гул, хотя этой самой толпы — три человека: барышни с выбеленными гримом лицами успешно воплощают в постановке «народ», тот самый, что в конце «безмолвствует».
За всей легкостью и ироничностью происходящего на сцене стоит колоссальная режиссерская работа. В спектакле нет мощного отвлекающего внешнего фактора, чем часто компенсируют отсутствие режиссерского таланта. Актерам не спрятаться за шикарные костюмы или вычурные декорации, тут каждый – на виду. Каждая сцена – «выстреливает».
В результате, довольно тяжеловесная хрестоматийная классика под рукой мастера становится легкой и изящной камерной постановкой. «Спектакль, который никогда не будет поставлен» не только успешно прошел на сцене, но и сложился в голове каждого зрителя – свой собственный и неповторимый.
День пятый. Продолжение
Ксения Комчак. Веселая женщина Хильдур Бок
Когда слышишь «фрекен Бок», невольно начинаешь представлять грузную женщину в комплекте с Малышом и Карлсоном. Но в моноспектакле режиссера Александра Ряписова по пьесе Олега Михайлова перед нами предстает хоть и грузная женщина, но с совсем другим набором.
Трельяж, стул, вешалка — вот и все богатство интерьера (сценография Полины Гришиной). Зато много деталей, дающих зрителю подсказки. Телефон, паровозик и еще маленькие предметы, которые невозможно хорошо разглядеть с дальних рядов. Но как за них цепляется фрекен Бок в исполнении Натальи Кузнецовой, как прижимает их к платью и как бережно целует!
Удивительно перевоплощение молодой актрисы в пожилую даму. Мы видим, что на ней нет плотного грима. Но мимика, голос, походка, каждое движение рук и даже пальцев — все это выверено с поразительной точностью. И мы не сомневаемся, что перед нами бабушка. Не знаю, было ли так задумано, но несколько раз голос фрекен Бок становился явно моложе, а потом снова казался старческим. Будто сама Хильдур от рассказов, уносивших ее в прошлое, молодела, а потом снова возвращалась в реальность.
С поразительным житейским спокойствием и иронией рассказывает нам Хильдур Бок о целом прожитом веке. Слушая ее рассказы, мы становимся свидетелями и нелицеприятных эпизодов из истории Швеции (таких, как «добровольная» стерилизация «особенных» людей), и трагической смерти сестры, и страшного крушения поезда в начале 20-го века. И одиночества, сопровождавшего ее в течение всей жизни. И уже невозможно ассоциировать героиню с «домомучительницей», после того, как узнаешь какую роль она сыграла в жизни того самого Малыша. Он теперь вырос и работает на телевидении.
Это история о том, как каждый человек под гнетом событий становится маленьким винтиком в огромной системе. О том, как каждое произнесенное слово способно повлиять на целую судьбу. О том, как часто маленькие дети становятся взрослыми слишком рано и как это взросление влияет на всю их жизнь. И как быстро в человеке отмирает беззаботность и открытость миру, присущая детям.
Слушать рассказы фрекен Бок не страшно, но может быть очень грустно. А между тем, местами невозможно не смеяться. Ведь Хильдур – веселая женщина!
Мне кажется, каждый зритель гадал, когда же появится Карлсон. И появится ли вообще? И Карлсон действительно появился! Но решить, настоящий он или нет, режиссер предоставляет зрителю.
Здесь нужно добавить, что постановка эта камерная и впервые игралась на большой сцене. И сложно судить, было ли в данном случае оправданным решение режиссера Александра Ряписова. В любом случае, игра Натальи Кузнецовой притягивала. И расставаться с фрекен Бок не хотелось.
День шестой.
Юрий Безруков. Морфий. Смартискусство
Мне повезло, я живу в районе города с некрасовским названием – Корытово. Живу на улице, носящей имя поэта, но другого, Яна Райниса. Да и родился-то я в другом “ссылочном месте” Пушкина, в Крыму. И в Одессе тоже я жил. Моя мама Саша, а папа вообще Сан Саныч. Так вот, иду я как-то с Пушкинского театрального фестиваля, и вдруг… галлюцинации.
Какие-то смартфоны, только новые, не такие как у нас, все разные; струя из ментола, черные ящики, знатоки, Роналду, забивающий гол.
«Что это?», – спросил я себя. «Это мысли, дурачок», – ответили мысли. “Ну его нафиг”, – подумал я. Хотя я уверен, что теперь они будут преследовать меня еще долго, и после закрытия ХХVI Пушкинского театрального фестиваля – тоже.
Мои мысли о “Морфии” – это своего рода l’esprit d’escalier (по-французски – “лестничные мысли”), или, если угодно по-корытовски: “умная мысля, приходит опосля”. “Выстрел” был в первый день фестиваля, а пробивать начинает лишь к закрытию. Так и с «Морфием».
“Морфий” Андрея Гончарова по рассказу Булгакова – он для тех, кто очень близко видел серое трясущееся лицо аддикции. Аддикции не только к веществам, но и к людям, да к чему угодно. Вот таким людям будет легко воспринимать то что, играют замечательные Надежда Толубеева и Кирилл Варакса.
Четвертой стены тут нет и в помине! Я очень люблю играть вместе с исполнителями. И ребята такую возможность дают.
Некоторые производители смартфонов тестируют модульную систему компоновки устройств. То есть, в будущем мы сможем кастомизировать смартфоны под себя. Сколько нужно оперативной памяти, любая камера, цвет корпуса, форм-фактор, процессор, операционная система, экран – да все вообще зависит от нас. Больше мы не будем ходить с одинаковыми смартфонами, будто одежда и лица из 1984-го. Эта идея может очень серьезно перекроить рынок и даже стиль жизни. Таков и “Морфий” – он модульный. Он берет шланг и смывает свежей струей воспоминания о тоскливой сонливости после спектакля “Мещане” и даже сбивает монокль с тех, кому “Мещане” понравились. Придает сил и дальше радоваться фестивалю! Он исследует эту «модульность», которая еще не воплощена, а только рассматривается самым технологичным сегментом цифровой индустрии. Он, как и положено искусству, отражает современность. «Модули», то есть сцены, в спектакле можно заменить в любой момент, перед каждым спектаклем, и получится оригинальная и единственная в своем роде вещь ручной работы. То, что сейчас ценится дороже всего. Эксклюзив. Создатели могут просто немного проанализировать целевую аудиторию, и выбрать то, что нужно.
О, эти неожиданные переходы от сцены к сцене! Я лишь повторю за кем-то из критиков, кто говорил на обсуждениях (отдельное и огромное спасибо организаторам фестиваля за обсуждения), что в спектакле мастерски сделаны переходы! В данном случае, это переходы от наркотреша к реальности.
На сцене появляется предмет, который ну никак не вяжется ни с текстом, ни с происходящим. Просто предмет, совсем ненужный тут. Но! Этот предмет в данном случае – портал между мирами. И эти переходы разыграны мастерски, невероятное удовольствие следить за тем, как же этот предмет будет использован в качестве портала. Уколовшись четырьмя шприцами с однопроцентным раствором морфия, булгаковский доктор Сергей Поляков попадает вовсе не в адские геенны и не в райские кущи, он просто вылетает в сегодняшний Псков!
P.S. Про обморок очень эмпатичной (или просто очень уставшей) зрительницы прямо во время спектакля не упомянул в отзывах, наверное, только ленивый. Событие, из которого ребятам пришлось выкручиваться, что было сделано очень тактично и профессионально. За что – отдельный поклон.
Итоги. Попытка обзора
Светлана Богачева. Смотреть еще!
Фестиваль – возможность увидеть за короткий срок самые разные спектакли, от классики до авангарда. Правда, стоимость билетов достаточно высока, приходится выбирать, и есть шанс промахнуться, но, к счастью, первый «выстрел» получился эффектным и точным: спектакль Казанского ТЮЗа «Выстрел» по повести Пушкина режиссера Туфана Имамутдинова стал отличным началом! Спектакль с хорошим вкусом. И послевкусием. Трепетное отношение к тексту, выразительные актерские работы, оригинальное музыкально-шумовое решение. На глазах у зрителей, под аудиозапись лекции Лотмана, актеры облачаются в костюмы пушкинской эпохи.Вроде условность – пудра на волосах, имитирующая седину, краска из баночки по щеке – след от пощечины, воображаемый пистолет из сложенных пальцев, облако дыма из талька – но все это с таким искренним посылом, что проникаешься и веришь. Честь, достоинство, благородство, о чем только что говорил Лотман, – все здесь, на сцене. Как и образ самого Пушкина в финале, когда звучит роковой выстрел. Умер ли? Жив ли? Сможем ли мы сохранить свою культуру под рэп Хаски и залихватский расколбас молодых людей в растянутых майках, которые еще минуту назад были так утонченно благородны?..
Бальзамом на сердце стал спектакль питерского «Театра на Васильевском» «Мещане». Давно на псковской сцене не было такой добротной классики.
Большая работа преобразила сцену. Театр вдруг стал большим. В прямом смысле. Декорации к спектаклю были сделаны и размещены таким образом, что сцена поражала своим величием и поистине мещанской монументальностью.
Безупречная игра актеров. А как играет Юрий Ицков – его Бессеменов держит в своем мещанском кулаке не только семью, но и весь зал! «Потерпим» – хрипит он в конце. Публике терпеть не пришлось. Публика наслаждалась!
Что за прелесть этот Пушкинский фестиваль! Малая и большая сцены, фойе и буфет театра – спектакли в каждом уголке. Тесно в театре – добрались даже до Приказных Палат в Кремле (спектакль Семена Александровского «Свидетельские показания», поставленный в красноярском театре «На крыше»).
Но сейчас мы в фойе театра – «Пушкин. Из повестей Белкина», режиссер Андрей Беркутов.
Молодой артист МХТ имени Чехова Данила Стеклов читает нам «Гробовщика» и «Метель». Здравствуй племя, младое, незнакомое!
Пушкин не смотрел камеди-клаб. Не исключено, что ему бы не только понравилось, но он смог бы вывести его на другой уровень. А пока… камеди-клаб вывел на другой уровень Пушкина – именно так смотрелся моноспектакль явно талантливого и симпатичного Стеклова. Взрослая часть публики негодовала, молодежь покатывалась со смеху.
Рэп Хаски в финале «Выстрела», камедиклабная подача в «Гробовщике» и «Метели» – может, стоит признать право молодых на своего Пушкина?
Как, скажем, и право на свое видение классики за режиссером Петром Шерешевским. Еще свежи в нашем городе скандальные страсти по «Ревизору». И вот – новая работа режиссера, на этот раз – гоголевская «Женитьба» с румынским театром Nottara. Свежеиспеченная, как горячий пирожок, за 10 дней. На сцене жарко! Мужские роли играют девушки, а женскую роль – бородатый молодой человек в балетной пачке. Понять бы – зачем? Показать, что в современном мире женщины ведут себя как мужчины, а мужчины все больше похожи на женщин?
Часть зала плачет от смеха, другим не смешно. За наши стереотипы серьезно взялись.
Но, известно – ломать, не строить. Что взамен? Пустота?
При всей симпатии к другим работам Шерешевского, на этот спектакль второй раз идти не хочется. Уйдем. Уйдем, как можно дальше.
Туда, где в раскуроченной большим взрывом Египетской пирамиде покоится «Гробница малыша Тутанхамона», режиссер Елизавета Бондарь.
Спектакль-ребус, спектакль-подарок, спектакль-загадка – умная, многогранная и тонкая. А оттого разгадывать ее одно удовольствие. Мысли. Знаки. Ассоциации. Как хорошо, что этот спектакль поставлен Псковским театром драмы. Однозначно – смотреть еще!