На Чеховском фестивале в Москве до 18 июня включительно играют спектакль французской компании «Поль ан Сен» и хореографа Мурада Мерзуки «Фолия». Фолия в переводе с португальского — «безумие».
Чеховский фестиваль сегодня если не единственный, то главный проводник в мир театра-зрелища — иногда вполне авангардного, иногда такого, по поводу которого снобы пожимают плечами, мол, какой же это театр вообще, это шоу. Но, на самом деле, Чеховский расширяет границы представлений о том, что может быть театром. Не в смысле радикальных жестов, ломающих конвенции, а в смысле «всеядности» этого синтетического искусства, способного и готового впитать самое неожиданное — в том числе «маргиналии» культуры, массовое искусство или даже «низкий жанр». Вообще-то современное искусство уже давно упразднило такую градацию «штилей» внутри себя, но зрительское и особенно критическое сознание с золушкиным упорством пытается разделить горох и чечевицу…
Не будучи специалистом в сфере музыкального театра, по-настоящему говорить о хореографической составляющей «Фолии» Мурада Мерзуки я не могу. Но для музыкального критика отойдёт на периферию та составляющая спектакля, которая сегодня всё активней проникает в театр драматический. Вот, например, любите ли вы барочные мотивы в спектаклях Кирилла Серебренникова так, как их люблю я? Не только в постановке с соответствующим названием, а во многих — от «Сна в летнюю ночь» до «Нуреева», скажем. Барокко как способ восприятия мира и его художественного выражения, как «культурный проект», не говоря о частных проявлениях вроде барочной музыки, сегодня актуализируется. В театре и вне его — к примеру, только что вышла книга Владислава Дегтярёва о зеркальностях и параллелях между барокко и 20-21 веками. Эти же параллели исследует и «Фолия».
Барокко — это ведь ещё и электрическое поле между крайностями, полярными явлениями. Мурад Мерзуки — лидер и «отец театрального хип-хопа», — объединившись со специалистом по барочной музыке Франком-Эмманюэлем Контом, соединяет эти две (вроде бы) крайности. Танец в «Фолии» — это и разностильный contemporary dance, и брейк, и даже пуантный танец. Музыка — композиции, звучащие в живом исполнении созданного Контом Ансамбля барочной музыки. Все они так или иначе вдохновлены суперпопулярной в эпоху барокко фолией — изначально народным португальским танцем, моделью для последующих вариаций. Тут и Вивальди, и Майкл Найман. И сопрано Хитер Ньюхаус, которая не только поёт, но и участвует в действии. Она, как и музыканты, — в «испанизированном» красном: стилизация эпохи, но под юбкой-шлейфом — всё-таки вполне современные брюки. Танцовщики большую часть действия — в светлых костюмах, напрямую не отсылающих ни к какой эпохе — что-то между серединой ХХ века и современностью. Сперва появятся они — перекатываясь по тёмному планшету сцены в направлении, которое задаёт шарообразная «кабинка». Внутри неё — уютно горящие лампы: в ней, как в гамлетовой скорлупе, ты становишься властелином мира. Там — «культура», старинная музыка (в первой сцене — гитарист). Пока танцовщики прыгают с размаха на другие шары, резиновые, серые, проступает в буквальном смысле второй план — снова культура. За дымчатым — расписанным, но прозрачным — занавесом на арьерсцене находятся музыканты. Над ними загораются разных форм люстры — как бы со свечами. Туда нельзя проникнуть, но люди оттуда будут всё настойчивей вторгаться в посюсторонний мир. Но до этого ещё далеко, а сейчас единственный оставшийся «мяч» в луче света окажется отнюдь не серым — этот цветной, яркий глобус артисты будут удерживать над полом как бы играючи: руками, спинами, головой, акробатически и артистически. Пока в один момент его не проткнут — и он в буквальном смысле не обратится в прах: сколько пыли-пепла выпадает из нутра земли! Растерянно постояв над лопнувшим шариком, «современные люди» продолжат игру — и будут следовать за героиней в красном. То есть за Ньюхаус, кем бы она тут ни была, — кажется, условное «барокко» как прошлое, культура и неизвестный тебе самому бэкграунд здесь лучшее обозначение. Манящая и убивающая, как Великий Театр Мира, она привлекает солистов и солисток по одному и дуэтами — для каждого из них это большой самостоятельный номер, после которого им суждено растворяться, быть пожранными жерлом времени. Наверное, самый выразительный эпизод — с батутом, который будто сам проникнет на сцену, «выползет» из-под прозрачного занавеса, будет расти и надуваться, пока не станет жёсткой круглой поверхностью, как ещё не успевшая обрести форму шара земная твердь. Всё это время с ним взаимодействуют, на нём танцуют, потом выполняют завораживающе (барокко!) красивые танцевально-акробатические номера, а потом… ансамбль подхватывает батут на плечи и поворачивает к зрителям, как наклонную плоскость. Танцовщица в вишнёвом платье встаёт — затем скользит, срывается, движется к нижнему краю — к залу. И снова взбирается, скатывается, взбирается… Заглядывает в бездну впереди до тех пор, пока не упадёт в обратную сторону — назад. Барокко: не соскользнуть в пропасть, а сорваться с высшей точки.
Здесь уйма прекрасного — хотя внешние атрибуты не столько изобретательны, сколько точны, и визуальной избыточности сценография лишена. Но прекраснее всего, может быть, полупрозрачный, как занавес, «месседж». Героине в красном ансамбль ближе к финалу попробует дать отпор — будет преграждать ей путь, пока она не примет участие в сложном пластическом номере. Начнутся попытки поменяться местами и смешаться с теми, кто «в красном». А потом выйдет темнокожий танцовщик в наряде дервиша — белой рубашке и длинной белой юбке, которая гнётся, точно цветочные лепестки, во время кружения. Он и будет кружиться, когда снег пойдёт. Целый огромный — пятиминутный, наверное, — номер будет кружиться под снегом без остановки, пока ансамбль танцовщиков не «сольётся в гармонии прекрасной», в жизнеутверждающем и мажорном, несмотря ни на что, финале. Музыка сфер: пока земля ещё вертится, пока кто-то ещё танцует и поёт, мир всё-таки не кончается. И не кончится, пока — как в первых сценах — те, кто рядом, в фолии-безумии будут успевать обнимать друг друга. Даже бездны мрачной на краю — в упоительно гармоничной дисгармонии барокко. И хип-хопа!
