В продолжение размышлений Антона по поводу спектакля 33 tours et quelques seconds Лины Санех и Раби Мруэ хочу добавить несколько уточняющих соображений.
В письме, которое герой спектакля, ливанский актер, режиссер и политический активист Дийа Ямут, отправил перед смертью своим друзьям, ясно обозначены экзистенциальные причины его добровольного ухода: жизнь — тюрьма, свобода возможна только по ту сторону земного бытия. Записав свое самоубийство на камеру, персонаж Мруэ и Санех помог полиции не направиться по ложному следу и создал точку дискуссии о соотношении интимного и политического. Но он совершенно не планировал стать героем или последовательно доводить до конца идеи радикального акционизма. Его самоубийство нельзя назвать ни идеологическим, ни политическим.
Зато предельно политизированной и идеологической становится общественная реакция на него — комментарии и репортажи, воссозданные драматургами. Всколыхнувший общество поступок критикуют с разных сторон. Реакция религиозных фундаменталистов ранжируется от «упокой Господь твою грешную душу» до «Бог тебя покарает, вечно гореть тебе в аду». Революционеры пишут: «еще одно буржуазное самоубийство», «ты не герой, герои остались на баррикадах».
Для описания реальности, в которой человек может стать чьим-то другом после смерти, Санех и Мруэ выбрали форму так называемого предметного театра (объектного, театра вещей, не знаю, как сказать, theatre des objets). Людей на сцене нет. Главными героями спектакля становятся социальная сеть и иные формы коммуникации. Пьеса, которая якобы тут же пишется в fb-комментариях, проецируется на стену. В опустевшей комнате телефон, телевизор, граммофон и ноутбук живут своей механической жизнью. В текст искусно вплетена лирическая линия — женский голос в автоответчике и проецируемые на экран сообщения от подруги, которая не может выбраться из аэропорта: они с характерным жужжанием озаряют экран лежащего на столе телефона.
Документальная форма спектакля помогает добиться прямого воздействия на зрителя. Вот и мне, кроме сочувствия к поэту, ушедшему во цвете лет, и любования изяществом «креплений» этого прекрасного спектакля, превиделись по-настоящему вольтеровские магометане. Когда диктор с экрана объяснет ливанским домохозяйкам, что Facebook это такое место, где испорченная молодежь нецензурно браниться на трех языках, английском, французском и арабском, и вот, мол, до каких деструктивных последствий это доводит, мне вспомнились поправки к закону о СМИ, устанавливающего цензурные ограничения в Интернете, которые рассматривались в думе в тот день, когда я улетела из Москвы, и в знак протеста против чего даже не работала Википедия.