«Дон Жуан» Виктора Шамирова в Театре Армии спустя двадцать с лишним лет кажется событием, открывшим возможности, которые в момент премьеры никто (или почти никто) не увидел. ТЕАТР. попытался вспомнить, как это было. Нет, хотя бы как это ошеломляло
Помню, как раскрылись огромные, в несколько этажей, металлические ворота за сценой. Из ворот хлынул ослепительный свет. По обеим сторонам двинулись лифты. На лифтах спускались ангелы.
Помню разверстый зев пола с уходящими в подвал ступенями. Назвать его сценическим люком не поворачивался язык. Туда мог поместиться танк. Не фигурально — сцена Театра Армии к танкам была готова. Из зева фигачили прожекторы, клубился дым, плыл запах серы (и даже если не плыл, то казалось, что да). 1996-й, в Москве расцвет рейва, куда еще стремиться Дон Жуану.
Помню, как тогдашний завлит Театра Армии и мой добрый друг Саша Вислов рассказывал с горящими глазами, что у них появился спектакль революционный и просто гениальный. Что поставил его дебютант Виктор Шамиров, ученик Марка Захарова, но на работы мастера это совсем не похоже. Что спектакль камерный — зрителей на пятьдесят. Но при этом гигантский — задействована вся машинерия Театра Армии. Что материал очень редкий — «Дон Жуан» Алексея Толстого, попытка русского «Фауста», громоздкое сочинение под стать циклопической армейской сцене. И что актеры, к сожалению, не понимают ни смысла, ни масштаба, ни задач. Даже сам Дон Жуан.
Дон Жуана играл актер Театра Армии Артем Каминский, вместе с Висловым они открыли под крышей театра частный буфет — точнее, арт-кафе: на входе стояли рыцарские доспехи, внутри помимо распития кофе и алкогольных напитков проходили художественные события. Тут впервые в Москве выступал Гришковец с рассказом о том, как он съел собаку. Но речь не о нем и даже не о буфете.
Хотя нет, без буфета никак. Ведь он тоже был частью театра, а спустя двадцать лет кажется, что спектакль Шамирова охватил Театр Армии целиком, включая его легенды и мифы о замурованных в подвале костях и прямо там же, среди костей, живущих молдаванах-мутантах, которые не выходили на солнечный свет, потому что боялись света больше, чем милиции. (Молдаване были тогда не столько конкретной национальностью, сколько нарицательной, как позже таджики.)
Из всего этого я и пытаюсь собрать спектакль, который помню совсем смутно, фрагментами, вспышками, репликами. О котором не осталось почти ничего. Во всяком случае, основательной или хотя бы подробной описательной критики, которую можно было бы обнаружить во всемирной сети. Попадаются разве что обрывочные воспоминания из рецензий на другие постановки Виктора Шамирова. В них, коротко сославшись на блестящий недооцененный дебют, авторы разносят очередную шамировскую премьеру, делая вывод, что непонятый режиссер обиделся, пустился в антрепризный разгул и вконец испортил себе репутацию.
Шамиров меж тем дерзил по мелочам (вставляя матерную реплику в текст лермонтовского «Маскарада» на сцене Драмтеатра им. Станиславского), путал следы (выдавая пьесу собственного сочинения за чужую), отчаянно рефлексировал под видом балагана (выходя на сцену Театра им. Моссовета в паре с Гошей Куценко, чтобы разыграть вудиалленовскую безделку про двух античных греков, которые не могут досочинить пьесу к афинскому театральному фестивалю: там была и реплика про то, что «греческая сцена погрязла в антрепризах», и много прочего смешно и болезненно личного).
Но сейчас я совсем не хочу делать выводов ни о роли критики, ни о свойствах режиссерского языка, проявившихся прежде времени, когда они могли быть востребованы и воспеты. Короткую жизнь «Дон Жуана» определили не только неприятие труппы и нечуткость рецензентов. Конечно, он был чужд самой природе Театра Армии, но был бы ей чужд и сейчас: за двадцать лет там мало что изменилось. Были, наверное, и другие обстоятельства. Из важных — вскоре после премьеры умер исполнитель роли Командора, которому, говорили, спектакль тоже не нравился, но я до сих пор помню, как тихо и внушительно этот усталый, очень грузный человек, глядя в глаза Дон Жуану, произносил: «Погибнешь, червь». А тот, кто стал играть после него, уже так не умел.
Конечно, там был момент, когда открывался занавес (это слово правильно было бы написать с большой буквы). Но мы видели не сцену, а такой же огромный, как сцена, зрительный зал, краснобархатный, оглушительно пустой. А мы сидели в самом центре сцены, на поворотном круге. Но в Театре Армии два поворотных круга! И Шамиров запускал их одновременно в разные стороны. Мизансцены строились на встречном движении. Гибельная карусель сближала стоявших на разных кругах Дон Карлоса и Дон Жуана — словно помимо их воли. Наползали один на другой эпизоды — по динамике было похоже на спектакли Деклана Доннеллана, которые впервые показали в Москве летом того же 1996-го. Или так — это было кино, а мы смотрели его изнутри.
Сейчас я совершенно не помню, «про что» был спектакль — ни собственно пьеса, ни режиссерское прочтение толстовских идей. Память сохранила именно форму. Масштаб открывавшихся взгляду картин (но не замысла драматурга), характер движения (но не характеры героев). И вряд ли это случайно. Форма и была сутью, смыслом, событием.
Больше того, сегодня мы можем сказать, что «Дон Жуан» Виктора Шамирова был одним из первых, если не первым вообще, site-specific спектаклем на московской сцене. Он не мог быть поставлен нигде, кроме Театра Армии, и никуда не мог быть перенесен. Шамиров не столько интерпретировал практически не имевшую сценической судьбы пьесу Алексея Толстого, сколько приспосабливал ее к этому ошеломительному зданию в форме пятиконечной звезды, чтобы предъявить его нам во всем монструозном величии. Теоретически мы знали, что Театр Армии — крупнейшая сцена Европы, но «Дон Жуан» показал это шокирующе наглядно. В спектакле Шамирова театр представал докоперниковским космосом, вращавшимся вокруг нас со всеми своими чудесами.
Или так — это был Театр Армии в своем пределе, на очень короткое время реализовавшемся потенциале. Как будто открылся портал в другое измерение, в неизвестное будущее. А потом портал как-то срочно закрыли. Умер Командор, схлопнулось арт-кафе с рыцарскими доспехами на входе, Виктор Шамиров и Евгений Гришковец с разных сторон попытались завоевать расположение платежеспособной публики и вполне преуспели. Что случилось с молдаванами-мутантами, уже не узнает никто. —