Культуролог и историк архитектуры Владимир Паперный в юности ходил в кружок кинолюбителя. Недавно он выложил на Youtube документальный фильм «В поисках Асаркана» о театральном критике, который, похоже, научил писать многих, кого мы любим.
Я Порей Безумыч Таракан, я Шурей Наумыч Асаркан
(кто и когда это произнес, доподлинно неизвестно)
Признаем, что критик не самая харизматичная профессия. Многие умеют описывать спектакли и сочинять концепции, но мало кто по-настоящему виртуозно владеет словом. За такими обычно тянется шлейф обожателей, груз ответственности, кредит доверия. Иногда книжные полки. Иногда скверные истории и декадентские алкоголи. «Учения не создал, учеников разбазарил, мертвого Паниковского не воскресил», – цитирует Паперный Остапа Бендера, сразу задавая повествованию романтико-иронический тон.
Самые разные, не только театральные, авторы по ходу фильма признаются, что находились под влиянием Асаркана. О нем рассказывают Вадим Гаевский и Валерий Семеновский, Инна Соловьева и Майя Туровская, актер Игорь Кваша, филолог Борис Покровский и философ Александр Пятигорский. «Он был личностный катализатор, – замечает последний, – Я понятно сейчас говорю?». Рождение личности, как известно, процесс болезненный и нравственно небезупречный.
Интервьюируемые все время противоречат друг другу, что создает игровую структуру повествования, а иногда и некоторые сюжетные интриги. В афористичных и точных формулировках – а это, несомненно, мемуаристика высшего класса! – проглядывается альтернативная история литературы, в которой есть место и крученовской зауми, и герметической прозе, и многослойным книгам-объектам. И гениальным рецензиям на салфетке – лейтмотивом все-таки служит театр.
«Театр манил его не только как территория, сближающая людей, – на сцене, за кулисами, в зале, но и как предмет вечных размышлений, как повод для сопоставления одного с другим и с – жизнью», – вспоминает об Асаркане Виктор Иоэльс.
Кроме рецензий, разбросанных, как водится, в десятках газет и журналов, и до сих пор почему-то не изданных сборником, остались открытки. Паперный, как и многие другие, был адресатом этих посланий и сравнивает их с коллажными техниками, которыми пользовались ситуационисты. Вот как описывает полученные открытки еще один «младоасаркановец» Михаил Айзенберг:
«Многие пробовали освоить и переиначить этот жанр. Юло Соостер заполнял чистую сторону открытки очередным рисунком и отсылал по почте тому же Асаркану. Но Саша придумал не другое заполнение, а новую форму. Открыткой могло стать что угодно; любой прямоугольник плотной бумаги (афишки, буклета) обклеивался кусками картинок, газетных/книжных вырезок или фотографий, а для текста и комментариев использовались цветные чернила, потом фломастеры. Существовали и особые композиционные возможности. Драматизм ситуации отчасти передан тяжестью и неуклюжестью оклейки верхнего угла на обороте, с наддранием, как писали в официальных сообщениях (в СПб Ведомостях) о прошениях, отвергнутых императором Павлом».
Зигзаги жизнеописания Асаркана неправдоподобно увлекательны. Театральные постановки в психиатрической больнице с хором убийц-рецедивистов, поющих песню о Сталине; салоны в доме на набережной с эксцентричным барабанщиком; кафе «Артистическое» в Камергерском переулке; ночной стук печатной машинки в гробовидной заплеванной комнатушке; прогулки по Москве, Риму и Чикаго. Во время одной из таких прогулок Асаркан показал Паперному дом с необычным балконом, вдохновив того сесть за диссертацию, впоследствии положенную в основу «Культуры Два». Главным здесь, конечно, становится сюжет о свободе в условиях несвободы.
В интервью Паперный признается, что его всегда интересовала эпоха молодости родителей, то есть, тридцатые и сороковые годы. Осязаемой эту связь делает привязанность фильма к городу, к конкретным улицам и домам (история Асаркана в этом смысле похожа на мемуарную прозу Вальтера Беньямина). Прелесть премьерного московского показа в «Китайском летчике» состояла еще и в том, что живые персонажи фильма сидели тут же в зале, кино как бы продолжалось за соседним столиком.
Присутствие автора в фильме нарастает постепенно. «В поисках Асаркана» начинается как традиционная телевизионная документалка с «говорящими головами», старыми фотографиями и киновставками. И вдруг рассказчик начинает говорить от первого лица, рассказывает уже собственную любовную историю, печальную и прекрасную. Повествование все время петляет между документом эпохи и интимным дневником, а иногда выныривает в большие психологические и искусствоведческие обобщения (иначе это не был бы Владимир Паперный). Только теперь, когда прошло столько лет, историю отношений Асаркана с окружавшими его совсем молодыми людьми, среди которых был и Паперный, можно интерпретировать. И отчасти мизансценировать. Сам же Асаркан, как следует из фильма, делал это постоянно.