В этом году на фестивале NET не было такой конкретной общей темы, как в последние сезоны — и все же у большинства его спектаклей, принадлежащих совершенно разным жанрам, обнаружилась одна важная точка соприкосновения. Почти про каждый из них, за исключением непонятно каким ветром занесенной на смотр старомодной болгарской «Шинели», хотя бы несколько десятков зрителей да сказали возмущенное «Это не театр!», или «Это не танец!».
Причина в том, что спектакли Декуфле, Кэги, Волкострелова и Митчелл намеренно разрушают всякие стереотипы о театре и его границах. И делают это в степени, даже сегодня очень редкой — как бы доводя до предела те приемы, которыми многие другие режиссеры пользуются аккуратно и дозированно.
Но — парадокс — все эти спектакли, тем не менее, в конечном счете все-таки остаются театром и ничем иным. Попробуем на примере трех спектаклей — «Пробы казахского грунта», SHOOT/GET TREASURE/REPEAT и «Кристины» — понять, что именно так сильно смущает в них зрителей. И в чем, как мне кажется, они не правы. Не составит труда про любую из этих постановок найти уничижительные реплики в блогах и театральных форумах. Воспользуемся ими как отправными точками.
Rimini Protokoll. «Да они ж не актеры!»
«Вербатим с непрофессионалами — что может быть хуже?
Но нынче это тренд, и, похоже, по мнению как раз „профессионалов“ от театра — идеал, к которому нужно стремиться. Когда вот мне бы на кухне такую „историю из жизни“ рассказали — ну хорошо, может даже интересно. Но вот так, со сцены, да еще в попытках понравиться, „наиграть“ — непередаваемо фальшиво. Просто никакие, даже самые плохие актеры, на такое не способны» — ЖЖ-блогер Aleksandrit_85
Прежде всего, здесь налицо заблуждение, частое и в театральной среде. Даже среди молодых режиссеров многие убеждены, что термин «вербатим» относится чуть ли не ко всему документальному театру. В то время как это всего лишь один из методов создания пьесы, при котором драматург или актеры собирают интервью у реальных людей, и они становятся основой для спектакля. Разыгрываемого, как правило, именно профессиональными актерами.
«Проба казахского грунта» театра Rimini Protokoll — не вербатим. Режиссер Штефан Кэги не берет из реальной жизни отдельные ее явления и монологи тех, кто с ними связан, а делает нечто гораздо большее. Для своих спектаклей он выбирает в первую очередь не темы, а героев. Актеры ему не нужны, потому что были бы для него лишним переходным звеном. Зачем заставлять человека кого-то играть, если у тебя есть подлинный персонаж пьесы, которую без посторонней помощи написала судьба?
Кэги выводит на сцену «непрофессионалов» не просто для того, чтобы они рассказали свои истории, и совсем не для того, чтобы растрогать зрителей настоящими этническими немцами, вернувшимися на историческую родину. Он отыскивает готовых героев, которые подходят для сцены не меньше, чем Гамлет или сестры Прозоровы. И они вообще ничего не играют, только оставаясь самими собой, но волшебным образом все их слова и действия, не сочиненные и не повторяемые «как в жизни», а вытекающие из естественной для них логики, рождают спектакль, настолько художественный по форме и сюжету, что язык не поворачивается назвать его «документальным». Это — театр.
Театр Post. «Это — музей!»
«Прежде всего, — театра там нет.
Есть пьеса, сделанная как мозаика, 16 кусочков от лица разных персонажей с разной степени причастности к событию „мир сегодня“. <…> Режиссер их выстроил последовательно, правда, желающие много менять последовательность просмотра, потому что большая часть мини-пьес записана на пленку и проецируется в разных залах. В некоторых записан только звук, актеры не играют, недвижны и статичны, манекены. Т.е. актеров как таковых нет. Что есть от режиссера, — большое количество плохо работающей техники (аудиосистемы фонят при одновременном воспроизведении двух и более записей, включаются и выклчаются не вовремя), ТВ, камер, лаптопов (на которых актеры-манекены сидят и что-то постоянно жмут), что, как объясняет программка символизирует наш технократический мир.
Т.е. форма новая есть, театра нет никакого» — Privala на форуме журнала «Театральная афиша».
Гневную фразу «Это не театр!» в отношении последних спектаклей Волкострелова не произносил только ленивый, включая даже некоторых из его адептов. В случае с SHOOT/GET TREASURE/REPEAT он попытался обезоружить своих противников, обозначив жанр как «Музей 16 пьес», а актеров сравнив с музейными работниками. Таким образом, получается, что эта сакраментальная претензия вообще неприменима к его новому проекту — за театр он себя вроде бы и не выдает.
Но верить режиссерскому определению стоит далеко не всегда — и, пусть не во всех отрывках спектакля действуют «живые актеры», пусть он состоит частично из фильмов и инсталляций, SHOOT/GET TREASURE/REPEAT остается театром. Каждая из комнат «Галереи на Солянке», где спектакль игрался, была четко поделена на «зал» и «сцену». Никто не отменял зрителей, которые смотрят то, что им показывают — показывают здесь и сейчас, в реальном времени. Никто не отменял того, что в основе спектакля — пьесы, которые представляются с участием актеров, пусть и в необычных качествах, пусть зачастую и с деконструкцией текста.
А главное — никто не отменял понятие «режиссер». Проект Волкострелова — режиссерский театр в одном из самых радикальных своих проявлений. Это жесткая театральная структура, выстроенная от самого начала до конца в мельчайших деталях. Каждой из 16 мини-драм Равенхилла Волкострелов вместе с Семеном Александровским ищет свой способ представления, такой, при котором ничто не будет отвлекать от текста и интерпретация будет стремится к нулю — но который будет максимально соответствовать конкретной пьесе. Из SHOOT/GET/TREASURE/REPEAT, наверно, можно было бы даже попробовать убрать актеров — но вот без режиссеров этого опыта не было бы. Потому это и есть театр.
Schaubühne am Lehniner Platz. «Кино в чистом виде!»
«Действительно, „Фройлайн Юлия“ в постановке Кейт Митчелл — явление уникальное, необыкновенное, неповторимое, но, собственно, это ведь не только не театр XXI или любого другого века, а и вообще не театр, поскольку все происходящее в этом съемочном павильоне совершенно не нуждается в зрителях, а примерно к середине спектакля начинаешь испытывать чувство неловкости: послушайте, ну не костюмированное же реалити-шоу, как-то неудобно в замочную-то скважину, да и потом, зачем я вам тут в зале нужен, если вы и без меня прекрасно обходитесь?» — ilko на форуме журнала «Театральная афиша».
Очень многие зрители «Кристины» Кэти Митчелл сочли, что им показали якобы не спектакль, а фильм. И даже некоторые из тех, кому «Кристина» понравилась, все равно потом задавались вопросами: «А зачем это было показывать в театре? А зачем операторы бегали с камерами? Нет, ясно ведь, что все было снято заранее!».
Вся суть спектакля Митчелл именно в том, что заранее снято ничего не было. Митчелл совершила грандиозную провокацию — она сделала спектакль, который целиком разыгрывается перед зрителями на сцене, но проходит мимо них, так, что его живую реальность они вообще не могут увидеть, довольствуясь редкими урывками вроде мельтешащих за окнами выстроенного на площадке дома силуэтов героев, или актеров, покидающих эту конструкцию, чтобы снять очередной красивый крупный план.
Все, что нам показывали на экране, снималось в прямом эфире — и Митчелл на наших глазах материализовывала то чудо, которое случается каждый раз в кино. Вот декорация из бутафорских стен, вот за столом техники, создающие звуковые эффекты, вот музыкантша за виолончелью, а вот сразу несколько женщин, из которых одна подарит героине внешность, другая — голос, а третья — руки. На экране эти разрозненные детали собираются воедино — и вдруг превращают фикцию в действительность. Мы видим то, что выглядит как совершенно реальная история, уловленная как будто скрытой камерой в роскошном аристократическом доме — и в то же время знаем, что нас обманывают, и даже этого дома не существует на самом деле. «Кристина» — сеанс магии, где она разоблачается и торжествует одновременно. Это ли не есть театр в своем первозданном виде?
«Что такое театр?»
«ТЕАТР (от греч. theatron — место для зрелищ — зрелище), род искусства, специфическим средством выражения которого является сценическое действие, возникающее в процессе игры актера перед публикой» — Большой Энциклопедический Словарь.
Получается, спектакли, показанные на NET’е в целом вполне соответствуют этому определению театра. И все же ясно, что сегодня само это понятие требует какого-то нового подхода.
Итак, попробуем. Театр — это…
…(без)действие, которое (не) происходит в течение хотя бы одной секунды, в присутствии хотя бы одного зрителя, в зале, на улице, или где-либо еще, (не) разыгрывается (не)актерами, создано и придумано режиссером, (не)наделено каким-либо смыслом, и позиционируется как театр своими авторами.