В мае новая постановка Кети Митчелл «Путешествие через ночь» стала хедлайнером берлинского фестиваля Teatertreffen, совсем скоро ее можно будет увидеть в Авиньоне.
Окончив колледж Марии Магдалены в Оксфорде, Кети Митчелл в конце 80-х стажировалась в России. Поработав с тех пор в лучших оперных и драматических театрах Европы и Британии, снискав славу автора интеллектуальных и высокотехнологичных зрелищ, она упорно повторяет, что работает «по Станиславскому». С этим можно согласиться, если, конечно, иметь в виду не формальный набор признаков психологического театра, а одухотворенность каждой секунды сценической жизни (ради этого великий КС и сочинял свою систему).
Впрочем, когда смотришь спектакли Митчелл, вспоминается, скорее, Тарковский, у которого каждый кадр – не просто красивая картинка, а попытка найти ответ на «проклятые» вопросы: зачем мы и кто. Слово «кадр» не случайно: камера и экран – важные слагаемые театра Митчелл. Если грубо, то она оживляет агонизирующий психологический театр с помощью кино. Собственно, этим сейчас занимаются все, однако Митчелл дарует новые возможности и кино, давая ему посоперничать с театром в смысле сиюминутности происходящего: спектакли Митчелл – единственная территория, где кино, как и театр, рождается на наших глазах.
Любого героя, как и текст, Митчелл разлагает на части, чтобы затем собрать заново, но уже поняв его суть. Изображение на экране всегда немного не совпадает с тем, что мы видим на сцене, одного персонажа озвучивает другой, звуки, сопровождающие действия героев, идут из тон-студии и рождаются самым причудливым образом. Так, в спектакле «Кольца Сатурна» (по одноименному роману Винфрида Зебальда), показанном год назад в Авиньоне, шаги и шорохи в лесу, по которому шел герой, заменяло звяканье вилки по тарелке. Изображение шло вразрез с закадровым текстом – монологом старого писателя, прикованного к койке и совершающего прогулки лишь по закоулкам памяти. Словом, «Кольца Сатурна» были попыткой реконструкции человеческого сознания, позволяющего быть стариком – и тут же ребенком, шлепающим по лужам. И потому хитрые приспособления для озвучки, три экрана с разными изображениями и, наконец, угол больничной палаты – все это пустело, гасло и затихало в момент смерти героя.
Собственно, тут и кроется разгадка. Кети Митчелл скрещивает кино и театр, чтобы с их помощью понять механизмы работы нашей психики. В ее новом спектакле «Путешествие через ночь» (в оригинале Reise durch die Nacht), поставленном в Schauspielhaus Koeln, театру доверена лишь внешняя сторона сюжета, а видео отвечает не только за крупные планы, но за внутренний монолог и память героини.
Сюжет «Путешествия», основанного на новелле современной австрийской поэтессы Фридерики Майрёкер, можно рассказать в двух словах. Регина (Джулия Венингер) и ее спутник Джулиан (Майк Зольбах) едут на ночном поезде из Парижа в Вену, возвращаясь с похорон отца героини. Регина не может уснуть, читает свой растрепанный, похоже, еще детский дневник и вспоминает.
Через сцену тянется синий вагон, зрители наблюдают за происходящим через окна поезда. В левом купе – молодой проводник, в следующем оборудована тон-студия, в третье купе входят Регина и Джулиан. Героиня поднимает на окне штору – и тотчас уплывает занавес, скрывавший расположенный над вагоном экран (за видео отвечает Лео Варнер, давний соавтор Митчелл). Экран тянется вдоль всего вагона, позволяя увидеть и то, что происходит внутри, и мелькающие за окном огни города. На стене висит забытое кем-то свадебное платье – Джулиан вручает его проводнику, вешая на его место траурный наряд Регины. Та, примостившись на верхней полке, открывает мятую тетрадку – и в соседнем купе тотчас зажигают свечу: из окна выглядывает ее отец, когда-то служивший священником. Экран позволяет увидеть поблекших птиц на старых обоях и падающий за окном снег. Героиня вспоминает один давний зимний день, но ее голоса мы не слышим – за нее из тон-студии говорит актриса Рут Мари Крёгер, которой после достанется роль матери.
Режиссер по крупицам воссоздает то, что происходит в разных купе одновренно, а героиня также скрупулезно воссоздает в памяти картины детства. Когда Джулиан окончательно заснет, она вернется к дневнику. Соседнее купе вновь озаряет свеча. На экране – упоительная картинка: мать, улыбаясь, кидает ребенку игрушку, ребенок младенчески хохочет. Заслышав шаги, мать произносит «отец» и «спрячься», лицо искажается страхом, в кадре мелькает отец со сломанной куклой – видение обрывается.
Пытаясь вспомнить эпизод целиком, героиня мечется по поезду, а призрак матери (та самая актриса из тон-студии) то отразится в зеркале, то мелькнет в конце вагона. В погоне за тенью, Регина не сразу поймет, зачем проводник тащит ее в свою каморку. А после будет остервенело отмываться от случайного секса и виновато ластиться к спящему мужу. Под утро, отчужденно наблюдая его утренний туалет, она вдруг примет какое-то решение. Быстро подведет глаза, нервно взобьет волосы и снова пойдет к проводнику. Джулиан, застукав парочку, ударит его под дых, а ей даст пощечину. И тут Регина блаженно закроет глаза! На экране – знакомая сцена, но теперь она воссоздана целиком: мать играет с ребенком, неожиданно вернувшийся отец бъет ее по лицу, женщина оседает. Отец подбирает сломанную куклу…
Выходит, Регина всю ночь пытаясь воссоздать ситуацию, которая поможет ей вспомнить давний детский кошмар. Она действовала интуитивно и также прихотливо мешала реальность с воспоминаниями, как режиссер Митчелл соединяет театр и видео. Так форма спектакля оказывается его содержанием. Но вот детали прошлого восстановлены – прием становится не нужен. Герои собирают чемодан и выходят из вагона прямо на авансцену. На экране – уборщица, обнаружившая забытый в купе дневник. Помедлив, рассмотрев выпавшую из тетради фотокарточку отца, она кидает все в мешок с мусором. Наблюдавшая за ней Регина облегченно вздыхает и поворачивается к зрителям.
Стоит сказать о потрясающих актрисах, Рут Мари Крёгер и Джулии Венингер, на фоне которых актеры-мужчины уходят в тень – феминизма Митчелл, как и ее пристрастий к женской интеллектуальной прозе никто не отменял. О том, с какой поэтической точностью художник спектакля Алекс Илз восстанавливает приметы 80-х (время действия новеллы Майрекер); каким тарковским и бергмановским светом окутаны кадры детских воспоминаний героини. И посетовать, что режиссер такого уровня к нам пока приезжала лишь однажды — со спектаклем «Кристина». И дело тут не только в деньгах. Дело в головах. Вы не задумывались, отчего, например, не переведено на русский «Путешествие через ночь» Фридерики Майрёкер? А «Кольца Сатурна» Винфрида Зебальда? У нас чтение такого рода остается уделом высоколобых, хотя во всем мире тиражи этих писателей не уступают тиражам бульварных детективов и давно вошли в «рацион» среднего человека. Вот, видимо, когда будем читать Майрёкер, тогда и Митчелл станет у нас завсегдатаем. А пока приходится есть, что дают. Или срочно ехать в Авиньон.