На двух разных октябрьских фестивалях в Москве показали два спектакля питерских независимых команд. На «SOLO» привезли «Интервью В.» Романа Кагановича и Театра Ненормативной Пластики, а Кирилл Люкевич сделал для «Территории» московскую версию спектакля «4elovekvmaske».
Казалось бы, что общего может быть у камерного спектакля по дневникам Вертинского и уличного променада, посвящённого искусству граффити? Оказалось — очень много, причём это общее — одновременно и самое важное в двух работах, и очень существенное для современного театра вообще. С «новой искренностью», которая снова в ходу, проблема та же, что и с новой этикой: очень уж часто адепты «новой» забывают о «старой» или, скажем, универсальной. С этим и связаны почти все их неудачи. Спектакли Люкевича и Кагановича предлагают радикально иное — не столько обезоруживающую и одновременно «сыгранную» откровенность, сколько диалог. Диалог в монологе.
И «Интервью В.», и «4elovekvmaske» — моноспектакли. Оба, в известном смысле, можно назвать документальными: в первом случае текстовая основа — мемуары и письма Александра Вертинского, во втором — прямая речь художника-граффитиста. Оба, соответственно, — разговор «от первого лица». Но соотношение между «первым» и собственным лицом у актёров разнится. Сергей Азеев «присваивает» текст другого человека, не своего современника, чья судьба уникальна даже для представителей его же поколения. И, кроме того, сверхпопулярного, кумира миллионов. Никита Касьяненко произносит автовербатимы: зрители могут этого не знать, но художник Никита Gasp — не просто реально существующий человек, но тот самый артист, с которым они проходят замысловатую «уличную экскурсию». Актёры в двух спектаклях решают противоположные задачи: Азеев превращает чужой написанный текст в живую устную речь, Касьяненко ищет баланс между отстранением от собственных слов и своеобразным актёрским присвоением их как текста. То и другое в чём-то похоже на исполнение музыки — интерпретацию чужих или своих сочинений. В обоих случаях ключевое — спонтанность и непосредственность звучащей речи плюс «нескучность» повествования: зрителю интересно, что именно рассказывают артисты-герои, но при этом важно, как они это делают. Кажется, что всё предельно безыскусно: с тобой просто говорят, как если бы ты был хорошим другом рассказчика. Спустя несколько минут после начала — в обоих случаях, хотя у «Интервью В.» есть затакт, вопль нагого человека, обращённый к власти, — тебя абсолютно располагает к себе собеседник. Настолько, что, кажется, идёт диалог в буквальном смысле, хотя даже в отчасти интерактивном спектакле Кирилла Люкевича «текстовое» участие зрителей минимально. Между тем в действительности у обеих постановок очень сложная драматургия и внутренняя партитура: «Интервью В.» даже визуально простроено до микродвижений, а «4elovekvmaske» совсем не «поток сознания», хотя доля импровизации, как и ситуативные реакции героя (променад — дело непредсказуемое), тут есть. Так или иначе, пока артисты — в обоих случаях успешно — решают задачу по выстраиванию коммуникации через интонацию (в широком смысле слова), они зарабатывают феноменальный кредит зрительского доверия. Потому что они говорят так «просто», естественно, настолько здесь и сейчас и «современно» — легко, не театрально, — что им и веришь не в театральном смысле. Хочется задержаться, побыть подольше с этими людьми, на чью руку ты бы мог опереться (в случае с «4elovekvmaske» буквально и опираешься, если вдруг что). Или хотя бы пожить в послевкусии от этого разговора — лёгкого, ироничного и очень грустного.
А вот то, что разговоры эти грустные, очень важно — и это тоже общее для двух спектаклей. Оба героя — живые и человечные. А, правду сказать, настоящего и человеческого в театре сейчас не хватает куда больше, чем искреннего. Но достигнуть такого результата, такой виртуозной (и всё равно артистичной!) простоты удаётся далеко не всем даже из тех, кто к ним стремится. И вот эти два героя — в разном формате, в разных реальностях и даже в разных эпохах — остаются художниками в широком смысле слова. Людьми, которые делают то, что считают важным, задаваясь попутно, хотя и мимолётно, вопросом, «зачем и кому это нужно». Они пытаются если не найти, то понять своё место в своей стране — а она, в контексте спектаклей, у них как раз одна и та же. Через взросление и смирение (возраст, конечно, очень разный) приходят к новым смыслам, иронично отвергая прежние, говорят о том, что, с одной стороны, смешно быть постоянно «на серьёзных щах», а с другой — невозможно совсем не думать о чём-то, значительно тебя превосходящем. Они, как ни странно, похожи, Вертинский и художник-«граффитёр» (формулировка чиновника, героя одной из историй): искусство обоих преходяще, утром замажут рисунки, а певец уже не споёт. Потому оба задаются вопросом о «красивом смысле» (формулировка тоже из «4elovekvmaske») искусства как преодоления смерти: нас завтра уже не будет, но что-то может остаться — граффити, которые почему-то не замажут, пластинки, которые станут слушать. А то, что стране-государству Вертинский и граффитист одинаково неудобны и не нужны, что она превращает их в эскапистов, — так что ж. Зато они — в этих спектаклях — самые человечные. Способные на горький диалог. И на то отношение к жизни, которое проступает в финале спектакля «4elovekvmaske» новой нотой — не отменяя и не перечёркивая всего предыдущего, но придавая ему совсем иное звучание. Открытость и лёгкость — не помеха для внутреннего одиночества, невесёлой интровертности. Они могут сосуществовать незаметно для чужих глаз. У героя «Интервью В.» такие качели постоянны и к ним едва ли не привыкаешь, с героем «4elovekvmaske» успеваешь привыкнуть к другому. А финал у «4elovekvmaske» такой. «Иногда мне кажется, что всё это — ради одного снимка», — впервые без улыбки, серьёзно и грустно, скажет герой, посмотрев на созданную вместе со зрителями надпись-граффити, и… растворится в неизвестном направлении. Так же, как появился.