Драматург, резидент Гоголь-центра, участвовала как педагог в проектах Театра.doc «Классная драма» в Можайской колонии для несовершеннолетних и «Шедевры мировой литературы для школьников», куратор лаборатории «Открытый круг» (в проекте Teenage.doc, 2015—2016)
Михаил Юрьевич сформулировал главную задачу «Новой драмы» так — «мы не описаны». Герои Толстого — описаны. Герои Шекспира — описаны. Герои О’Нила описаны. А мы — нет. Еще вчера я цитировала Михаила Юрьевича перед детьми на своем мастер-классе. «Я не описан»
Я почти всегда запоминаю картинку, остро, до деталей, например, первую встречу с человеком, который потом будет играть важную роль в моей жизни. Я помню, какой диалог у нас случился первым: на той же «Новой драме» в Питере в кафе, перед показом программы «Кинодока» я сказала ему: «Впереди есть свободные стулья». А он ответил — «Спасибо. Я постою».
Помню, как Михаил Юрьевич сказал: «Вы петербурженка? Тогда с вами все понятно». (Известно, что Угаров не любил Петербург. Не помню, почему.)
А уже потом, позже, Михаил Юрьевич сказал «Люба. А вам идет Москва».
У меня вообще все началось с Угарова. Фестиваль «Новая драма» проходил в Питере, я прогуливала лекции Театральной академии, в которой училась, и пришла на дискуссию. Выступали Бояков, Москвина, помню еще Василия Сенина и помню, что опоздала, и села снаружи на скамеечке, подглядывая через стеклянные двери кафе Ленсовета. Так я впервые увидела Михаила Юрьевича. Бояков и Угаров спорили (потом только узнала, что они на одной стороне и были на тот момент друзьями). Я ничего не понимала из того, что они говорили. Просто ничего. Но именно тогда — сидя на дискуссиях и читках, глядя на драматургов, настоящих рок-звезд Клавдиева, Славу Дурненкова, Ворожбит, я поняла, что я хочу быть с этими людьми.
Тогда меня взволновал не смысл того, о чем говорил Угаров, смысл от меня ускользал. Тогда, как я теперь понимаю, меня очаровала манера подачи М.Ю. своей мысли — как будто ему все равно, кто его слушает и кто с ним согласится. Такой цинизм, надменность, спокойствие и — хитрость. Ему, как мне кажется, действительно было не важно, кто согласится с ним — на мой взгляд, он был всегда немного одинок, как бывают одиноки те, кто понял что-то, до чего всему человечеству еще ехать и ехать. Ему была важна реакция людей, не какая-то определенная — он радовался любой. Потому что ему были интересны люди вообще. И их реакции вообще — это и была для него драматургия: реакция на событие, «пропуск события», как событие рождалось в нас, в восприятии людей.
По-моему, именно «Новая драма» в Питере проходила под слоганом «Ищу героя».
Герой (образованный человек может удивиться, но малообразованная на тот момент студентка театроведческого факультета СПбГАТИ Люба узнала это именно от Михаила Юрьевича Угарова сотоварищи) — это все мы, а не человек, совершающий героические поступки. Так я стала искать героев среди людей вокруг себя, так Угаров легализовал в моей голове возможность сделать героем того, кто интересен лично мне. Мне были интересны в 2010 году молодые ребята. И сейчас тоже, и дай Бог мне здоровья. И я написала «Кеды».
Пьеса «Кеды» родилась из двух лекций Михаила Юрьевича — о бездействующем герое и отложенном событии (мы понимаем, что что-то должно произойти, герой тоже знает это, но откладывает свою реакцию на событие, откладывает свое действие). В пьесе «Кеды» единственное, по сути, действие, которое главный герой совершает на глазах у зрителей, — он совершает в финале.
На примере диалога отложенное событие я бы объяснила так. Если бы Дарт Вейдер сказал Люку Скайуокеру: «Я твой отец, Люк», а Люк бы ответил: «Передай соль, пожалуйста». Это Михаил Юрьевич называл правдой. А то, что Люк падает в пропасть, — это неправда. На прямой вопрос человек внезапно сменил тему разговора — это событие. Что человек не сказал — это драма.
Каждому времени своя правда, и мне кажется, важнейшей целью работы М.Ю. было найти правду, соответствующую дню сегодняшнему. Одна из наших последних встреч произошла в ГИТИСе, он позвал меня, как звал до этого многих моих коллег, обсуждать с его студентами их идеи для пьес. Студенты делились замыслами, я давала комментарии. К сожалению, не смогу процитировать, на какой именно фразе я поймала себя на мысли — насколько он современней нас, двадцатилетних студентов, тридцатилетней меня. М.Ю. боролся с ловушками своего же мозга, называл, как демонов, стереотипы, которыми мы мыслим не только в творчестве, но и в жизни. Он делился фактами своей биографии, на примере себя, как бы раньше сказали, обнажая несовершенную природу человека. Но с каким любопытством он это делал, с какой любовью. Мы со студентами (ох, и я туда же!) максималистки отсекали правильное от неправильного, хорошее от нехорошего, пытаясь создать персонажей и выстроить конфликт. А он принимал всё, не разрешал нам оценивать. Настаивал на «ноль-позиции». Он критиковал то, что мы считали интересным: мы ходим по проторенным дорогам, придумываем по созданным лекалам, нам нравится момент узнавания, мы хотим одобрения зрителя, мы работаем с закрепленными конвенциями.
Спасибо, Михаил Юрьевич, за многое. Но от той Любы, что начала писать пьесы, лично спасибо за то, что научили главному — драматургу всегда до всего есть дело. За то, что разрешили подслушивать. Красть из жизни — сюжет, ситуацию, диалог. Красть жизненную историю. Черту характера. Найти бытовой ритуал — создать из него персонажа. Последние слова, которые он мне написал, были: «Люба, не переходите на личности» (я написала комментарий у него в Фейсбуке, который ему не понравился. Или он делал вид, что не понравился, хотел диалога со мной). Я пишу: «Вы обиделись? Я не хотела». — «Нет, не обиделся. Но перехожу теперь на безличностное общение».
Никогда, Михаил Юрьевич, не перешли бы мы на безличностное общение. Вы на такое были не способны. Слишком вы были заинтересованы в людях.
Задание, которое вы дали своим студентам-режиссерам в декабре 2017 (может, он давал это упражнение уже давно, но я услышала его впервые), было таким — перейти свои границы. Вот были вы. А что-то сделали — и это уже не вы. Вы бы так не поступили. Хочу, чтоб мой внутренний Угаров всегда находил границы, вел к ним. Помогал их перейти. Хочу верить, что это возможно, ведь мое сознание драматурга на 70 процентов состоит из теории и идеологии М.Ю.
Я отказалась от вашего приглашения вместе работать над постановкой, думала, еще успеем. И теперь не знаю, как жить дальше. Целовала вас каждый раз при встрече, вы стеснялись и раздражались. Наверное, вам не нравилось панибратство, но я делала это для себя. Я вас люблю. Я ваш фанат. Вы мне нужны. Что бы вы сказали, Михаил Юрьевич, если бы узнали, что девушки пишут вам такое, а?