Фото: Ksusha Pustovalova / www.facebook.com/stageopen
Когда пьеса кажется исхоженной постановщиками и интерпретаторами вдоль и поперек, остается парадоксальный вариант: уйти за кулисы или в соседнюю комнату. Буквально это проделывает с чеховским «Дядей Ваней» режиссер Тадас Монтримас, выпускник Литовской академии музыки и театра, а ныне магистрант режиссерской магистратуры Школы-студии МХАТ и ЦИМа, собирая тридцать зрителей в небольшой комнате огромной квартиры на Поварской (спектакль поставлен в рамках проекта «Открытая сцена»), которая за годы успела побывать и коммуналкой, и даже общежитием актеров Анатолия Васильева. Но зрителю это знать необязательно: гулкие коридоры, высокие потолки и ощущение одновременно обжитого и нежилого пространства — уже создают атмосферу.
Пять персонажей не считают нужным представляться. Они знакомятся сами с собой, зачитывая по бумажке несколько предложений-автохарактеристик. А дальше комбинация взгляда на пьесу из сегодняшнего дня и попытки остаться с ней наедине в интимном камерном пространстве, как остаются герои в комнате, по очереди заходя, садясь за стол, гася электричество. Вместе со зрителями они прислушиваются к разговорам за стенкой в коридоре. Серебряков, которого играет хрупкая девушка, Юлия Хлынина, печально и мучительно поднимает невидящий взгляд от листа бумаги, а за дверью кричат о его бездарности, бесполезности, о тягостности его присутствия. Елене придется взять его на колени и убаюкивать, укутанного в одеяло. Эффектная Соня (Софья Виленчик), выслушав диалог Елены и Астрова — театр теней из двух силуэтов в дверном проеме, — заткнет уши плеером и медленно, толчками будет произносить слова о своей боли.
Здесь все немного актеры: тень Астрова (Илья Ловкий) играет со стоящей у стенки Соней, складывает пальцами «собачку», охотясь и убегая. Красуясь перед Еленой, нескладный Ваня гордо восседает на плечах Астрова, софитом подсвечивая себя. Астровские леса — трава в горшочке, он пожевывает травинку и поджигает: все бессмысленно. Все бессмысленно, согласилась бы Соня после диалога с ним, мазнув рукой по наскоро накрашенным губам и ладонью гася свечи. «Берите сыр!» — приговаривает она через слово, лаская Астрову руки. Все бессмысленно, согласился бы Ваня, кричащий Елене со двора дома, из-под окна в рупор цитату из «Ромео и Джульетты».
Все бессмысленно: хронологически следуя пьесе, сцены в комнате (она же гримерка, где зеркало с софитами и афиша прикреплена к стене) заканчиваются потоком видеофрагментов из спектаклей и фильмов по пьесе. Ваня смотрит на многократные выстрелы в профессора: «Бац!.. Не попал?» — и подытоживает с актерской иронией: «Бац». Это финал спектакля. Спектакля, который, по Монтримасу, длится всегда. Но длится, должно быть, так же, как пьют вино из пустой бутылки Соня с Еленой: раз, два, три, ускоряясь, повторяют тот же набор реплик, чтобы вдруг Соня смогла подловить мачеху, поменяв один вопрос на другой, действительно для нее важный, и прозвучит не вопросительное «Я некрасива?», а прямое «Тебе доктор нравится?».