В театре пространство «Внутри» сыграли спектакль Андрея Родионова и Екатерины Троепольской «Нур Эскадрилья».
Это первая пьеса Родионова-Троепольской, опробованная ещё в 2011 году, на сцене Политехнического музея. Сейчас они поставили её сами, в театре Олега Карлсона, ставшем не менее популярным у продвинутых зрителей, чем был «Гоголь-центр», расположенный метрах примерно в трехстах.
Кардинально другое время для театра началось по известным уже два года причинам. Никакой прежней «Золотой маски» не будет, зато будет конкурс …. балета и …. песни. Ладно, попробуем обойтись без точек и шарад. Вопрос ведь не в данном, весёлом, даже безбашенном спектакле Родионова–Троепольской для умных зрителей, распознающих в празднике абсурд и тоску. Дело ещё и в том, что все талантливые спектакли будут вынуждены пользоваться эзоповым языком.
Может быть, лучший эзопов язык на все времена – работа с почти всегда разрешённой классикой, потому что где ещё скрепы-то? Главное, чтобы режиссёр видел потенциал мутации смысла в музейных текстах, тогда они оживут. Потому что без инъекции интенций настоящего времени пьеса мертва. Вспомним, к примеру Гоголя. Точнее, невероятного «Хлестакова» Владимира Мирзоева в Театре имени Станиславского, где Максим Суханов играл голема, дервиша и пахана, не изменив ни слова в школьном тексте. Там творилась радость – зрители животики надрывали, плакали и уходили от ужаса после первого действия целыми школьными классами. Или взять «Ревизора» молодого Антона Фёдорова в театре «Около», где Городничего гениально играет Алексей Чернышев, который не говорит, не ходит, не думает, как человек. Но щёлкает, вздувает прядь, сипит, курлыкает, гудит, свищет и водит за собой стадо чиновников.
Ещё надо подождать, пока появятся исследования нового эзопова языка. Это ведь не старый добрый советский басенный, а вполне себе постмодерн, способный выйти на просторы метамодерна.
Фирменный признак каждой пьесы Родионова–Троепольской – встраивание фантастики в реализм без зазора, на уровне рифмы. Поэмы, вернее, пьесы Родионова–Троепольской давно влияют на узнаваемый стиль Мастерской Брусникина, начиная с первой волны выпускников (2011-2015). Тексты у четы драматургов сказочные, я бы сказал, былинные, но с чётким привкусом реализма. И это всегда прямое высказывание о времени. Метафорический реализм? Но в любом их тексте есть заглядывание в будущее и даже зачарованность неведомым будущим.
Будетлянство Родионова-Троепольской не из сказки вырастает, а из особого, иронично-антиутопичного взгляда на живущих здесь-и-сейчас людей. Например, они писали сценарий фильма-не-для-всех «Прорубь» метареалиста Андрея Сильвестрова, где сыграла сильная артхаусная метафора – телевизор в такой степени всеми правит, что отправляет всех на дно, под лёд.
«Сван» Юрия Квятковского был о том, как познакомить московских гастарбайтеров с русской поэзией силами простых работниц конторы, занимающейся миграцией. Абсурд, но чрезвычайно реальный. Чего только не придумают депутаты Госдумы. А кто-то из зрителей радовался за чиновниц и среднеазиатскую трудовую армию женихов вполне искренне. Пионерская сказка «Зарница» Юрия Квятковского была ещё круче, особенно её пробный вариант, показанный в подвале в центре Москвы.
Пристраивать фантастику в бытование советско-постсоветского человека умели многие классики нашей литературы, но здесь налицо уникальное сочетание любви к человеку, удивления от абсурда происходящего и грустного веселья. Это создаёт эффект очень мягкой, тревожной и потому лечащей иронии. Что непривычно для зрителей Москвы, избегающих, блокирующих любую тревожность.
Итак, спектакль «Нур Эскадрилья» – это часовой концерт, зонги прежде всего, их сделал для себя и товарищей Пётр Скворцов. Другая брусникинка, Ясмина Омерович, играя центральную роли командира эскадрильи, заодно придумала одежду и общий вид спектакля, Ирина Га поставила движения, Елена Перельман – свет. Картину известного художника стиля стрит-арт (Ян Рычий) повесили посредине задника сцены. Причем её он писал специально для шоу. В каком-то смысле у архитектора Олега Карлсона в театре появился свой «Сецессион». Катерина Троепольская сообщила, что это концепт, спектакли «Эскадрильи» станут галереей, а 19 января на спектакле будет висеть коллаж из картин Родиона Китаева.
На сцене поют все: Мирослав Лашкевич из младших «Брусникинцев», Леонид Саморуков, Родион Долгирев и Ясмина Омерович из средних, а известный бард Пётр Скворцов из старшихе взял и скрепил своими смутно знакомыми ритмами всю композицию песен. Мало того, Катерина Троепольская спела финальную рапсодию, напомнившую о Пугачёвой и Мандельштаме.
Что касается смысла, то поют они о проблемах молодых ученых, о странной гипнотической девушке Мотыльковой, которую любит мужественный Кристалл, но она спит со всей бригадой. Проблемы у них тоже странные, ведь на их молодых плечах – обороноспособность страны. Выбора нет: или расстреляют, или будь любезен выращивай киборг-самолёты и ракеты из подручного биоматериала.
Конечно, здесь есть ассоциация, отсылка к тренду мировой фантастики 20-го века, потому что не только у Стругацких космические корабли класса «Пума» и всю технику выращивали из семян, яиц и прочих полуживых зародышей. Мы ведь и сами уже в существенной степени – киборги. Финальная сцена прямо-таки погружает в одну из тайн секретной науки, напоминая о Филадельфийском эксперименте 28 октября 1943 года, когда эсминец «Элдридж» исчез и перемещался во времени и пространстве. Причем экипаж неизвестным науке образом сплавился с кораблём. Так и в «Нурофеновой Эскадрилье», лётчики-учёные превратились в самолёты, самолёты в учёных, вдруг оказавшись на Луне. И наступила вечная жизнь киборгов. Луна не то, чем кажется?
Немного поговорил с героями вечера о процессе создания спектакля. Вот наша беседа с Андреем Родионовым:
– Напряжённое, интенсивное время у вас?
– Да, бешеное движение.
– Какая связь у вашего “Троекурово”, восстановленного недавно в новейшем Театре.doc с “Нур-Эскадрильей”?
– Никакой, кроме того, что там тоже есть зонги, притопывания и движения от Иры Га. Ещё в “Троекурово” из третьей «Брусники» юные играют, Алёна Васина и Полина Ежова.
– Поэтика разная?
– И смысл. Тот спектакль страшный, наводящий ужас, прямо «Лавкрафт». А этот – весёлый.
– С 2011 года, когда вы впервые запустили “Нурофеновую Эскадрилью” в Политехнический музей, изменилось что-то в тексте?
– Изменилась половина текста, к прежней “Фосфорической женщине” добавлено шесть зонгов, чтобы превратить этот панковский текст в мюзикл, тоже панковский. Написано все это за последние полтора года.
– Каков процесс вашего с Катей двойного творчества?
– Придумкой Кати было сделать зонги “Нурофеновой Эскадрильи” для сентябрьского питчинга брусникинцев в Переделкино. Мы были в ужасном испуге и поняли, что надо делать то, чего мы больше всего боимся. Катя придумала жёсткую тему по случаю 50-летия Грушинского фестиваля, который и натолкнул нас на мысль о бардовском концерте. Каждый из шести персонажей поёт песню, которая как-то его характеризует. Очень смешной оказалась ситуация, когда в лесу пылает костёр и шесть блестящих, молодых и модных людей сидят вокруг за пюпитрами. В Переделкино люди катались от смеха.
– Там другой состав был?
– Юра Квятковский тоже был бригадиром эскадрильи, играл в бэнде Петра Скворцова. Там мы дали два спектакля, на даче одного друга. Было много народу и мы собрали много денег, так что оплатили и свет, и звук.
– Актеров сразу выбрали, ещё до питчинга?
– Одно было ясно: что будет Ясмина Омерович.
– Ясмина – несомненная удача. А как шёл процесс воплощения замысла?
– В мае 2023-го нам было совсем плохо, решили, что пора заканчивать с пьесами. В июле на питчинге в Мастерской Брусникина подумали: ну, в темноте, на задворках Переделкино можно что-то поставить. В сентябре на даче было уже громко, привезли аппаратуру и приехали люди. А Олег Карлсон услышал о концерте в Переделкино, и в нас поверил.
А вот – наш разговор с Ясминой Омерович:
– Поздравляю с удачей! Расскажи, как было дело с твоей приятной во всех отношениях ролью?
– Андрей с Катей пригласили меня в гости, поговорили о пьесе и сразу предложили позицию художника-постановщика и актрисы.
– Ты же была уже где-то художницей по костюмам?
– Да, и в эту сторону мне интересно двигаться.
– А вот штаны с карманами на парнях, в стиле “техасы 70-х”, кто шил?
– Это я всё подбирала, искала на «Авито» в разных концах Москвы, авторская вещь была только у меня. Художница Зина нашла ткань на помойке и сшила топ, а я увидела и приобщила. Пиджаки — это мои пиджаки. Хотелось общего образа группы людей, соединённых идеей, и чтобы это не бросалось в глаза, но вызывало интерес.
– А как Лёня Саморуков оказался в такой блестящей майке?
– Я просто спрашивала у всех, что они видят на своих персонажах, какие детали одежды были бы уместны. И только Лёня сказал о чём-то блестящем. В последний перед премьерой день я пошла в магазин и уже на кассе увидела нечто, причём в женском отделе. Самый большой размер был L, и я подумала: ну, ладно, пусть будет виден Лёнин пупок. Но потом всё-таки нашелся XL.
– Ещё и голос у него сел на премьере. А слушалось – как верная находка.
– Лёня удачно сорвал голос. Мне вообще сперва мне казалось, постановка должна быть другой. Но появляется нечто живое и пересиливает первоначальное, так вообще всё живое работает.
– Твой голос сплёл вместе все остальные. А тебя вдохновляли теневые, но яркие стилизации Петра Скворцова, его ритмическое решение зонгов?
– Конечно, Петя круто осмыслил мотивы разных времён, выстроил стиль
– А где ты еще пела или поешь?
– В “Чапаеве и пустоте”. Ещё в этом году делали в лаборатории с Владимиром Комаровым, в Театре имени Ермоловой для спектакля “Потудань”.
Следующий показ спектакля “Нур Эскадрилья” 24 февраля