Ровно за два часа до спектакля Акрама Хана «Жизель» я узнала, что умерла Ада Шмерлинг – мой верный друг и коллега по журналу ТЕАТР. Эта новость была настолько ошеломляющей, что у меня онемело все тело. До Новой сцены Большого, где в рамках Чеховского фестиваля давали «Английский национальный Балет», я кое-как добрела на каком-то непонятном мне самой автопилоте.
Возможно, просто совпало, но такого мрачного и даже жуткого балета я никогда прежде не видела. Весь спектакль Хана оказался для меня про смерть, которая абсолютно, тотально несовместима с жизнью.
А еще он о поиске опоры. Палки, которые у Хана становятся не просто элементом сценографии, но важным смыслообразующим звеном в раскручивании действия, – опора чисто внешняя, не дающая ни реальной силы, ни поддержки. А вот опоры внутренней, необходимой для полноценной жизни, для того, чтобы дышать полной грудью и отчаянно бороться за то, что тебе дорого, ни у Жизели, ни у Альбрехта, ни тем более у Илариона нет. И хотя формально Альбрехт остается жив, в финальной сцене это абсолютно сломленный человек, который едва волочит ноги и вот-вот упадет на стену, вовсе не метафорически отделяющую в спектакле мир мертвых от мира условно живых.
Сцена из балета “Жизель” Акрама Хана/ Сайт Чеховского фестиваля
В либретто много говорится про мигрантов-рабочих, Изгоев и Знать, социальный конфликт и прочие социально-политические проблемы, но для меня спектакль Хана – о физической невозможности пережить предательство и смерть любимого человека, о пустоте, которую ничем нельзя заполнить.
Сочетание классического индийского танца (катхака) и европейского балета, бесконечные шумовые эффекты и яростный ритм, поверенная алгеброй гармония массовых сцен и пронзительные дуэты и соло, сумасшедше красивые костюмы и поэтичная, полная смыслов и метафор, сценография… Все это производит ошеломляющее впечатление.
Говорят, искусство и время лечат. Не знаю насчет времени, но искусство в этом случае и правда оказалось для меня целительным.