В театре «Шалом» вышел спектакль по пьесе Тунджера Джюдженоглу. Это первое обращение московских театров к “турецкому Чехову”. Почему оно так важно сегодня, рассказывает Ольга Фукс.
Премьера «Лавины» случилась в годовщину Хрустальной ночи, отмеченной погромом в Амстердаме, и оказаться в этот день в «Шаломе» было как-то особенно правильно. Художественный руководитель театра Олег Липовецкий напомнил зрителям, что «шалом» – это мир. А свой театр он строит подчеркнуто интернациональным, но с ненавязчивым вниманием к текстам, связанным с Востоком в самом широком понимании этого слова. Такова и «Лавина» по пьесе турецкого драматурга Тунджера Джюдженоглу в постановке режиссера из Бурятии Сойжин Жамбаловой и в исполнении интернациональной компании актеров. Тунджера Джюдженоглу называют турецким Чеховым – это первый автор из Турции, который сосредоточился исключительно на драматургии, поняв, что это непаханое поле. И хотя его «Лавина» не раз ставилась в российских театрах, для многих это имя до сих пор не знакомо. Поэтому не лишним будет процитировать маленькую самопрезентацию автора в одном из интервью российскому изданию: «Моя пьеса «Лавина» рассказывает о том, что молчание не всегда золото и оно не всегда может решить стоящие перед человеком проблемы; «Вертолёт» о политиках, которые уверены в успехе победы на очередных выборах, только через «пиар компании», любым способом; «Посетитель» повествует о том, что мир сохранить могут только женщины, потому что вдобавок к своим человеческим качествам они ещё имеют материнский инстинкт – способны рожать – то есть воспроизводить тот человеческий материал, который и подвергается уничтожению; «Тупик» о том, что террор во всём мире – это тупиковый метод борьбы, и выход из него возможен лишь через диалог; «Маленькие женщины» повествует о том, что пока существует социальный строй, где женщину рассматривают как товар, будет существовать и проституция; «Матрёшка» о том, что несмотря на все превратности жизни, любовь – это чувство с которым стоит жить; последняя моя пьеса «Брут, или Убийство Юлия Цезаря» повествует о том, что каким справедливым и благородным ни была бы личность лидера, в конечном счёте, в условиях единоличного правления, такой режим обречён на превращение в диктатуру».
Как говорится, режиссерам на заметку. Сойжин Жамбиева поставила около тридцати спектаклей, поделив свою жизнь примерно поровну между русским и бурятским театром, русским и бурятским языком, который она всеми силами старается поддерживать; золотым репертуаром и национальной идентичностью, спектаклями-исследованиями. У москвичей на слуху в первую очередь её «Калечина-Малечина» по повести Евгении Некрасовой из Няганского ТЮЗа и «Корея 03» – лихой вербатим о бурятах, отправившихся на заработки в Южную Корею.
Время действия «Лавины» – вневременные «наши дни», место действия – вполне конкретная «любая страна». Обстоятельства действия поначалу раздражают своей надуманностью: в одном горном селении люди живут по девять месяцев в страхе лишнего звука – от него может сойти горная лавина. Ни музыки, ни песен, ни выстрелов, ни громких разговоров, ни криков новорожденных… Чтобы ребенок родился в дозволенные три месяца, старейшины зорко следят за молодыми и, что называется, регулируют рождаемость. Оступившейся матери и её не рожденному ребенку светит страшная смерть в замурованном гробу. Это исходное обстоятельство поначалу вызывает внутренний протест – зачем строить весь конфликт на такой фальшивой причине, ведь можно просто уехать из селения и спокойно родить своего малыша. Стоп, а кто тебя принуждает жить в страхе подать свой голос, звучать громко? То-то же. Абсурдная причина, держащая в страхе все сообщество, не абсурднее миллиона других причин, от которых людей парализует страх, съедающий душу.
Заложенное в сюжет условие – спектакль должен быть очень тихий – точно диктует решение: часть истории уходит в жест, в танец, пластику, цирковой трюк (хореограф Мария Сиукаева). Жители селения скованы не только страхом (и неизвестно, что страшнее – мифическая лавина, которая так ни разу и не сошла на это селение, или взаимное обязательство тут же донести, если кто-то нарушит закон гор, донести хоть на самого близкого – сына, брата, невестку). Жители селения повязаны еще общей кровью: полвека назад одна не состоявшаяся юная мать уже отправилась в гроб, а её муж странно погиб. Герои Елизаветы Потаповой и Тимофея Бенедиктова так и остались в своем селении – красивыми, веселыми и свободными призраками: он нарезает круги на велосипеде, она крутит хула-хуп из множества обручей, которые когда-то были её оковами.
Старшее поколение семьи (Светлана Свибильская и Григорий Коганович в ролях Пожилых Женщины и Мужчины) сковано виной и мудростью: погибший влюбленный был братом старику, который не смог ни отмолить, ни отбить брата, ни отомстить за его гибель. Ну а старуха постаралась привыкнуть к дамоклову мечу нависшего греха и жить под ним – как под огромным ледяным сталактитом, который служит местным жителям своеобразным барометром: если подтаивает –наступила оттепель (художник Натали-Кейт Пангилинан). Среднее поколение (Мужчина и Женщина – Дмитрий Уросов и Вероника Патмалникс), инфицированные страхом от рождения, проще всего принимают правила. Они идеальные исполнители чужой воли, лишенные рефлексии, не обремененные личной виной, прожившие без лавин и без экзистенциальных проверок. А вот уже на младшем поколении (Молодые Мужчина и Женщина Федора Бычкова и Александры Ахметзяновой) генетика страха начинает давать сбой. И маленькая жизнь, которая торопится в этот мир чуть раньше положенного срока, оказывается им обоим важнее железных истин.
В пьесе Джюдженоглу финал просветительско-гуманистический: висящее ружье в руках молодого мужа если и не выстреливает, то останавливает соотечественников от жестокой расправы над женой, и ребенок успевает родиться в срок, разминувшись с лавиной, которая пропустила его вперед. Сойжин Жамбалова, в чьем тихом спектакле копится к финалу нешуточная энергия, расплетает благостный финал на три возможных и ни одному не оставляет права считаться окончательным: один трагически-предопределенный, другой спровоцирован случайностью, а третий – выстраданный и счастливый, равный чуду. Она словно говорит – нам не дано просчитать до конца, что будет. Надо просто делать, что должно (например, защитить жену от предателей-родных и предателей-соседей) – и будь, что будет.
И однажды узнать, что никакая лавина не сходит с вершин от крика новорожденного – и перевернуть проклятую страницу.