На площадке Москонцерта на Пушечной появился новый иммерсивный спектакль-«бродилка» «Сон Татьяны. Гадание», созданный совместно с театральной компанией «Трикстер» при поддержке Российского фонда культуры. Это яркий пример горизонтального театра – над постановкой как режиссёры работали: художница Этель Иошпа, хореограф Анастасия Смирницкая, актер Сергей Быстров, а также драматург Екатерина Поспелова, композиторы Пётр Айду и Евгений Бархатов.
Самый странный, мистический эпизод «Евгения Онегина», словно попавший сюда из страшной сказки – это сон Татьяны, который она видит на Святках, гадая на будущего жениха. Кажется, сочиняя эту сцену, Пушкин вдохновлялся картинами Босха – где ж ещё можно встретить таких фантастических тварей.
И что же видит?.. за столом
Сидят чудовища кругом:
Один в рогах, с собачьей мордой,
Другой с петушьей головой,
Здесь ведьма с козьей бородой,
Тут остов чопорный и гордый,
Там карла с хвостиком, а вот
Полу-журавль и полу-кот.
Сделать из этого причудливого отрывка отдельный спектакль придумала продюсер Мария Литвинова. Первую, уличную (вернее, лесную) версию спектакля сыграли летом 2022-го в Пушкинских горах во время масштабного празднования дня рождения поэта. Представление оказалось таким удачным, что его решили перенести в здание Москонцерта на Пушечной, где с недавних пор обосновался театр «Трикстер». Барочный особняк бывшего ресторана «Альпийская роза» с роскошными люстрами, бальными залами и лепниной на потолках оказался отличным пространством для иммерсивной «бродилки» и стараниями художницы превратился в таинственное Зазеркалье, где оживают сны и «бегают фантазии на тоненьких ногах».
Еще в фойе, буквально с порога, зрители оказываются на именинах у Лариных: гости беззаботно болтают и вальсируют, месье Трике поёт куплеты, Дуня разливает чай, а маленький юркий Пушкин (Анастасия Смирницкая) и долговязый Онегин (Сергей Быстров) весело швыряют друг в друга перчатками. Но поднимаясь наверх по парадной лестнице, мы попадаем в зыбкое, мерцающее пространство сна. Татьяна (Ольга Балацкая) переходит в иное, потустороннее измерение по шаткому бревну, продираясь через колючие ветки. Причем делает это трижды, постепенно теряя разные части одежды, пока не остается босиком и в одной белой рубашке – беззащитная и готовая к инициации.
Следуя за нею, мы попадаем на сборище инфернальных чудовищ. Тут фантазия постановщиков разыгралась не меньше, чем у Пушкина с Босхом: за длинным столом сидят существа «ещё страшней, ещё чуднее» – черные силуэты пальто с фантастическими крафтовыми масками вместо голов. Причем у каждой есть свой сюрприз: рыба пускает пузыри, гусь долбит по темечку человека, на чьих плечах сидит, у кого-то голова поворачивается на 360 градусов, а у кого-то из груди льется молоко. Пиршественный стол (а возможно, и погребальный) тоже начинен разнообразными фокусами и аттракционами: то чашки начнут двигаться сами по себе, то всю поверхность заволочет дымом. В общем, вполне себе безумное чаепитие.
Дальше зрители разделяются на группы – каждая следует своим маршрутом. Мы наблюдаем, как Александр Сергеевич, стоя на ходулях, помогает Татьяне писать её злополучное письмо, переводя с французского на русский (главное, чтоб не вышло ходульно); заходим в гости к Арине Родионовне (её играет драматург проекта Екатерина Поспелова), которая гадает зрителям на томике Пушкина; а потом попадаем в берлогу, увешанную советскими коврами, где хозяйничает Медведь в лохматой шубе и с головой из папье-маше. Он с медвежьей бесцеремонностью вовлекает публику в действие – заставляет мешать тесто, жарить блины, выбивать ковер, а кого-то укладывает рядом с собою на ложе. Интровертам, опасающимся интерактива, нужно быть настороже.
Венчает двухчасовое действо настоящий бал, напоминающий, правда, не столько светский вечер в Петербурге, сколько дьявольский шабаш у Воланда, который неожиданно заканчивается смертью поэта – Ленского и Пушкина в одном лице. Приходит пора проснуться – и обнаружить, что сон был гораздо лучше реальности.
Этель Иошпа – ученица Дмитрия Крымова, работавшая над самыми первыми, легендарными спектаклями его Лаборатории: «Недосказки», «Демон. Вид сверху», «Сэр Вантес. Донкий Хот». Они тогда изобрели, сформировали свой собственный, оригинальный жанр театра художника, где правит бал визуальность, а текст становится лишь отправной точкой для свободного полета фантазии и сочинения образов.
«Сон Татьяны» по-своему продолжает и развивает этот жанр. От него веет той самой, знакомой легкостью по отношению к первоисточнику, которая возможна только при большой любви и почти родственной близости с автором. Вспоминается спектакль Крымова по «Евгению Онегину» из серии «Своими словами» с его упоительным юмором и вдохновенным хулиганством.
На фото – спектакль “Сон Татьяны. Гадание” / Фото предоставлено пресс-службой театра
Во «Сне Татьяны» текст, переработанный и приправленный юмором Екатериной Поспеловой, тоже не иллюстрирует напрямую происходящее, а звучит контрапунктом, зачастую растворяясь в музыке, которая играет здесь немаловажную роль. Вокалисты и музыканты Москонцерта становятся участниками действия наравне с драматическими артистами, а в партитуру ловко вписаны и классические арии из оперы Чайковского – куда ж без неё, и Баркарола Оффенбаха, и современные сочинения Петра Айду и Евгения Бархатова. С той ж легкостью Пушкин тут монтируется с Шекспиром (Татьяна внезапно играет сцену сумасшествия Офелии из «Гамлета») – ведь это общее пространство культурных мифов, не имеющих национальности.
Местами синтетическому действу не хватает жесткой структуры и логики развития, понимания – откуда и куда мы идем. Но, с другой стороны, какая может быть логика у сна? Его задача – разворошить наше бессознательное, разбудить ассоциативное воображение, позволить пережить глубинные страхи – и выйти из тьмы к свету.