Журнал ТЕАТР. побеседовал с известной латышской актрисой и режиссером, выпустившей спектакль об истории Латвии после второй мировой.
2018 год в Балтии прошел в официальных мероприятиях к 100-летию объявления независимости. Осмысление прошедшего века вызвало реакцию в культурном поле. Так Алвис Херманис вслед за открытием архивов КГБ в декабре 2018 года, так называемых “мешков” с учетными карточками агентов, выпускает спектакль “Заседание комиссии по расследованию”,
и почти в это же время Лиене Шмуксте делает дипломную работу, основанную на истории реальной семьи, в которой в 70-е годы был проведен обыск, изъяты запрещенные в СССР книги, а глава семьи арестован и уведен в тот самый дом КГБ. Спектакль “Книга Знак” создан в технике театра ощущений, когда зритель погружается в атмосферу, собранную из звуков, запахов, движений и касаний, и каждый становится участником событий (в сентябре 2019-го спектакль был показан в Москве в Community Stage).
Инара Слуцка рискнула поработать как актриса и автор текста в перформансе «Комедия положений», поставленномв Риге Всеволодом Лисовским. В «Комедии» она молчит в течение часа вместе с Яной Яцукой, и только короткие заметки о прошедших переживаниях последних перед спектаклем дней высвечиваются на заднике сцены.
В эти дни в Национальном театре Латвии выходит премьера спектакля «Пустой цветок» – так в версии Инары Слуцка называется «Йерма» Фредерико Гарсиа Лорки. А до этого в Национальном театре вышел «Котел» – о частной истории и истории страны. В основе спектакля – роман сценариста и кинорежиссера Айварс Фрейманиса об истории рыбацкой деревни на берегу моря, вдалеке от больших городов. Деревня мало меняется со временем, и только история 20-го века кардинально влияет на образ жизни и взаимоотношения между соседями. Предательство и донос становится образом жизни, а время не оставляет тебе выбора, брать или не брать винтовку, чтобы остаться в живых.
«Котел» отсылает к периоду конца войны, так называемому Курземскому (Курляндскому) котлу, когда в 1944 году части немецкой армии оказались отрезанными в Курземе между частями советской армии, и имея выход к Балтийскому морю, смогли продержаться до конца мая 1945 года. Но “Котел” также – это и судьбы людей, перемешанные в истории двадцатого века, судьба каждого и всех.
Режиссер Инара Слуцка решила ставить по этому роману спектакль, потому что ей важно говорить со сцены о трудных вопросах истории своей страны. В ее семье было все: и родственник – среди лесных братьев, и отец, высланный в Сибирь, и вся большая семья, состоящая из самых разных национальностей. Задача, которую решала Инара: вызвать сочувствие к героям спектакля, потому что в каждой семье были те, кто стреляли, и те, в кого стреляли. И время меняло стороны и перемешивало жертв. Она пишет об этом в предисловии в программке спектакля, оглядываясь на судьбу своей семьи и говоря о том, что у каждого из зрителей есть похожая история, вплетенная в историю страны и всего трагического двадцатого века.
Спектакль кажется скупым на решения – и по тексту, и по сценическому оформлению: на сцене белая стена дома с большим окном, вращающаяся по часовой стрелке. Как будто перелистываются страницы романа, переворачивая день за днем жизнь поселка. И герои на фоне этой белой стены – как иллюстрации книги, которую авторы предлагают прочитать нам вместе. История страны через историю одного поселка, словно через увеличительное стекло, с пристальным вниманием к героям повествования. Начинается рассказ с деревенского праздника, на который приходит немецкий комендант. И тут же зарождается первое предательство, поводом для которого становится неразделенная любовь. И дальше, с каждым поворотом сцены, день за днем, мы теряем одного за другим: убитыми, сосланными, уехавшими в поисках спасения.
Рассказывает Инара Слуцка:
Для меня это очень важный спектакль. В моей семье были “лесные братья”. Раньше это было преступлением, потом стало геройством. Это две стороны, с которых история вынуждает нас смотреть на одного человека. Но человек и его жизнь не меняются, меняется мир и взгляд на прошлое.
На небольшие роли я специально пригласила настоящих носителей немецкого и русского языка – для меня было важно донести реальные условия жизни людей того времени. Мой отец выучил немецкий, когда в деревне стояли немцы, а потом, в ссылке, выучил русский, и для меня разные языки – не проблема. Мне кажется, это дает культуре внутренний объем. Человек с большой внутренней культурой не позволяет собой манипулировать, с ним сложнее справиться извне. В моей семье, прошедшей через ссылку в Сибирь, никогда не обсуждали русских, только коммунистов.
Спектакль живой, он рождается, когда в зал приходит зритель. Мы продолжаем работать и после премьеры, на каждом показе ищем взаимоотношения с залом. Актерам надо уметь реагировать на эмоции зрителей, и при этом не терять главное, что есть в роли.
Герой, жизнь которого и становится сюжетной линией спектакля – молодой человек не сильного характера. Он слишком эмоционален, эмоции движут им и только мать и отец могут удерживать его в рамках. Он зависит от семьи как от жесткой формы, сохраняющей его личность, и недаром потом, когда в советское уже время он попадает в армию, настоящая военная форма заменяет ему эту семейную поддержку.
Героиня, мечта главного героя – влюблена в другого, и его необходимо убрать. Поэтому герой пишет на него донос. Потом все, с кем она связана, должны быть устранены – как препятствия между ним и ей. Убирая всех ее мужчин, пытаясь сохранить ее только для себя, герой уничтожает ее саму, ее жизнь.
Ее первого возлюбленного по доносу увозят в трудовые немецкие лагеря, потом он долго перебирается с места на место и уже спустя годы сообщает в письме, что выжил, и живет в Австралии. Трудно сейчас представить, но тогда это было все равно что потерять человека навсегда. Связи быть не могло.
Мне нравится, что в этом спектакле мы придумали небольшие «вещественные доказательства», на которых стараемся сконцентрировать внимание – как, например, духи “Красная Москва” – они появляются сначала в одной сцене, а потом упоминаются еще раз – и мы прослеживаем половину жизни героини между этими точками. Такие редкие вешки, как в топком болоте, по которым прокладывается путь. Мне нравится использовать на сцене меньше предметов, костюмов, реквизита, избавляться от лишнего, чтобы найти сущность. Интересен человек, а не то, что его окружает.
Мне очень нравится, когда актер молчит, если он думает. И когда актер не показывает, что он думает, или переживает. Вот эта актерская игра “тут мне больно”, или “тут мне хорошо”, словно он хочет донести до зрителей, чтобы те наверняка поняли его состояние. Но это означает – кормить зрителя готовым блюдом, не оставлять ему воздуха.
«Котел» актерам непросто играть, потому что я не разрешаю им ничего “показывать”, мне важно, чтобы они постоянно вели внутреннюю работу, но внешне оставались холодными, сдержанными.
Фрейманис писал роман уже в конце своей жизни. Писал о временах, в которых он сам не жил, по рассказам других. И я в те времена не жила, так что для меня в спектакле есть один главный герой – это Время. Если в начале спектакля на сцене двадцать с лишним актеров – жителей деревни, то потом их все меньше. Время их уносит. Это то, что случилось со всей Латвией, да и с Европой, и с Россией. Двадцатый век выкосил людей.
Мне важно рассказать о времени через людей. И поэтому в спектакле нет центрального героя, есть сюжет, закольцованный на судьбе одного, но все, кто вокруг него – также важны.
Сценография спектакля (Мартиньш Вилкарсис) – это и время, которое поворачивает круг, перелистывает страницы, и окно, которое соединяет внешний и внутренний мир. Оно важно, потому что людям нравится жить жизнью других, это часть человеческой сущности, подглядывание. В спектакле, с одной стороны, мы видим одинокого героя, а с другой – на него смотрят несколько соседей через это окно.
Костюмы (Мария Уллмане) – тут мы тоже попробовали найти такое общее выражение. Эта история могла произойти в любой деревне Латвии, и мы сделали акцент на то, что это просто – рыбацкая деревня, а в целом – такие вневременные костюмы. Ведь платья, сшитые до войны, носили и во время войны, и после, довольно долго: не было других возможностей. Костюмы героев больше говорят о них самих, чем о принадлежности ко времени.
Когда я делаю инсценировку литературного произведения для театра, я предпочитаю короткие сцены. Мне кажется, иногда мы прячемся за словами. Если я много говорю, произношу много текста, значит, я много сыграл. Но мне нравятся люди, которые молчат. В этом молчании больше, чем в длинных монологах.
О сцене расстрела евреев и последующей раздаче их одежды. Да, было трудно решиться это показать в театре. Однажды кто-то демонстративно вышел из зала и хлопнул дверью. Но сомнения закончились после одного из спектаклей, когда зрители смогли остаться на обсуждение. Одна зрительница возмутилась, что не могло такого быть, чтобы латыши брали одежду убитых евреев. Но тут же с соседних рядов выступили другие. И вот это – признание, что такое было, это очень важно, мы ведь предпочитаем не говорить об этом. Но при этом никто из историков, исследователей не утверждает, что такого не было. Это трудно, но жизнь была и такая.
Мне самой важно, как смотрят спектакль молодые люди, студенты, они воспринимают все иначе. Во-первых, они мало знают об этом периоде истории, для них все это очень давно.
Однажды зрительница сказала, что эта простая декорация вызвала в ней воспоминания о ее детстве в таком же рыбацком поселке, она “дорисовала” за белой стеной крышу своего дома, окна, печную трубу. Люди получают образ, который дает им возможность домыслить, додумать, довспоминать.
У Фрейманиса в романе есть фраза: “Лучше быть живым, чем мертвым” – это страшно, но так было. И мы об этом говорим в спектакле”.