Корреспондент ТЕАТРА. — о том, что могло произойти в Большом театре
Большой балет — это водка, матрешка, медведь и балалайка в одной праздничной рафаэлловской упаковке, и любые пятна на его репутации особо чувствительны. Нынешний скандал с переносом премьеры «Нуреева» в Большом театре — как раз особый случай.
Освежите в памяти: Рудольф Нуреев — советский балетный беглец образца 1961 года, первый и самый популярный в диссидентской тройке Нуреев-Михаил Барышников-Александр Годунов. Его бешеный тюркский темперамент обуздывал в Ленинграде чудо-учитель Александр Пушкин, в Европе — образцово английская балерина Марго Фонтейн и носитель лютеранской балетной культуры датчанин Эрик Брун. Жутко энергичный, восполняющий все свои недостатки алчной работой, Нуреев добрался до Парижской оперы и руководил балетной труппой шесть лет, последствия — позитивные и не очень — видны до сих пор: прибароченные редакции классики никак не вытравят, но питомцы Нуреева руководят сегодня лучшими труппами мира. О привычках Руди все еще ходят легенды. Владелец острова, коллекционер дорогих домов и антиквариата мог внезапно не платить в ресторане — «пусть сами платят за то, что я у них ем». У меня, например, хранится запись интервью, где изысканно утонченный «птенец Нуреева» Шарль Жюд рассказывает, что «Руди в классе всегда ругался по-русски», и дальше два чистосердечных примера в мой дрогнувший диктофон.
Авторы балета, отложенного ныне в Большом, предлагали идею спектакля о Руди среди пяти других, но генеральный директор Владимир Урин с советниками выбрал именно «Нуреева». Урин — человек театральный и умный. Спектакль о Нурееве на главной сцене страны означал бы денацификацию российского балета, признавшего, наконец, своих знаменитых беглецов и беды, от которых они бежали, таким красивым способом. Кроме того, персона Нуреева — богатая основа для либретто. Кроме того, работала команда, два года назад сделавшая достойного «Героя нашего времени». Музыка — Илья Демуцкий. Хореография — Юрий Посохов. Либретто, сценография, режиссура — Кирилл Серебренников.
При разработке темы стало ясно, что в балете-байопике, даже разбавленном обобщениями, нельзя отделить Нуреева от Нуреева. Из своей гомосексуальности он не делал тайны, да и какая уж тут тайная мужская любовь в нашем нежном балетном мире. Очевидно же, что Нуреев дионисийски красив, вместе с холодноватым рафинированным Эриком Бруном они составляли эталонную пару и что обойти эту тему в байопике — все равно, что попытаться представить первоклассникам Кама-сутру как песню о дружбе. Так что авторы сделали свой спектакль как сочли нужным. У хореографа Посохова с композитором Демуцким он по счету третий, они сработались и не раздражаются ни от смены ритма, ни от балетной фантазии. А Серебренников, видимо, всегда шалеющий от возможностей Большого театра, заложил в спектакль много жанров, оперных певцов с хором, чтецов-декламаторов с текстами и громадную массовку со стороны. Затея не пустая: вспомним обалдевшую парадную колонну микки-маусов из «Золотого петушка», настоящих колясочников в «Герое нашего времени», диковатых атлантов в «Чаадском» Геликон-оперы — массовка со стороны добавляет спектаклю бодрящую непосредственность.
Говорят, что наброски Серебренников делал раньше, но толком общаться с труппой начал 2 июля. Первая сводная репетиция 7 июля прошла отвратительно. Театр замер. Дирекция совещалась заполночь. Утром 8 объявили, что премьеры не будет, ибо в таком виде выпускать спектакль нельзя. Но настоящую русскую труппу в настоящем русском театре этим не проймешь, она решила помереть с музыкой и вечером показала — опять же по слухам — спектакль на порядок лучше. Его с одобрения дирекции сняли на видео (ждем-ждем, ибо нет сомнений, что шило из мешка скоро появится в сети) и уже не запретили, а перенесли. С действительно серьезной и выглядящей достоверно мотивацией — планы на следующий сезон расписаны, есть единственно возможные четкие даты — апрель 2018 на работу, 4-5 мая на премьеру. Вздохнуть бы, подвиться силе эмоций рабочего момента да поверить, если б не побитая опытом доверчивость и два обстоятельства.
Первое очевидное: неготовность спектакля никогда не бывает причиной его отмены. Видали мы авралы, и дай бог мне столько счастья, сколько в памяти сырых премьер. Да вот недавно в Большом: дотанцовывая планы предыдущего балетного руководства (фестиваль балетов Григоровича) и тут же выдавая блицкригом планы нынешнего («Этюды» Харальда Ландера) балетная труппа показала весной недопеченную премьеру, и никому от этого хуже не стало. Наоборот — появились надежды на лучшее. Тут же, в Большом, чудом выжила брошенная Мстиславом Ростроповичем дней за пять до показа грандиозная «Война и мир». Словом, несть числа примерам, когда на голом энтузиазме и фирменном русском «авось» получались вполне себе спектакли, не оскорбившие ни зрительской чести, ни его же достоинства.
Второе обстоятельство более веское, закулисное: вроде бы Владимир Урин, не отказавшийся от опального Тимофея Кулябина (Большой театр оставил режиссеру запрещенного в Новосибирске «Тангейзера» обещанного ранее «Дона Паскуале») и внятно поддержавший Кирилла Серебренниковым в расследовании против возглавляемых им «Гоголь-центра» и «Седьмой студии», получил «сверху» пожелание «не перегибать палку». На брифинге гендиректор цитировал невинный разговор с Мединским, но что Большому Мединский — бери выше. Отсюда и запрет, смягченный переносом с конкретной датой. Только вряд ли Владимир Урин, проживший жизнь в театре и умеющий считывать конъюнктуру наперед, не предусмотрел бы и такого расклада. Да и зачем тогда было доводить все до последней минуты. Может, сначала было можно, а потом что-то пошло не так?
Авторы спектакля на «объяснительный» брифинг не пришли, и на вопрос об их отсутствии гендиректор отвечал раздраженно. Сочувствие к его заботам тоже есть: помня акцию с унитазом перед оперой «Дети Розенталя» при гендиректоре Иксанове, неопознанных лиц с хоругвями перед гастрольным «Благовещением» с бесполым архангелом Анжлена Прельжокажа, наконец, дивясь идиотской кампании против фильма «Матильда» о прекрасной балерине, можно догадываться, что Урин премьеру уже отбивал. И уже осторожничал. Но как все было на самом деле, мы сейчас не узнаем — как не знаем толком, что случилось с кислотой и Сергеем Филиным. Проблема тут не в конспирологии, и даже не в том, как лихо она липнет к закрытому ото всех Большому. И даже не в том, что пришел на прогон и проявил к спектаклю большой интерес главный российский любитель балета Роман Абрамович.
В конце концов, мы узнали, что передовые спектакли своего времени великая Майя Плисецкая пробивала в бане с функционершей Екатериной Фурцевой. И про механизм переноса «Нуреева» однажды узнаем. А пока Большой театр, освоивший нескромный бюджет и позвавший на премьеру весь-весь мировой балетный бомонд, жутко заляпал свою репутацию. Может, и это кому-нибудь нужно.
От редакции
В дополнение к этому материалу мы вывешиваем расшифрованный – и намеренно неотредактированый – текст пресс-конференции, данной Владимиром Уриным в молчаливом присутствии Махара Вазиева. Пресс-конференция проходила в Большом театре с 12:00 до 12:30 дня 10.07.2017. Наш корреспондент присутствовала на ней с 9-й минуты и до конца. Приносим свои извинения за возможные неточности в именах журналистов, задававших вопросы.
«Я понимаю, что те, кто делает выводы, все равно мне не поверят. Но это уже ваше дело, уважаемые средства массовой информации…»
Владимир Урин: Когда я это посмотрел на прогоне 7-го, я понял, что это в таком виде выпускать нельзя. Я спросил Юру Посохова, сколько тебе нужно времени, чтобы довести это до ума, он ответил: «Ну если серьезно, мне нужен месяц». Ну это было в горячке, в усталости и т.д. Но то, что в течение [последнего] времени, особенно после японских гастролей он говорил: «Мне не хватает времени» — это было постоянно. «Я не успеваю. Я не успеваю проработать» и т.д. И тогда мы приняли решение о переносе. Нам еще необходимо было принять решение, какой спектакль показать вместо этого и дать службам поручение, для того, чтобы привезти декорации, затем артисты должны были подготовиться к этим спектаклям и т.д. … Дальше меня Кирилл Серебренников попросил — я сказал: «Давайте отпустим артистов», но он попросил: «Давайте еще один прогон и что очень важно — давайте зафиксируем, поставим камеры». Я дал согласие, вызвал видео-цех, вечернюю репетицию снимали. Я вам должен сказать, был первый состав и ребята — а утром я собрал коллектив и сказал о том, что [принял] вот такое решение. Дальше — вечерняя репетиция. И я вам должен сказать, что на определенном драйве, на определенной обиде, протесте, ребята очень собрались и прогон прошел хорошо — не без проблем, но произошел очень серьезный качественный рывок. Тем более, в зале были близкие люди Кирилла Серебренникова, Юры Посохова — был очень ограниченный круг людей, близких и поддерживающих, реагирующих на то, что происходит на спектакле. Артисты почувствовали это и выдали результат. Хотя, еще раз повторяю, не без проблем… Вот так развивались события и такие были приняты решения, почему это… затем перед нами стала проблема, что делать со спектаклем — когда мы его будем выпускать. Сначала была идея не откладывать: а может, давайте, прямо сейчас — отменим этот спектакль — порепетируем еще и выпустим? Хотя отменить эти спектакли и порепетировать неделю — это обсуждалось, но мы поняли, что это невозможно, поскольку у нас, начиная с 15-го числа заезжает Эйфман с декорациями, а наша труппа выезжает в Америку с «Укращением строптивой» и с «Драгоценностями». И Юра должен был после первого спектакля уехать — Посохов не мог дальше репетировать. …Вчера я после Школы-Студии МХАТ пришел в театр, мы сели с Махар Хасановичем (Вазиевым — прим.ред.) и начали думать… Сначала я — когда был весь коллектив сказал: «Уважаемые коллеги, планы 17-18 года сформированы, контракты подписаны и поэтому премьера будет в 2018-2019 году». Но после того, как я увидел этот прогон, о котором я вам говорил, я понял, что нельзя откладывать на 2018-2019 год. И мы вчера сели с Махар Хасановичем и начали обсуждать, может, сентябрь или октябрь — Посохов в сентябре-октябре свободен. Но выяснилось, что там так плотно все — специалисты это поймут: люди выходят из отпуска, у нас приезжает сразу те, кто будет ставить Мы смотрели варианты ноябрь—декабрь — там можно было выкроить неделю или 10 дней, чтобы выпустить спектакль — Посохов в это время занят. Это вот вчера было сказано. Дальше Посохов занят до апреля месяца. Он нам еще предлагал январь — но мы не можем отменить каникулы со «Щелкунчиками» — просто меня убьют тут же на корню. Он предлагал январь. Причем у меня даже не было расписания — он помчался к сыну, и сказал: у меня с 15-го апреля до 5 мая есть время. Надо выпустить «Анну Каренину», дальше педагоги сразу приступают к восстановлению материала — у них репетиция. 15 апреля приезжает Юра и две недели репетирует, мы выходим на сцену и 4-5 мая мы планируем премьеру «Нуреева». Это единственное время, которое мы могли найти. Мы тут же созвонились с К.С. Он сказал: «Меня в это время не будет». Он в это время будет в Мюнхене на постановке. Но мы договорились с ним о другом: так как балет — по линии Серебренникова — все сделано и там менять ничего не надо, то здесь очень важно, чтобы кто-то из ассистентов организационно это все сделал, он сказал: «Я доверяю, есть люди, которые это сделают» — и для того, чтобы не откладывать эту премьеру на сезон 2018-2019, если я не смогу выбраться на два-три дня, значит, это сделает ассистент». Я понимаю прекрасно то внимание, ту ситуацию, которая связана с именем Кирилла Серебренникова, связанную с ситуацией вокруг его Седьмой студии и его коллег. Я прекрасно понимаю. Мало того, я понимаю, что здесь сидят <журналисты> (мы все стояли, некоторые, как Татьяна Кузнецова — сели на пол — прим.А.Ш.), которые уже высказались, проанализировали и вынесли свой вердикт. Наверное, я этих людей не сумею переубедить. Но на самом деле все так, как я вам сейчас рассказал — никаких других обстоятельств не было. Мне тут задали вопрос мои коллеги: «А хоть кто-нибудь звонил?» Я говорю: «Звонил». — «Кто?» — «Министр звонил». — «И что министр? Когда он звонил?!». Министр звонил вчера, когда я экзамены принимал. Он спросил: «Владимир Георгиевич в двух словах скажите мне, что происходит — меня тут достают журналисты». Я сказал: «Вот такая ситуация — мы перенесли премьеру…» Он: «Я понял, что отвечать, спасибо«. Вот это единственный звонок, который был. Я понимаю, что те, кто делает соответствующие выводы и фантазируют истории, которых на самом деле не существует, все равно не поверят. Но это уже ваше дело, уважаемые средства массовой информации. Но вот я вам рассказал так, как это произошло у нас в театре. Пожалуйста, если есть вопросы.
ДЕНИС КАТАЕВ: Денис Катаев, телеканал «Дождь». Все-таки я вас очень уважаю и ваш театр, но позвольте задать вопрос. Мы с нашими коллегами [думаем, что] в первую очередь это, конечно, громкая репутационная потеря для театра. Как вы знаете, что сейчас собираются свободные журналисты и руководители мировых театров. Кроме того, это большая финансовая потеря. И это действительно спектакль, которого не было и не будет — пока. Но не было точно. Я действительно общался с коллегами и свидетелями, которые говорят, что все было идеально и [что] у них был шок — они узнали об этом в субботу. Также мы живем не в безвоздушном пространстве — есть фрагменты видео. Вы в интервью моему коллеге Антону Желнову сказали, что спектакль почти готов и «мы ждем мировую премьеру». Ну и в-третьих, это действительно контекст: дело Кирилла Серебренникова и, конечно, гомосексуальный контекст, потому что мы знаем, что во власти много таких радетелей традиционных ценностей, которые наверняка…
Владимир Урин: Вы задали столько вопросов…
КАТАЕВ: Я продолжу, я вас очень прошу…
Урин:Пожалуйста, уважайте себя и окружающих. Я не хотел бы здесь… превратили это в политическую ли в какую-то другую. Ваше право считать, что я сказал все неверно. И это право никто не отнимает. Я рассказал так, как есть. Более того, я рассказал, что мы с постановщиком разговаривали и я точно передал его слова. Во-вторых, я давал интервью еще за несколько дней, еще не видя ни одного прогона и будучи уверенным, что все бюудет нормально. Это первое. По поводу репутационной потери я с вами абсолютно согласен, она есть. Любая отмена спектакля — это репутационная потеря, и мы это понимаем. Но для нас важнее качество спектакля. А не …да. Что касается финансовых потерь — их абсолютно нет, поскольку мы, с одной стороны, заменили спектакль. А спектакль, на который потрачены деньги, извините меня, состоится через восемь месяцев. Никаких финансовых потерь нет. Но это ваше право — и яего у вас не отнимаю — сколько людей — столько и мнений. Я считаю необходимым встретиться с прессой и сказать свою точку времени, а вы можете ее….
СВЕТЛАНА ЧАБАНОВА: Светлана Чабанова, RTVi…
Владимир Урин: Нет-нет-нет, Татьяна Кузнецова!
ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА: Кузнецова, “Коммерсант”. Один уточняющий вопрос. Вы в начале, когда подробно рассказывали об артистах постановки, вы сказали, что начались события, появился Серебренников и с первого числа — какого месяца?
Урин: С первого июля. Мы вернулись 20-го июня?
Махар Вазиев: Да.
Урин: Мы вернулись, 21-го [июня] артисты пришли в театр, и с 1-го июля мы поставили декорации на сцену.
КУЗНЕЦОВА: То есть получается, что режиссер спектакля появился 1-го?
Урин: Нет-нет, он репетировал, но не на сцене. Что бы вы понимали: что такое количество людей, как хор, миманс, там очень много слов, текста, артисты драматические заняты — это можно делать в репетиционном помещении. Но развести это по-настоящему по сцене, где реальные декорации, — это совсем другая работа. В репетиционном классе это скорее обозначалось, чем было поставлено. И он по существу с массовкой начал работать даже не с первого — первого только декорацию поставили на сцене — по-моему, числа со второго он только начал работать с массовкой по-настоящему все сводя на сцене.
КУЗНЕЦОВА: И для вас было неожиданностью, что в этом заняты все службы театра?
Урин: Не только все службы, а и то количество людей…
КУЗНЕЦОВА: Сколько людей?
Урин: Там хор, я боюсь сказать — я не подсчитывал. Там очень много. Там аукцион ведет массовка, причем нетеатральная, а набранная со стороны, там драматические артисты, там есть хор. Там есть солисты оперы.
КУЗНЕЦОВА: А как это могло стать для вас неожиданностью, если вы должны были заключать с ними какие-то контракты?
Урин: Понимаете, ну правда, директор театра знает общий замысел и тд, но тем не менее, никогда с режиссером не обсуждает: а сколько в это сцене будет задействовано людей, а сколько в той, а как это будет построено. Набираются люди — и набираются.
КУЗНЕЦОВА: Но документы же надо подписывать?
Урин: Конечно!
КОРРЕСПОНДЕНТ (неразборчиво представляется — прим.ред.): Здравствуйте. Вы в начале сказали, что были в шоке от первого прогона, от второго. Зачем доводить до пятницы, до субботы, если изначально и стоящий рядом с вами партнер все видели и все знали? Зачем было доводить до последнего дня?..
Урин: Я ваш вопрос понял. Я просил господ журналистов делово задавать вопросы, не включая свои эмоции и по поводу того, что вам кажется. По вашему вопросу вопросу я вижу, что вы не очень понимаете, что такое театральный процесс. Вот. Ответ вам будет такой.
СВЕТЛАНА ЧАБАНОВА: Светлана Чабанова, RTVi. У меня два вопроса. Первое: если это было решение всей труппы, почему же сейчас нет рядом с вами Серебренникова и Посохова? И второй. Как я узнала в интернете, присутствовавший на прогоне Роман Абрамович хотел купить этот спектакль, а вы его не продали — так ли дело было и почему не продали. Давайте по очереди — на первый вопрос.
Урин: Мне нравится, когда возникают такие вещи… Читаешь Интернет — узнаешь очень много интересного, для тебя неизвестного. Второе. Я могу вам сказать, что в даном случае ответственность за то, что происходит, несет руководство театра — я вам сказал, что это так. Ни Посохов, ни Кирилл Серебренников не пришли — это их дело. Мы их на пресс-конференцию звали. Наверно, по каким-то причинам они сочли, что этого не нужно делать. Это их право, еще раз повторяю. То, что они были приглашены сюда — они были. Так что этот вопрос не ко мне. Я вам должен сказать, что на прогоне был Роман Аркадьевич Абрамович. Он действительно… ему прогон понравился, это правда. Но у нас с ним не было разговора о приобретении спектакля. Я продавать спектакль, который создан на государственные деньги, просто даже по закону, не могу. Но такого разговора не было — мы с ним долго общались — мало того, я его видел вчера вечером, когда шел в театр — но он мне тоже этого вопроса не задавал. Еще вопросы.
АННА ГОРДЕЕВА: Анна Гордеева, Лента.ру. Скажите пожалуйста, при появлении спектакля в следующем сезоне — останется ли полностью неизменным художественное оформление, в том числе появляющиеся снимки Нуреева в обнаженном виде?
Урин: Там есть обнаженные (показывает жестом — по грудь — прим.ред.) портреты Нуреева — я их видел. А какой конкретно портрет? … Художественное оформление спектакля останется полностью неизменным.
АЛЛА ШЕНДЕРОВА: Алла Шендерова, журнал «Театр». Скажите пожалуйста, вы говорите, что после самого первого прогона поняли: спектакль надо доводить, доделывать. То есть у вас претензии к хореографии, если вы говорите, что режиссер для этого не нужен?
Урин: Претензии не к хореографии, претензии к исполнению, к тому, чтобы это втанцевать — чтобы это стало для артистов не просто движением. Тем более, в спектакле Кирилла Серебренникова чрезвычайно важны смысловые акценты, а не просто танец — где-то человеческие акценты во взаимоотношениях героев, вот это важно. И мы увидели, что этого не хватает.
ШЕНДЕРОВА: Но простите, а как же можно доделать «человеческие акценты», если не будет Серебренникова?
Урин: А Серебренников никакого отношения к хореографии не имеет. Я не знаю, чем вы занимаетесь в журнале Театр. Хореографией занимается Юрий Посохов. Кирилл Серебренников занимается сценарием и общим смысловым решением спектакля. Он театральный художник. Поэтому необходимо доделывать то, что я сказал.
(ВОПРОС С МЕСТА, ИЗ ТОЛПЫ): Вы сказали, что по хореографии [нет претензий, но] в день обыска в Гоголь-центре господин Посохов опоздал на репетицию на 20 минут, отменил ее, после чего он отменил еще шесть заявленных репетиций. Это как?
Урин: Как же хорошо вы осведомлены у нас средства массовой информации… Я должен сказать — бывает в театре, когда хореограф отменяет репетицию, когда что-то не получается, к чему-то он не готов. Это тоже в процессе бывает репетиций. Это не шла речь о репетициях перед выпуском — это шла речь о рабочем процесс. Коллеги, давайте еще три-четыре вопроса — и все. Будем завершать…
(ВОПРОС ИЗ ТОЛПЫ ЖУРНАЛИСТОВ): Будет ли спектакль перенесен на новую сцену?
Урин: Нет! Он будет идти на исторической сцене.
КОРРЕСПОНДЕНТ (начало вопроса неразборчиво – прим.ред.): …но вы же понимали, что это вызовет скандал?
Урин: Я абсолютно уверен, что спектакль вызовет неоднозначную оценку, споры об этом спектакле будут…
ЕЛЕНА РЫКОВЦЕВА: Елена Рыковцева, Радио «Свобода». Я купила билет еще в апреле…
Урин: Вам придется покупать билеты заново, поскольку они были действительны только на эту дату. На спектакли 4-5 мая 2018 года вам придется покупать билет заново.
РЫКОВЦЕВА: А что делать зрителям, которые купили билеты через интернет, через Ticketland? Они понесут потери — в виде комиссионных.
Урин: Коллеги! Я уже сказал, что театр несет репутационные потери. Но, конечно, самая серьезная потеря — конечно же, это артисты, которые, должен вам сказать, перенесли сложнейший сезон, работали на спектакле по полной отдаче. Вот кого мне жалко — особенно когда получается — а там, с моей точки зрения, есть очень интересные работы. Мы понимали это. Но при этом понимали и то, что необходимо спектакль выпустить во всех составах в том качестве, которое достойно сцены большого театра. Я благодарю вас за внимание, до свидания.