Какие только лаборатории не проводятся в наших театрах. По Пушкину и Гоголю, по новой драме и старой пьесе, по театру для подростков и театру для младенцев. В последние несколько лет особенной популярностью пользуются лаборатории сайт-специфик. Посмотрим на них глазами теоретика, практика, критика и куратора (так вышло, что в одном лице).
Лабораторный формат русский репертуарный театр радостно открыл для себя в канун миллениума. В первой декаде нулевых он стал у нас главным двигателем прогресса. С тех пор все чаще можно услышать критику в адрес лабораторий. Дескать, они превратились в поточное производство эскизов, не актуальное ни для театров, ни для тех, кто в них участвует. Но настоящая лаборатория — это всегда альтернатива привычному театру, андеграунд «на коленке» с копеечным бюджетом. Ее целью является эксперимент, она возникает не для того, чтобы создать театральный продукт и заработать, а чтобы проложить новые пути, попробовать новые способы взаимодействия участников процесса. А лучше, проще и логичнее формата для лабораторий, чем модный, но вызывающий острую полемику в профессиональной среде сайт-специфик, не найти. Во-первых, это всегда приключение. Во-вторых, это обязательно поиск новых ресурсов (финансирования, аудитории и т. д.) В-третьих, это выход из театра в его классическом понимании — на улицу, в парк, на завод, в подвал и далее везде. В общем, сайт-специфик так же прописан лаборатории, как она ему.
Слушай сюда
Мое знакомство с лабораторным форматом началось как раз с сайт-специфик. Два года назад по приглашению фестиваля «Территория» я впервые в жизни побывала в Сибири. В Тобольске тогда проводилась арт-лаборатория компании «Сибур», и посвящена она была освоению театром городской среды. Меня попросили прочитать лекцию об иммерсивности в контексте сайт-специфик, а заодно
посмотреть спектакль «Слушай Тобольск», созданный Галиной Зальцман за несколько недель плотной работы. На лекцию пришли в основном пожилые сотрудники местного драмтеатра, которым весь этот новомодный тренд был до лампочки. Меня долго выспрашивали, почему я рассказываю про иностранцев, и в конце концов обвинили в низкопоклонстве перед Западом. Но зато именно тогда я впервые сформулировала, что никакой иммерсивности чаще всего не существует, а сайт-специфик, наоборот, очень даже возможен, потому что реальное погружение зрителя и его вовлечение в театральный процесс — это слишком сложно и ответственно. А вот спектакли про контекст и историю/жизнь тех или иных мест в мире — да и у нас — умеют делать превосходно. Спектакль же оказался хоть и немного сырым, но интересным по форме и содержанию. В нем сталкивались два временных пласта, настоящее смешивалось с прошлым (оно в буквальном смысле слова звучало у каждого зрителя в наушниках, где Филипп Григорьян и Дарья Мороз читали текст драматурга Екатерины Бондаренко), а реальность — с вымыслом. Нас водили по задворкам (до сих пор вспоминаю заброшенный пустырь с заботливо расставленными стульями на берегу Тобола) и достопримечательностям (Кремль мы обошли вдоль и поперек), иногда мы вынуждены были бежать, а порой замирали посреди какого‑нибудь красивого пейзажа. В целом «Слушай Тобольск» мне скорее понравился, но еще тогда я подумала, что он рассказывает о своих создателях больше, чем о самом городе и его жителях. Да и наушники немного смутили: после Remote Moscow от Rimini Protokoll они не удивляли, но сильно отвлекали — если мы говорим о прямом контакте со средой, зачем нам гаджеты, этот контакт затрудняющие?
Точка невозврата
Тем же летом случилась моя первая поездка на фестиваль «Точка доступа», больше всего известный как раз своей сайт-специфик лабораторией. Я побродила по нелюбимому с детства району около метро «Нарвская», посмотрела пару немецких спектаклей о русской революции (тогда как раз нешироко отмечалось ее столетие) и спокойно отправилась в «Летнюю школу» вести занятия по социальному проектированию без всяких сожалений о неувиденных спектаклях, потому что увиденные показались мне довольно слабыми и однообразными, а смотреть в четвертый раз «В гостях: Европа», который в Питере вместо элитной квартиры на Садовом кольце шел в коммуналке на Лиговке, мне не хотелось.
Зато годом позже визит мой оказался куда более осмысленным и продуктивным. Прогулка на кораблике под аккомпанемент пожилой экскурсоводши, зачитывающей зрителям отрывки из книги Рема Колхаса; поездка в отель «Хилтон», в туалете которого задорные австралийские девчонки пели арии из главных опер мирового репертуара; путешествие на край света (район «Парнас») — для того, чтобы увидеть казанское «Время роста деревьев» Регины Саттаровой, с моей точки зрения, плохо поддающееся транспортировке из Татарстана; полуночный визит в модный торговый центр, где хорошо знакомые актеры разыгрывали хорошо знакомый текст Петера Вайса «Преследование и убийство Жан-Поля Марата». Но самой запоминающейся и важной оказалась поездка в Выборг, где в библиотеке Алвара Аалто проходила та самая сайт-специфическая лаборатория.
Хорошо помню, что первый эскиз меня взбесил (он показался агрессивным и не имеющим никакого отношения к прекрасному памятнику архитектуры — светлой, современной и эргономичной библиотеке, которую режиссер Мария Критская превратила в царство хаоса и насилия), а второй довел до гомерического хохота (он был вопиюще логоцентричным и использовал читальный зал исключительно как декорацию). Говорят, третий был самым интересным, но ждать его у меня уже не было сил, и я отправилась гулять по давно не виденному Выборгу с приятелем-театроведом. Бросая камешки в Финский залив и пробираясь сквозь заросли к построенному в конструктивистском стиле городскому архиву, мы говорили о том, как часто профанируется сама идея лаборатории, потому что делается она не для изучения реального места и его истории, а для того, чтобы порадовать партнеров и спонсоров, пригласить к сотрудничеству известных театральных деятелей (на постановку они не согласятся, а на пару дней с радостью приедут) или, наоборот, молодых и нетребовательных режиссеров или просто привезти зрителя куда‑то, где он никогда не был и не оказался бы. Обсуждали, что в городе полно мест, которые нам интересны именно как потенциальные локации для спектаклей и бродилок, формулировали, что такое гений места и как он работает: например, в Выборге при всей его уже давней «российскости» есть какое‑то двухкультурие и бесконечная тоска по благополучному финскому прошлому, но ни в одном из «библиотечных» эскизов это не прозвучало — так же, как не было обыграно само гениальное пространство Аалто. Договорились до того, что сайт-специфик — один из самых простых способов привести зрителя в новый театр и говорить о серьезном без пафоса. В тот теперь уже далекий августовский день 2018‑го я, наверное, впервые задумалась о том, как могла бы выглядеть моя собственная идеальная лаборатория.
Новосибирск: перенастройка оптики
Возможность провести ее представилась, разумеется, не сразу. Я вообще недавно подсчитала, что между тем, как идея возникла и оформилась, и тем, как ее удалось осуществить, обычно проходит несколько лет. Но тут мне повезло: в конце зимы 2019‑го директор новосибирского «Первого театра» Юлия Чурилова, с которой мы давно собирались что‑то сделать вместе, предложила поработать с молодыми и энергичными сибирскими актерами. Юле хотелось эксперимента, а мне — обкатать идею сайт-специфика с человеческим лицом. И вот уже мы вместе думаем про лабораторию, где я должна впервые стать не наблюдателем и «фиксатором» (и даже не лектором, призванным расширить театральные горизонты потенциальных зрителей), а полноправным автором. Замечу в скобках, что такой путь театроведа — от описания чужого творчества через его обеспечение, то есть продюсирование, к собственно сочинительству — кажется мне логичным и правильным, недаром в последнее время критики массово переквалифицируются в арт-директоров, кураторов, а иногда даже в режиссеров.
Мне было важно по‑новому взглянуть на Новосибирск и предложить сделать то же самое «Первому театру», попробовать вместе перенастроить нашу оптику. Вопрос оптики — ключевой для современного искусства. И именно для ее настройки, по‑моему, и нужны театральные лаборатории (а вовсе не для производства спектаклей, которые могут родиться или не родиться в процессе). В любом случае мне повезло: коллектив театра в этом формате оказался таким же новичком, как и я, так что никаких особых ожиданий и представлений о том, как надо, у нас не было.
Сюжет с поиском своего места стал основным при разработке концепции. Какое место на театральной карте третьего города страны хочет занять труппа «Первого» (учитывая, что в Новосибирске есть регулярно выезжающий за границу «Красный факел» и получивший в этом году «Золотую маску» за лучший спектакль малой формы «Глобус», стремительно развивается «Старый дом», вопреки названию предпочитающий новые формы, и играет добротные актерские спектакли Городской драматический театр под руководством Сергея Афанасьева)? Какие у актеров «Первого театра» отношения с городом, в котором они живут? Кто хочет остаться, а кому не терпится сбежать? Кто знает местную историю, а для кого существует только маршрут «дом — работа»? Как вообще ребята относятся к Новосибирску, такому огромному и такому разному?
Главная идея заключалась в том, чтобы идти из центра на периферию и всерьез поработать с локальным мифом про перевалочный узел, место встречи всех дорог. Когда я впервые приехала в город на Оби в сентябре 2017‑го, фотограф Евгений Иванов, занимающийся концептуальным искусством, но много лет работающий в местном Театре оперы и балета (чисто сибирский парадокс), рассказал мне, откуда есть пошел Новосибирск. Якобы зажиточные томские извозчики и держатели постоялых дворов не захотели, чтобы через Томск прошла железная дорога, дали кому надо взятку — и в результате «Транссиб» обогнул их город стороной, но зашел в крошечный тогда Ново-Николаевск.
Не знаю, анекдот это или «история, основанная на реальных событиях», но ощущение, что для Новосибирска крайне важна тема дороги, возникло сразу. Собственно, именно поэтому я и предложила назвать нашу лабораторию #впуть, обыграв все значения этого слова, от буквального до метафизического. При этом казалось важным не быть все время в дороге, а делать остановки — так родились места действия: «в доме», «на районе», «в самолете». Собственно, в этом и заключалась идея лаборатории — освоив местность, постепенно выйти из города и понять, хочется нам в нем остаться или из него улететь. Этот выбор мог сделать каждый: актеры, технический персонал, администрация театра и зрители. У нас — куратора и художников — тоже была опция «уйти или остаться», но все‑таки в несколько другом виде, так как никто из приглашенных мной в соавторы не смог пройти весь путь от начала до конца.
Все они никогда не были в Новосибирске (не считая Ольгу Цветкову, которая в юности гастролировала здесь пару дней, но давно про это забыла) и потому читали его как будто с листа. Было важно сохранить эту чистоту взгляда. Подготовительное исследование проводилось онлайн, мы много консультировались с краеведами и историками, читали воспоминания и смотрели телевизионные материалы, но я просила специально ничего не придумывать и не конструировать заранее, а воспринимать среду и реальность такими, какие они есть (на присланных актерами фото и видео).
И вот, наконец, после нескольких месяцев подготовки мы приезжаем на место. Знакомимся. Актеры рассказывают о себе, причем многие честно говорят, что предпочитают традиционный театр, не понимают всех этих бродилок и за театр их не считают. Кто с хохотом, а кто с плохо скрываемым раздражением говорит, что про сайт-специфик уже наслышан, ведь именно благодаря ему пришлось дважды ездить на Расточку, а потому ничего хорошего от него (читай — от нас) не ждут. И тут Оля Цветкова вдруг достает беспроигрышный козырь — «Федра» Платона.
Вообще‑то пару месяцев назад мы с Катериной Андреевой (отвечающей за вторую, художественную часть) и Степаном Пектеевым (режиссер, который приедет в Новосибирск последним) уже просили актеров прочитать этот текст. Но на расстоянии примерно трех тысяч километров проконтролировать процесс не могли. А тут сели кружком и стали вместе разбирать, о чем пишет Платон в одном из своих знаменитых диалогов. И вот актеры драматического театра сидят и пересказывают своими словами не самые простые мысли о любви, полете, вдохновении и смерти. Собственно, благодаря такому неожиданному старту дальше было уже почти не страшно, потому что все расслабились и поняли, что их ждет веселое приключение. Ничто так не настраивает на подвиги и не утверждает в мысли о безумии друг друга, как совместное чтение древнегреческой философии.
Дом с часами: платонические танцы
Когда на следующий день мы попросили актеров надеть, что не жалко, и немного поваляться на асфальте, они не удивились. Не удивлялись они, и когда безудержная Цветкова просила их прыгать без остановки, и когда настаивала, чтобы все смотрели только вверх. Кажется, их слегка смутила новость, что зрители будут располагаться на пятом этаже легендарного конструктивистского памятника — «Дома с часами», тогда как они сами останутся скакать во дворе. И расстроило известие, что музыкантов посадят на лестничной площадке и загримируют, а артисты в итоге останутся без нарядов и причесок. Но потом начались интенсивные (по несколько часов подряд) хореографические репетиции, громкие выяснения отношений с сотрудниками компании, в чьем ведомстве внезапно оказался облюбованный нами двор. И артисты всецело погрузились в работу, чтобы станцевать свое ощущение от места, где никогда прежде не были.
Когда все закончилось, многие признавались, что ни разу в жизни так не уставали. Во-первых, огромная физическая нагрузка, непривычная даже для тех, кто регулярно ходит в спортзал. Во-вторых, ни тебе сцены, ни зрительного зала, а только двор и дом, в стеклянной галерее которого где‑то наверху стоят десятки людей и смотрят на тебя сверху вниз (и на которых ты, наоборот, глядишь снизу вверх). В-третьих, какие‑то странные, иногда повторяющиеся движения, которые и танцем‑то не назовешь. В общем, полная перформативность. Но позже, уже в финале лаборатории, актеры признавались, что чем больше вопросов у них возникало, тем интереснее им было, а «Дом с часами» из картинки на сувенирном магните для холодильника очень быстро превратился во что‑то живое, с чем не хотелось расставаться.
Новое время в «Доме с часами» (Текст: АННА КОЛПАКОВА)
9 июня. «Дом с часами», уникальный памятник архитектуры авангарда, дом галерейного типа, занимающий угол квартала на Красном проспекте.
На часах 14:50.
Толпа ждет прямо под вывеской секс-шопа на Красном проспекте, 11. Прохожие фотографируют, смеются. Спустя пять минут открывают двери подъезда. Люди заходят, поднимаются пешком на пятый этаж в знаменитую галерею. По одну руку — нецензурная лексика, нацарапанная на голубой краске. По другую — она же.
Поднявшись, зрители попадают в особое пространство. Они между окон. Одни ведут прямо в кухни жильцов квартир, другие — во двор. Постановщики играют с зеркальностью: жильцы дома могут наблюдать за зрителями, зрители — за актерами внизу. Кто здесь отражение кого? Все ждут, что актеры выбегут прямо из дверей, однако перформанс начинается на парковке. Ни проходящие с пакетами продуктов люди, ни случайно забредшие не мешают ему. Автор идеи Ника Пархомовская и хореограф Ольга Цветкова разрушают привычную театральную коробку: обычно актеры на сцене, где‑то вверху, а зрители внизу, невидимы и молчаливы. В «Доме с часами» все по‑другому. Наоборот. И каждый это «наоборот» понимает по‑своему.
1. Смотрите вниз (но можно и вверх).
2. Слушайте музыку (но можно и себя).
3. Глядите в оба (но можно и в бинокль).
4. Думайте (но можно и не).
5. Наслаждайтесь (действием, собой, местом).
6. Ищите смысл (или его отсутствие).
7. Не мешайте другим.
Эти семь правил об отсутствии каких‑либо правил выдают каждому зрителю перед началом перформанса.
Пытаться предложить единую интерпретацию увиденного — бессмысленно. Ниже — одно прочтение из множества. Почему дом? Потому что дом — пространство, замкнутое на себя. Дом — это форма, конструкция, тело, имеющее свою память. Дом-коммуна — это коллективная немая память об истории, рассказать которую могут только стены, двери, окна. Даже не рассказать, а показать. Зрители смотрят вниз, актеры вверх. Глаза в глаза. Они прыгают, падают, встают, потом снова падают. Десять человек танцуют память конструкций. Они молчат, за них говорит тело — единственный доступный язык, которым можно рассказать историю пространства.
Персональная память человека и абстрактная память места сливаются. Актеры воплощают и сам дом, и в то же время радость и боль, любовь и ярость его жильцов.
Многие движения цикличны. Их повторяют и рыжая девушка, и десятилетний мальчик, и парень в плавках, и герой на костылях. Все повторяется всеми. Проходит, а затем начинается заново. Каждый танцует свой круговорот жизни. Каждый уникален и обезличен одновременно. Каждый — часть общего механизма и его отдельная деталь. Актеры танцуют время, бесконечно повторяющееся. Тут можно улыбнуться. Ведь дом, в котором происходит действие, под часами.
Сайт-специфик срабатывает, когда в самой середине перформанса из здания «Ингосстраха» (с которым многие годы воюют жители «Дома с часами») выходит охранник. Надменно облокачивается на дверь здания, наблюдая за происходящим. Кто здесь перформер теперь? Зрители смеются. Правда, теперь они уже не зрители, а участники. Реальная жизнь места проникает в постановку. Обживает ее.
Хореограф перформанса не была прежде в «Доме с часами». Эта дистанцированность от места и его контекста помогла подобрать нужный ключ, запустивший мысленные механизмы уже внутри пришедших. «Когда мы живем в городе, мы его не видим», — говорит куратор лаборатории Ника Пархомовская.
Прежде чем начать репетировать, актеры театра вместе с хореографом Ольгой Цветковой читали Платона. Большинство впервые.
«Когда кто‑нибудь смотрит на здешнюю красоту, припоминая при этом красоту истинную, он окрыляется, а окрылившись, стремится взлететь».
Платон, «Федр»
Учение об идеях, об окрыляющем прекрасном и о любви помогло актерам отделить личное и погрузить себя в коллективное. Воспарить в метафизическом смысле и вознестись до зрителя, стоящего на пятом этаже «Дома с часами». А может, и выше.
Музыку для перформанса написал молодой композитор из Ростова Антон Светличный. Классику с современными приемами исполнил ансамбль студентов Новосибирской государственной консерватории им. Глинки под управлением Ирины Киреевой. Музыка звучит из ниоткуда. Она везде и нигде конкретно. В голове слушающих. Только после перформанса зрители понимают, что музыканты были прямо в лестничном пролете в самом конце галереи. Их образы — часть сайт-специфик.
Из Расточки с любовью
Следующая локация (Расточка) расположена была совсем не так удобно и чувства вызывала самые противоречивые. Построенный сразу после Великой отечественной элитный заводской район с двухэтажными домами в стиле «флорентийского ренессанса» и фонтанами во внутренних двориках давно превратился в запущенное место с ужасной репутацией, а нас с Катериной Андреевой как раз интриговала тема соотношения живого и мертвого, красоты и безобразия. Актеры возмутились сразу, как только мы выслали первое задание — съездить на Расточку и сфотографировать все, что приглянется. Фотографии прислали, но все поголовно жаловались на криминальную обстановку и разруху.
Нынешняя Расточка действительно грязная и запущенная. Такое ощущение, что в ожидании расселения жители годами сознательно не ухаживают за своими домами, которые ветшают и приходят в негодность. Мусор не вывозится, подвалы плесневеют, пустыри разрастаются. При этом район остается прекрасно спланированным, гармоничным и очень необычным для типовой спальной застройки. В каком‑то смысле он замер во времени, вернее, в безвременье, и количество городских сумасшедших тут, кажется, превышает среднестатистическое по стране. Расточка — идеальная иллюстрация к лекции о распаде СССР (и причинах этого распада: безответственности, постоянном кивании на чужого дядю и государство, небрежении к общественной собственности), но при этом здесь можно с легкостью обнаружить высаженный руками пенсионерок садик; католический храм, в котором служат священники-итальянцы; монашеский приход, где детей-мигрантов обучают русскому языку сестры-иностранки. Это такой слепок с современной России, где все дико и диковинно одновременно.
Нас волновало, как можно внедриться в Расточку, присвоить ее, сделать своей. В первый день второго блока лаборатории мы с Катериной Андреевой попросили актеров разойтись по району, поискать свое место и подумать, чем им хочется там заняться. Актеры сами выбирали себе места и находили действия, наша помощь заключалась лишь в предоставлении реквизита и подсказках. А еще в создании рамки: из какой точки и под каким углом зритель будет смотреть на происходящее, как настроить его взгляд и не дать ворваться в действие (или, наоборот, спровоцировать на соучастие). Маршрут можно было проходить в любом порядке и последовательности, оставаться все время на одном месте не возбранялось, просто в финале зрителей просили собраться у фонтана, который организаторы и актеры под звуки то ли похоронного, то ли свадебного духового оркестра поливали из маленьких бутылочек с питьевой водой. Всем участвовавшим в перформансе было понятно, что фонтан скорее разрушится до основания, чем заработает вновь, но все равно многие подходили и спрашивали, когда власти пустят воду. Абсурд? Но кто знает, на что способна сила искусства и переосмысления реальности.
Пути Расточки неисповедимы (Текст: АННА КОЛПАКОВА)
0. Путь к началу
Пятилитровая стеклянная банка – 40 рублей, леопардовая туника – 420 рублей, кетчуп «Персона» – 60 рублей, черные кожаные полусапожки с отлетевшими стразами – 690 рублей. Вокруг – желто-красные нижние конечности манекенов, курящие продавщицы. Двое только что похмелившихся мужчин нежно поддерживают друг друга под руки, проходя мимо витрин. Это уличный базарчик на улице Мира. Через него проходят зрители перформанса на пути к первой локации на площади Сибиряков-гвардейцев.
1. Из Расточки с любовью
Разбег, падение, еще один разбег, шаркающий звук, капли пота, быстро стертые рукой, жар. Перформер Андрей Мишустин привязан черными эластичными лентами к дереву. Он бежит, но не убегает. За его спиной детские игрушки, книжки. Он еще раз делает попытку, но снова остается на месте. Из Расточки так просто не убежишь, куда бы ни бежал. История, боль и счастье этого странного и старинного района остаются с тобой. Они черными эластичными лентами связаны с твоими детскими игрушками, сказками, снами.
2. Дорога к дому
Играет радио. Слабый и сладкий голос певицы в который раз повторяет: «Доигралась в любовь». Заброшенное здание. Табличка: «Фото на документы». Перформер Захар Дворжецкий что-то рисует на разрушенной стене. Чуть поодаль две женщины с картами в руках таскают с заброшки деревянные палки. Они пытаются заложить яму в асфальте, чтобы никто не споткнулся, подходя к руинам здания. Все-таки жилой район. Людей много. Зрители вмешиваются в художественную ткань перформанса? В реальность? В то, что образовалось на их стыке? Сложно сказать точно. Однако сайт-специфик в этот момент становится тем, чем должен быть.
3. Король под горой
Подходят ко второй заброшке почему-то молча. Молча стоят. Молча фотографируют. Молча уходят. Перформер Семен Грицаенко в капюшоне, лица не показывает. Складывает кирпичи друг на друга.
– А что вы все-таки строите? – не сдерживается кто-то из молчащих. Актер не слышит. Или делает вид, что не слышит. Лопаткой распределяет цемент по красным кирпичам.
– Шедевр, – спустя минуты три отвечает перформер. В фольклоре король под горой – народный герой из мифов. Он спит до момента, когда его родина будет нуждаться в помощи. Кажется, что момент пробуждения близок.
4. Девочка с плеером.
– Ты че там, какую жратву купила? – спрашивает отец семейства у жены. Местные. Детская площадка. Серая коляска. Несколько ребятишек бегают от песочницы, похожей на маленький домик, до лавочки, на которой нога на ногу сидят взрослые (вероятно, их родители). В песочнице раздается:
– Я искала тебя годами долгими. Искала тебя ночами темными. В журналах, в кино, – поет девочка в наушниках, Алина Трусевич.
Дети играют в какую-то игру. Не останавливаясь, перебегают от места к месту. Замедляется только маленькая светловолосая девочка, которая не может равнодушно пробежать мимо страниц из глянцевых журналов, разбросанных по земле. Разглядывает исподтишка.
5. Город-сад.
По улице Бурденко нужно ходить с поднятой головой. При таком положении глаза спокойно фиксируют «ту самую» флорентийскую архитектуру. Улица похожа на большую декорацию. В какой-то момент тополиный пух начинает казаться снегом, а проходящие мимо зрители с картами – частью большой театральной постановки. То, что эти дома, люди, жизнь здесь – взаправду, понимаешь, когда в окнах видишь клетки с попугаями, розовую герань и зеленых, только что выстиранных плюшевых лягушек, сушащихся на солнце. В арке, ведущей к пятой локации, собрались зрители.
– Вот это наш дом. Он уникальный. На фоне его еще сфотографируйтесь.
– А давно вы тут живете?
Над говорящими красная растяжка «Тут будет город-сад». Перформер Сергей Гуревич высаживает анютины глазки. Ему помогает вызвавшийся волонтер – актриса «Первого театра» Карина Мулева, которая в ближайший месяц ждет пополнения в семье. Они смеются, переговариваются, не обращая внимания на обшарпанный фасад дома. Зрители, кажется, уже тоже не замечают его.
«Через четыре
года
здесь
будет
город-сад!»
– манифестировал Маяковский. Через четыре года, а может, и через сорок лет. Тут будет город-сад. Когда-нибудь.
6. Хлеба и зрелищ
Зеленая аллея на улице Горбаня. Играет советская музыка. Слышны помехи. В железном тазике слипшийся, примятый детскими пальцами хлеб. Вокруг металлической наряженной елки – голуби. Много голубей. Перформер Юлия Шабайкина молчит. Лишь, улыбаясь, подзывает зрителей и прохожих (кто есть кто, уже сложно разобрать)
к тазику, к хлебу. Голуби требуют. Неловкое движение одного из зрителей, и зрелище начинается. Огромная стая голубей внезапно вспархивает и делает круг над дворами Расточки.
А затем возвращается.
Все на своих местах.
7. Море внутри
Между гаражами и бельевыми веревками в районе затерялось море. Правда, на фотографиях. Висит на прищепках. На земле стоят ведра, тазики с маленькими морями внутри. Перформер Дарья Тропезникова полощет белые камни. Не морские. Вероятно, очень ценные.
8. Игра в одни ворота
Из открытой машины комментатор чеканит действия футболистов какого-то матча на каком-то стадионе. Далеко отсюда. Толпа на футболе шумит. На Расточке тихо. Слышны только шаркающий звук кроссовок и моторы проезжающих машин. Перформер Сергей Троицкий играет в футбол. Сам с собой. Где-то в другом дворе мальчишка без друзей пинает мяч в одни ворота. Жизнь на Расточке за каждым новым поворотом повторяет жизнь за предыдущим. Здесь все истории похожи. Все-таки место диктует содержание. Но если всмотреться повнимательней, они про разное.
9. Праздник к нам приходит.
– А может, нам еще и хороводы поводить?
– А петь будем тогда?
– Можно и спеть! (хором) В лесу родилась елочка!
Зрителей и местных, гуляющих на площадке, не хватает, чтобы замкнуть круг. Так и ходит полухоровод полукругами вокруг елки. Ходит и поет.
– Ты дурочка? Сейчас же июнь! – кричат дети, когда девушка решает продолжить наряжать елку. Дерево в центре украшено самодельной гирляндой из 118 разноцветных флажков. Ее сделала актриса Ксения Шагаевская. При подготовке к перформансу она познакомилась с женщиной, которая прожила на Расточке сорок лет. Та женщина и посадила елку (и с той же женщиной из-за той же самой елки потом произошла ссора). Зимой они с друзьями наряжали ее во дворе. А сейчас никого не осталось. Она одна. Только дерево в центре двора продолжает расти. И иногда наряжаться.
10. Поющий фонтан.
В 15:55 люди с картами на Расточке начинают стекаться в одно место. Кто-то почти бежит. Кто-то с тревожным видом сдерживается, чтобы не перейти на бег, но внутри явно хочет это сделать, чтобы не пропустить финал истории. Возле неработающего разбитого некогда ярко-голубого фонтана играет оркестр. Люди смотрят то на оркестр,
то на фонтан, по периметру бортика которого стоит шестьдесят одна пластиковая бутылка с водой. Зрители ждут. Начинает играть лейтмотив «Титаника». Ника Пархомовская первая берет бутылку, открывает ее и начинает выплескивать воду прямо в мертвый фонтан. По цепной реакции к ней присоединяются и постановщик перформанса Катерина Андреева, и актеры, и зрители, и жители.
Ментальное кино
Расточка настолько глубоко запала нам в душу, что просто так расстаться с ней мы не могли. В итоге и третий блок лаборатории начали там же, на ступеньках Дворца культуры им. Ефремова,
где режиссер Степан Пектеев предложил актерам снимать ментальное кино. Это был тренинг для них самих и их будущих зрителей. Если первая часть лаборатории получилась коллективным высказыванием, а вторая индивидуальным, то бродилку в аэропорт мы задумали сделать в группах по три человека, которые скомпоновались еще в процессе предварительной работы. Тут самым главным было не проверить, как актеры коммуницируют между собой, а понять, как они общаются со зрителями, как раскрываются в непривычных условиях (переполненного общественного транспорта, пешей прогулки, пустынного ипподрома) и позволяют открываться другим. И, конечно, как взаимодействуют со средой и случайными зрителями — хотя изначально у режиссера возникла идея сделать третью часть максимально технологичной и использовать всевозможные гаджеты и даже соцсети, мы в итоге договорились уйти от всего, кроме колонок, которые актеры включали по ходу (и даже наушники отвергли как нечто, что мешает реальному контакту).
Прямой эфир в течение двух с чем‑то часов, которые занимает дорога из Расточки в аэропорт Толмачево, в итоге заполняли не записанные ранее треки, а живые рассказы про собственную семью и отношение к Новосибирску, идеальное общество и перспективы переезда в другу страну, путешествия уже предпринятые и еще только предстоящие. На ипподроме разговор ненадолго прерывался: глядя на лошадей, зрители читали стихотворение Александра Введенского «Конь». А потом снова отправлялись в дорогу — уже все вместе подводя итоги и рассказывая, что почерпнули за время пути. В самолете их ждала эффектная инсталляция с фотографиями, аудиотреками и видеозаписями всех частей лаборатории, в том числе сделанными всего несколько минут назад.
Свидетели реальности (Текст: АННА КОЛПАКОВА)
Перформанс Степана Пектеева, режиссера из Санкт-Петербурга, начинается на Расточке. Точнее, на лестнице ДК им. Ефимова. Зрителей встречают актеры. Они проводят тренинг ментального кино. Чем ментальное кино отличается от документального? Собственно, ничем. Единственное различие, ты — это и есть камера. Глаза — объектив. Пленка — твоя память. Научиться снимать ментальное кино просто. Гораздо проще, чем документальное. А наполнить такое кино смыслом, значением, знаками — это уже искусство. Жизнетворчество.
На Расточке в день перформанса три портативные колонки. Движения, слова, разговоры — все приобретает ритм. Свой темп. Актеры читают рэп, в котором нет ничего общего с рэпом в массовом понимании. Они создают трек Вселенной. Рассказывают историю Макса. Сумасшедшего гения, который познал искусство ментального кино. Он превратил в полотно свою жизнь. Вернее, не так, он стал свидетелем реальности, фиксируя трек Вселенной. Слился с бесконечностью, подключился к мегапроекту, выхватил дзен.
— Поймайте взглядом проезжающую машину, проводите ее взглядом. Переведите свою камеру на балкон. А теперь приближайте, зуммируйте.
Перформер вытягивает руку и указывает на объекты. Рука актера, который в этом пути не более, чем проводник, — фокус для ментальной камеры зрителя. Зритель становится режиссером, оператором, актером собственного фильма. Замедляется, ускоряется, когда хочет.
Пришедших на последний показ лаборатории сайт-специфик разделяют на три группы. У каждой группы по три проводника. Каждая из групп проходит свой маршрут. Какой? Организаторы сохраняют интригу.
Ментальное кино — что‑то вроде сектантства. Суть учения в том, чтобы, став художником, отказаться от производства вещей. Отказаться от производства картин, объектов, превратив в полотно свою жизнь. Ты — зеркало, ты — амальгама. Надо увидеть момент творимой реальности, а себя ощущать проводимостью. Лично меня такая категоричность пугает, но Макс говорит о единении с высшими силами.
В начале пути актеры рассказывают про себя. Про себя как про людей, втянутых со зрителем в одну авантюру. Рассказывают про свое детство. Про мечты. Про любовь к Италии. Про любовь вообще. Монолог заканчивается, когда группа еще не успела уехать из Расточки. Перформеры втягивают зрителей в беседу. Создают условия для коммуникации. Направляют диалог.
Подходит 43 автобус. Пятнадцать человек с трудом вмещаются в него. Двигаться в автобусе практически невозможно. Народу так много, что можно не держаться за поручни. Не упадешь. Люди вокруг поддержат. Остановка «Оловозавод». Участники лаборатории выходят. Напротив — знаменитая «Мега».
Разговор о том, какой идеальной IKEA казалась в детстве, перетекает в беседу об идеальном обществе. В это время подходит следующий автобус. Далеко не идеальный. Группа садится в него. Путь продолжается. Реальность вторгается в сайт-специфик в лице цокающей кондукторши.
— Вы автобус откупили или что? — реагирует она на продолжающуюся беседу. По мере того, как людей в транспорте прибавляется, в разговор включаются все участники группы. Путешествия, альтернативные профессии, идеальные миры, утопии — темы, которые поднимаются в автобусе, движущемся в неизвестном зрителям направлении. Несмотря на то, что большинство участников лаборатории коренные жители Новосибирска, в этих местах они оказались впервые. Следующая остановка — ипподром.
Группа выходит. Резко становится тихо. Все молчат. Актеры вновь становятся перформерами. Зрители — зрителями.
Эта часть ментального кино называется «Про коня». Конь — это средство передвижения, живое существо, реализующее физический путь. Ипподром — лучшее место, чтобы увидеть и осознать это.
Ты сливаешься с киноаппаратом, сам становишься им, а пленкой становится твоя память. Ты выбираешь ракурсы и ищешь наилучшее. Ты одновременно видишь все ракурсы вместе. Ты растворяешься, сливаешься с процессом, с реальностью, с самой жизнью, а сам как будто отступаешь в тень.
Еще один автобус.
Последняя остановка — аэропорт.
В «Толмачево» ясно и тихо. Зрители направляются к самолету-памятнику Ил-86. Внутри их встречает видеоинсталляция. Физический путь от центра («Дом с часами») к пограничному (Расточка), а затем к выходу за пределы городского пространства (аэропорт), к полету, к месту, приближающему человека к небу.
На экранах внутри самолета показывают фото и видео прошедших дней лаборатории. Участники лаборатории попадают в музей собственной памяти. Зрители видят себя. Видят актеров. Видят путь, который был пройден. Видят дистанцию между своим первым знакомством с сайт-специфик и последним. То же самое видят и актеры. И организаторы. И фотографы. И видеографы. Все, кто был причастен к лаборатории сайт-специфик, видят пройденный путь. И то, что этот путь был к себе. И он закончился. И начался. Прямо там — в самолете-памятнике Ил-86.
Все путем
Что я почерпнула из всей этой истории, кроме того, что актеров надо если не любить, то беречь, на лояльных, дающих волю кураторам директоров молиться, а в соавторы выбирать друзей-единомышленников, с которыми запросто в огонь, воду и к батюшке в католический приход? Ну, во‑первых, что сайт-специфик — это и правда один из лучших способов познания действительности, экономичный, креативный, дающий массу поводов для размышления и придумывания. Во-вторых, что это современно и актуально, просто потому, что происходит в режиме реального времени. В-третьих, что прогнозировать можно что угодно, но у жизни обязательно найдутся свои сценарии и идеи. В-четвертых, что глаз в привычной среде сильно замыливается и, чтобы посмотреть на многое по‑новому, обязательно нужны чужаки, для которых все в диковину и в радость. Ну, и наконец, что лаборатории необходимы, но не для налаживания производственного процесса, а для того, чтобы быть в тонусе, ощущать радость жизни, не терять юношеский драйв и студенческий азарт, не утрачивать страсть к игре и, как это ни смешно звучит, искать новые формы.
Немного статистики (собирала Анна Колпакова)
8 июня. Открытая встреча с куратором «Завтрак на траве» (из‑за дождя перенесена в вестибюль Консерватории)
5 диванов
7 пуфиков
4 кружки кофе
1 термос чая
1 пакетик с печеньем
14 проходящих «сквозь» лекцию людей
12 комментариев куратора по этому поводу
1 крайне недовольная уборщица
8 июня. Репетиция в «Доме с часами»
15 окон во всей галерее
6 окон, ведущих в кухни жителей дома
10 актеров
8 машин на парковке
1 чуть не задавленный актер
0 лавочек во дворе
20 ног актеров
2 костыля
15 июня. Перформанс «Точки на Расточке»
4 км 87 метров (протяженность маршрута)
57 минут (продолжительность маршрута)
118 флажков на гирлянде
1 скандал на входе во двор с фонтаном
13 скамеек во дворе у фонтана
2 бездомные собаки
1 разговор про Фредди Крюгера
61 бутылка вокруг фонтана в финале перформанса