Кирилл Серебренников инсценировал фильм Ларса фон Триера «Идиоты». Чувства, спровоцированные спектаклем, оказались столь сильны и противоречивы, что я вместо вменяемой рецензии сочинил шизофренический диалог с самим собой.
Вадим 1 Ну что, увидел? Доволен? Ты же, когда узнал, что премьера совпадает с Каннским фестивалем, билет до Ниццы хотел сдавать, боялся, вдруг «Гоголь-центр» завершит сезон и следующего спектакля до осени ждать.
Вадим 2 Невыносимая была мысль.
Вадим 1 Вот, будто специально для тебя в начале июня сыграли. Не жалеешь?
Вадим 2 Ты что имеешь в виду?
Вадим 1 Я же видел, ты мучился на просмотре.
Вадим 2 Жалеть-то о чём? Серебренников – мой любимый режиссер, вообще-то.
Вадим 1 Я в курсе. Он да, самый крутой. И мою жизнь изменил. Если не жизнь, то отношение к театру и его возможностям. Хотя, чего там, и жизнь тоже.
Вадим 2 Я о том же. А мучиться можно по-разному. У Кирилла есть спектакли – чистая небесная гармония…
Вадим 1 (перебивает) Это ты под впечатлением от вчерашней «Небесной гармонии» Дэвида Мартона, что ли?
Вадим 2 Не смешно – слишком интеллигентская шуточка, как и спектакль Мартона, кстати. Это я, скорее, уже год под впечатлением от «Сна в летнюю ночь», лучшего спектакля на Земле, в нём как раз всё в порядке с гармонией, я его уже трижды смотрел и ещё буду…
Вадим 1 А «Идиотов» не будешь пересматривать?
Вадим 2 Не уверен пока. Но я закончу мысль, если ты не против.
Вадим 1 Валяй.
Вадим 2 Так вот, есть спектакли Серебренникова, проникнутые небесной гармонией, даже если там чудовищные вещи происходят, как в «Пластилине», или окрашено всё в землисто чёрные, глубоко трагичные тона, как в «Околоноля». А есть – резкие, кризисные, дискомфортные. Когда-то, также, как сейчас «Идиоты», меня «Терроризм» смутил или «Киже», даром, что в нём главным мотивом был цвет белый.
Вадим 1 Дай-ка я процитирую, что ты про «Идиотов» Триера писал 13 лет назад, на заре, ха-ха, своей кинокритической карьеры:
Идиоты» вызывают чувства смешанные (среди которых нет желания картину пересматривать). Фильм про людей среднего возраста, живущих одной коммуной. Время от времени они повергают окружающих граждан в состояние шока своими малоприличными выходками. Такой вот психотерапевтический опыт: сбросить все возможные шоры, вести себя по-идиотски и тем самым защититься от сурового мира. Главная героиня Карен в компании новичок; что заставляет ее проводить дни среди странных людей – загадка до последних минут ленты. Ленты, иногда раздражающей (когда кажется, что подобная история должна быть рассказана «нормальным» языком традиционного кино, а не прикидываться «жизнью врасплох»), иногда пробирающей насквозь (например, в финальный «момент истины»). От восторгов удерживает известная расчетливость фон Триера, программирующего эмоциональные реакции общественности.
Вадим 2 Ну у тебя и память. Всё так, спасибо, что дал возможность воздержаться от пересказа. Давай поясним, что постановке «Гоголь-центра» Карен зовут Кариной, и вообще всё происходит в Москве 2013-го. Тоже коммуна, участники которой притворяются идиотами и провоцируют окружающих «приличных» людей. Только у наших героев есть такие замашки жестоких перформеров – пролог, в котором они все в зале суда, напоминает, конечно, о деле Pussy Riot, а в финале один из героев доводит эту линию до логического конца, когда идёт плескать кислотой в говнокартины некоего прокремлёвского (точнее, прикремлёвского) живописца. И нет финального хука. У Триера мы буквально перед титрами узнаем, что Карен только что пережила смерть ребенка. У Серебренникова героиня Оксаны Фандеры пытается покончить с собой в самом начале, потому что у нее умер ребенок. Кирилл, в отличие от хитромудрого датчанина, ни разу не манипулятор, он на людях не играет, всегда честен. И его «Идиоты» – это такой неудобный, болезненный диалог. В том числе и об искусстве, его границах и его ответственности.
Вадим 1 Но финал реально путаный – когда Карина возвращается домой, а её мать вызывает то ли полицию, то ли психиатрическую помощь и говорит, что Карину теперь убьёт государство. Твои коллеги предположили, что она убила ребёнка.
Вадим 2 Для меня это слабое звено спектакля. Что произошло на самом деле, почему Карина оказывается на скамье подсудимых, не ясно. Если она действительно убила ребенка, для такого поступка должны быть очень серьёзные мотивировки, а здесь их просто нет. Получается хук ради хука. С другой стороны, он вписывается в генеральную линию постановки, недвусмысленно манифестирующей, что главная угроза жизни – это государство.
Вадим 1 Мне показалось, что ты ёрзал как раз в тех местах, что больше всего похожи на манифест.
Вадим 2 Например, на финальном диалоге Елисея, заводилы всего этого идиотического предприятия? Может быть, но для манифеста это всё-таки слишком сбивчивый и слишком личный спектакль. Плюс там есть совершенно чудесные – очень лёгкие, чисто игровые и фантазийные моменты, комментирующие тот же основной тезис, когда, например, проезд чёрной государственной машины к Кремлю по зачищенной от всего живого Москве, решается как кукольная анимация.
Вадим 1 А зачем Кирилл даёт в программке «Обет целомудрия»? «Никакие искусственные декорации не разрешаются», «Любые технические средства, создающие иллюзию на сцене, запрещены», «В спектакле не должно быть действий, которые приходится имитировать на сцене»? Всё же не так. Декорации есть, видео, которое превращает хотя бы упомянутый тобой проезд игрушечной кремлевской тачки в мультфильм, используется, имитации полно – иначе герою Антона Васильева пришлось бы по-настоящему поссать на сцене.
Вадим 2 По-моему, это как раз шутка, игра в реконструкцию «Догмы», которая очень серьёзно относилась к своим запретам на ложь. Кирилл же подписывает этот обет «от имени «Театральной Догмы 13», а никакой такой «Театральной Догмы» не существует.
Вадим 1 Но что делать с финалом?
Вадим 2 Слушай, ну да, драматургия Валерия Печейкина далека от совершенства.
Вадим 1 Тот же Печейкин серьёзно переписал «Сон в летнюю ночь», и тебя всё устроило.
Вадим 2 Там он переписывал не кого-нибудь, а Шекспира, а здесь – Триера. Первоисточник тоже довольно рыхлый, и конструкция его весьма умозрительная. А если не принимать версию об убийстве ребёнка – никаких прямых её подтверждений в спектакле ведь нет, – можно трактовать финал в кафкианском духе: героиня будет наказана за то, что решилась вырваться из социума вообще. И семья тогда выступает маленьким аналогом государства, таким же безжалостным и деспотичным. В рифму со старой песней моей любимой группы Nautilus Pompilius: «В нашей семье каждый делает что-то, но никто не знает, что же делают рядом. Такое ощущение, словно мы собираем машину, которая всех нас раздавит».
Вадим 1 Ага-ага. «Наша семья – это странное нечто, которое вечно стоит за спиной. Я просто хочу быть свободным и точка, но это означает расстаться с семьей». И строчка «Я иду поджигать наш дом» прямо рифмуется с попыткой самосожжения Елисея. Я же вспоминал другую песню Nau – «Стриптиз»: «Мясники выпили море пива, мясники слопали горы сала, мясники трахнули целый город, им и этого мало. Разденься, выйди на улицу голой, и я подавлю свою ревность, если так нужно для дела. Пусть они удивятся, пусть сделают вид, что не видят тебя, но им ни за что не забыть, их мысли запомнят твоё тело».
Вадим 2 Илья Кормильцев сформулировал великий и универсальный метод гражданского сопротивления тоталитарной системе, которая боится тела, экспрессивной лексики, всего, что сопрягается с личной свободой. Такая система, по определению, отличается лютым ханжеством, прикрывающимся борьбой за нравственность. Собственно, идиоты и берут этот метод на вооружение. В спектакле корреспондирующиеся с нынешней адской борьбой за нравственность сцены сделаны очень зло; Руслана Доронина замечательно играет несколько ролей – такое пригламуренное и воинственное ханжество в разных, но очень узнаваемых его проявлениях.
Вадим 1 Актёры все грандиозные. Впрочем, как всегда у Серебренникова. Артисты театра им. Гоголя должны быть счастливы, что у них есть такой режиссёр. Я в абсолютном восторге от Олега Гущина – он даёт фору всем.
Вадим 2 Гущин – отличный, но я бы вообще никого не стал выделять: и «Седьмая студия», и труппа театра Гоголя, и приглашённые артисты образуют единый ансамбль.
Вадим 1 Рок-группу.
Вадим 2 В каком-то смысле.
Вадим 1 Я, кажется, понимаю, что тебя в конечном счёте смущает в этом высказывании: расхождение с твоей картиной мира.
Вадим 2 В глобальном смысле у меня мироощущение очень близко мироощущению постановок Серебренникова.
Вадим 1 Возможно, вы расходитесь в оценке сиюминутной политической ситуации. Или тебе не нравится, что в «Идиотах» много неудобного на злобу дня.
Вадим 2 Ещё скажи, что я смотрю на реальность сквозь розовые очки. Но да, я правда себя неловко чувствую, когда многие близкие люди говорят про приближение тёмных времён, проводят параллели с Веймарской республикой – как, кстати, и Кирилл в «Зойкиной квартире», замечают, что вот, мол, пропели пару десятилетий, а теперь грядёт тоталитарная зима, из смрадных глубин поднимается хтонь и вообще пора валить. Точнее, я ничего такого не чувствую. При всем социополитическом маразме, мне кажется, в этих предчувствиях силён момент самозапугивания. Конечно, если начитаться фейсбучных кликуш, то сложится ощущение, что надо валить. В спектакле, кстати, достаётся и фейсбучной фанаберии, лицемерным лайкам за «доброту», этакому нарочитому гуманизму, не имеющему ничего общего с реальной любовью к людям. Мы ничего не сказали про коду, с выходом артистов «Театра Простодушных», страдающих синдромом Дауна и имбецилией. Это как раз тот бесстрашный жест, что может спровоцировать гнев и т.н. «либеральной общественности».
Вадим 1 Не меняй тему. Если начитаться газетных передовиц, тоже тревожно.
Вадим 2 Так читай последние страницы, с новостями культуры. Сколько уже этих передовиц на нашем веку было – и ничего. Как было замечено в фильме Душана Макавеева под названием, кстати, «Манифест», мороженое остаётся одинаково вкусным при любых катаклизмах.
Вадим 1 Ну ты точно идиот. Прекраснодушный и слепой. А Кирилл ведь тоже в фейсбуке не раз писал о том, во что ты отказываешься верить.
Вадим 2 Всё дело в том, что у меня нет фейсбука.