Никита Кукушкин в «(М)ученике», режиссер Кирилл Серебренников, Гоголь-центр, 2014. Фото предоставлено Гоголь Центром
Учился: Школа-студия МХАТ, курс Кирилла Серебренникова.
Роли в театре: Вениамин Южин («(М)ученик»), Алкид, Волчонок, Дама приятная («Мертвые души»), Тюха («Братья»), Полицейский, Санитар, Секретарь («Елка у Ивановых»), Отто («Пробуждение весны»), Моток, Приам («Сон в летнюю ночь»), Полутварь («Метаморфозы»), Барахольщик («Охота на Снарка»), Негатив («Отморозки»).
Роли в кино: «Класс коррекции», «Погружение», «Околофутбола», «Наследники», «Своя чужая сестра».
Режиссеры, с которыми работал в театре: Кирилл Серебренников, Давид Бобе, Денис Азаров, Алексей Мизгирев.
В кино: Михаил Ведышев, Константин Одегов, Антон Борматов, Александр Богуславский, Иван Твердовский.
Режиссеры, с которыми хотел бы поработать: Петр Буслов, Юрий Бутусов, Иван Вырыпаев, Терренс Малик, Андрей Звягинцев, Павел Лунгин.
Роли, которые хотел бы сыграть: Князь Мышкин, Смешной человек.
Любимые актеры: Смоктуновский.
Первая роль Никиты Кукушкина, которая надолго осталась в моей памяти, — номер в «Левом концерте» «Седьмой студии», где они с Артуром Бесчастным по очереди пели куплеты из песни итальянских партизан Bella Ciao. Герой Бесчасного был взрослым, брутальным, «настоящим» партизаном, а герой Кукушкина — мальчиком, который хочет стать героем. В его персонаже был сосредоточен один из самых важных смыслов «Левого концерта»: романтика борьбы приводит молодых людей на всамделишную войну. У студентов Кирилла Серебренникова вообще было много практики «актерского» пения — в «Мертвых душах» Кукушкину очень пригодился этот навык.
В долгой жизни спектакля Серебренникова случались потери (московский ремейк кое в чем уступает оригинальной постановке в Риге), но были и приобретения, среди них — Кукушкин, который играет невесту Чичикова. Тут надо оговориться, что и другие женские роли исполняют в спектакле актеры-мужчины, что дает, с одной стороны, карнавальный, грубо-театральный эффект, с другой — картину некоего бесплодного, вымирающего сообщества. У Кукушкина здесь один сольный выход: травести-исполнение любовного романса. Это положенное на музыку письмо некой безымянной воздыхательницы Чичикова, которое начинается словами «Нет, я должна к тебе писать!» (у Гоголя это могло быть иронией в отношении пушкинской Татьяны).
В этом вставном номере, как и в спектакле в целом, нет гомосексуальной эротической энергии, как, скажем, у Виктюка: под личиной чувственной женщины нет ни любви, ни секса — это лишь очередная фальшивка, коих предостаточно в гоголевско-серебренниковском мире. Песня — брачный ритуал, не более. Стиль письма в поэме Гоголя — то, что сегодня назвали бы кичем, и Кукушкин окрашивает эти мертворожденные слова то в кокетливую, то в томную интонацию, во мгновение ока меняя настроение.
Как и во всех музыкальных номерах, написанных Александром Маноцковым еще для прошлого, латышского, спектакля, артисту есть где развернуться — и Кукушкин использует свои возможности по полной, играя, по сути, другого актера (актрису): его героиня, надо полагать, прошла целую школу соблазна. Поет Кукушкин заразительно — потом от мотива невозможно отвязаться, как и тогда, на «Левом концерте».
Это, впрочем, актерство в чистом виде, к нему предрасположено большинство артистов. А Кукушкин прошел более или менее традиционный путь начинающего московского артиста. Сначала он посещал «Класс-центр» Сергея Казарновского, московскую общеобразовательную школу с авторскими программами, где театральная составляющая — не начальная профессиональная подготовка, а скорее регулярный социальный тренинг. Артистами после него становиться не обязательно — но Кукушкин стал. После «Класс-центра» был Детский музыкальный театр юного актера, где вместе с ним играют будущие студенты Кирилла Серебренникова — Филипп Авдеев, Александр Горчилин, Александра Ревенко, Екатерина Стеблина, Роман Шмаков.
На порогах театральных вузов Кукушкин был неформатным абитуриентом, то есть не подходил никак. Кто-то из педагогов, не взявших его на свой курс, не постеснялся сказать напрямую: кого ты, с таким ростом, будешь играть? Он не только внешне не проходил отбор — он и материал готовил без оглядки на стандарты высшей школы, известные, как правило, всем поступающим. Девочки читают Цветаеву, мальчики — Маяковского. У Кукушкина был отрывок из Довлатова и песня Radiohead. И судя по всему, это был даже не сознательный нонконформизм, а какая-то природная неприспособленность, что ли, которая и стала его счастливым билетом: она как будто берегла его для «Седьмой студии», закрывая двери в «образцовые» безликие мастерские.
Здесь его индивидуальность не нужно было «форматировать», и по сей день он остается персонажем, несколько контрастирующим с основным имиджем своего театра. Ну да, ученики Серебренникова — не маленькие Серебренниковы и Кукушкин тому пример: актер думает и говорит совершенно иначе, чем его режиссер и педагог, хотя, казалось бы, в театре мало людей, способных заразить своим образом мыслей так, как Серебренников.
Менять мир и помогать людям — такую задачу видит перед искусством Кукушкин, это практически цитата. Не то чтобы Кирилл Серебренников с этим не согласился бы, здесь дело в формулировках: он тоже, может быть, предрасположен к идеализму, но не к такому же романтическому. А вот Кукушкин — максималист, который временами сомневается, что театр действительно может менять мир, и время от времени думает уйти из профессии. Однажды, компенсируя свое разочарование в этой гуманистической миссии искусства, он придумал «Добрый ящик» — долгосрочную акцию на «Платформе» и в «Гоголь-центре»: в специальном ящике, собранном актером самолично, зрители могут оставлять одежду для бездомных.
Кукушкин — человек неравнодушный, со своими требованиями к искусству, нетерпимый к театральной рутине и конформистскому отношению к работе актера как к «служебным обязанностям». Вот это она и есть — «неприспособленность», то, с чем не хотел бы иметь дело рядовой худрук, но то, что Серебренникову оказалось интересно. Хотя по натуре он другой человек — более земной, более жесткий, с более неоднозначным представлением о театре, но он умеет и хочет работать с теми, кто думает иначе, чем он сам. Это немного неприлично (да и непросто) — рассуждать об отношениях между режиссером и артистом, но в разговоре про Никиту Кукушкина этого, кажется, не избежать, потому что своеобразный характер актера не может не влиять на вектор их сотрудничества. Это важно, например, когда мы задаем вопрос, почему Кукушкину досталась главная роль в «(М)ученике», где он играет православного активиста, в одиночку поставившего на уши целую школу. «(М)ученик» — самая важная на сегодняшний день работа Кукушкина. И трудно отказаться от мысли, что режиссер провоцирует его этой ролью, предлагая сыграть ложного святого.
Похоже, это закономерность: яркому, почти фанатичному идеалисту-романтику, человеку немного не от мира сего, эдакому князю Мышкину достаются персонажи совершенно противоположных качеств. Его большие роли — в «(М)ученике», в «Братьях» Алексея Мизгирёва — вытаскивают из него то, что категорически не свойственно ему в жизни. Парень по кличке Тюха, травмированный переездом в большой город («Братья»), — брутальный, истеричный, неуравновешенный и похож на стихийное бедствие. Религиозный фанатик Веня тоже не в ладах с самим собой, но поразительно быстро учится манипулировать людьми — и, пожалуй, даже пострашнее. Эти роли кажутся пыткой для артиста — Кукушкину и правда тяжело быть хуже (злее, черствее, раздражительнее), чем он есть на самом деле. Неповторимая и независимая натура — это прекрасно, но, видимо, для режиссеров (Серебренникова, Мизгирёва) она соблазнительна тем, что можно попробовать вывернуть ее наизнанку. Тем паче что Кукушкин производит впечатление артиста, готового на радикальные эксперименты над собственной личностью. В сущности, это тот случай, когда актер еще ни разу не шел в роли от самого себя. Его случай напоминает нам, что театр — не только социально полезная практика (хотя с такой формулировкой его режиссеры наверняка согласятся). Он еще иногда и вызов собственной природе, исследование своей иррациональной и темной порой стороны.