Сегодня, 22 марта, на Большой сцене РАМТа пройдёт премьера спектакля Филиппа Гуревича «Ленинградские сказки» (12+) на основе одноимённого цикла книг Юлии Яковлевой.
«Ленинградские сказки» поставлены по оригинальной пьесе, которую драматург Мария Малухина написала для проекта «Мастерская инсценирования», проходившего в РАМТе в прошлом сезоне. Режиссёры и драматурги сразу работали в тандеме. Гуревич с Малухиной обратились к «пятикнижию» Юлии Яковлевой «Ленинградские сказки» — циклу книг о детях, которые взрослеют в страшное время 1930—1940-х годов. Эскиз постановки, представленный в январе 2023 года, был принят к доработке до полноценного спектакля на Большой сцене. Премьера получилась масштабной не только по форме: она состоит из трёх актов и адресована не самой юной аудитории РАМТа — зрителям старше 14 лет.
В версии Марии Малухиной и Филиппа Гуревича самая известная из пяти книг Яковлевой, «Дети Ворона», возникает лишь в виде одной сцены-флэшбека. Это вполне соответствует логике «Ленинградских сказок», где события первой книги происходят в 1938 году и связаны с историей репрессий, а остальные четыре «сказки» охватывают 1941—1945 год и оказываются единым, во многом отдельным от «Детей Ворона», повествованием о блокаде, эвакуации и войне. Объединяет все пять книг, кроме образа Ленинграда, постоянное соприсутствие потустороннего мира, проводником в который во второй части становится плюшевый мишка. Из параллельной реальности и «другого Ленинграда» к трём главным героям приходит по-разному называемый скандинавский бог Один, и сами они попадают в «страну младенческих снов» — мир смерти и посмертия. Жанр премьерной постановки в РАМТе обозначен как «мистическое путешествие».
На фото — Алексей Блохин, Владимир Зомерфельд и Татьяна Курьянова на репетиции спектакля «Ленинградские сказки» © ramt.ru
О замысле спектакля и работе над ним Филипп Гуревич подробно рассказал нашей редакции: «Наши три акта абсолютно разные, потому что это три разных контекста. Первый, „Ленинград“, — как бы хоррор, криповое, оторопное состояние, голод, выход в другие миры… Второй, „Эвакуация“, — это эпично-поэтичный акт (для меня, во всяком случае), там есть какие-то параллельные страсти. И третий — „Победа“, которая вовсе не победа: мы видим людей, которые потеряли всё и не могут встроиться в мирную жизнь.
Для нас было важно придумать два мира — мир живых и мир мёртвых — и переход, который взрослые могут совершить лишь раз и навсегда. Но фантастический мир смерти, игрушек, небытия паразитирует на реальном, вклинивается в него, и поэтому мы играем второй акт на том же планшете. А в третьем акте хотелось сделать совсем другое пространство, и там остаётся одно только дерево, напоминающее о начальном „лесе“, — образ Древа познания, на котором висел Один по легенде (и по книгам Юлии Яковлевой). Он король Страны игрушек, отсюда возникает плюш первого акта, который и съедает мебель, Ленинград, деревья… Мы видим, как „детская советская фактура“ может становиться враждебной. Это фактура паразитирующей на всём пространстве смерти: с одной стороны, игрушка, а с другой — какая-то удушающая штука. И она охватывает здоровых и ещё живых людей. Переходом стал занавес и открывающиеся в нём ниши, откуда появляются только персонажи инфернальные, чуть менее реальные, чем главные герои. А в третьем акте хотелось всё это убрать, сделать аскетичное неживое пространство, где застывшие звёзды-салюты. Это мир, где война кончилась, все счастливы, но нет никого, кто будет праздновать это счастье. Царство плюша не победило, но есть огромное пространство с абсолютно траурным, чёрным глянцевым линолеумом, где люди не знают, как им быть: они одиноки, разобщены, выворочены, пытаются прислониться друг к другу в надежде ощутить какое-то тепло и снова научиться любить, но хэппи-энда нет, есть мир скорбного счастья. В инсценировке была последняя сцена, где все что-то говорят, но я её убрал… потому что нечего говорить, им нечего друг другу сказать. Всех перемалывает — вот так и „побеждает любовь“ (главная фраза нашего спектакля — „любовь иногда побеждает“).
На фото — момент репетиции спектакля «Ленинградские сказки» © ramt.ru
Мы не рассчитывали на эпос, хотя и предполагали, что это будет эпос. Только когда стали собирать спектакль, я начал осознавать, что это за полотно и объём, — что это история страны, разломившегося мира внутри истории детей, конкретной распадающейся семьи. Внутренним моим референсом были „Три толстяка“ Могучего (прежде всего, „Эпизод 7. Учитель“): хотелось крупных формальных жестов, с одной стороны, но с другой — чтобы при этом мы могли сохранить интимность, камерность чувств и переживаний. Это театр, как мне кажется, поэтический, в основе своей игровой (где-то масочное существование, где-то то, что называется „я играю тему“), но это всё равно театр рассказа, отстранения. Я делаю спектакль, который мне самому будет интересно смотреть, и он мог бы быть „взрослым“, хотя в итоге это „young adult“, спектакль про подростков. Если говорить „программно“, про что он, то не про память и цену травмы, не про то, что нельзя забывать и что войну нельзя постичь, а про взросление. Просто взрослеют эти дети в катастрофическое время. Это спектакль про то, „что такое хорошо и что такое плохо“, что такое смерть, предательство, дружба и любовь. Поэтому, наверное, это всё-таки „спектакль для подростков“.
На фото — Антонина Писарева и Андрей Лаптев на репетиции спектакля «Ленинградские сказки» © ramt.ru
А „мистическое путешествие по прошлому нашей страны“ — по-моему, хороший жанр. Потому что осознать это прошлое можно, только придумав себе какую-то сказку… про мишку. Как будто бы блокадные дневники и сказки — несовместимые вещи: какие сказки могут быть в такое страшное время? Но мы понимаем, что это тот фантастический мир, который дети придумывают себе, чтобы как-то обжить реальность, пристроиться к ней, потому что детское сознание её блокирует. И слово „Ленинград“, мне кажется, само по себе даёт какую-то понятную „историческую справку“, указание. А блокада и голод — это главные предлагаемые обстоятельства первой части спектакля. Важно, что это ленинградские сказки — советские, советская история. Но она универсальна, потому что, к сожалению, повторяема. И Ленинград здесь важен скорее как дом — то, к чему дети стремятся, пытаясь собрать пазл (они же всю историю пытаются собрать свою семью, вызволить всех отовсюду). Ленинград — это что-то такое, где они были когда-то немножко счастливы. Потом он стал чем-то страшным. Важен образ семьи, разрушающейся, как разбросанные чашечки с серванта, и все они в конце — такие же избитые, изуродованные. Они понимают, что травмированы войной и никакого счастья у них не будет. Что они все старые и не знают, как будут жить дальше. А те, кто остался там, в стране сновидений, их не отпустят и будут терзать, как память».
На фото — момент репетиции спектакля «Ленинградские сказки» © ramt.ru
Над премьерой работают постоянные соавторы Гуревича — художники Анна Агафонова и Антон Трошин и художник по свету Павел Бабин, — а также художник по гриму Галина Кельн.
В спектакле заняты Татьяна Матюхова (Таня), Владимир Зомерфельд (Шурка), Алексей Бобров (Бобка), Нелли Уварова (Луша), Константин Юрченко (дядя Яша), а также Виктория Тиханская, Яна Палецкая, Андрей Лаптев, Антонина Писарева, Алексей Гладков и Александра Аронс. Одина в премьере играют одновременно два артиста — Алексей Блохин и Татьяна Курьянова.