В случае с Серебренниковым удивительно следующее: в нашем театре он, несмотря на недовольный шум вокруг его имени – единственная фигура, которую можно назвать стопроцентно позитивной. На поле битвы творческих концепций он ни одну не отрицает, а только их абсорбирует.
Единственный, пожалуй, случай, когда Серебренников действительно потряс основы вместо того, чтобы мягко отодвинуть их в сторону – знаменитый х*й на сцене академического театра; да и то пружинистость творческого метода режиссера была такова, что не он после этого вылетел из МХАТа, а тормозившая его обновление буква «А».
У Серебренникова получается не сжигать мосты между старым и новым, но методично, слой за слоем очищать их от налета плесени чужих амбиций – как очистили от ракушечника фойе театра Гоголя и зал, оказавшийся не камерным, но пугающе огромным. Обнаружилось, что в этом пространстве можно сделать что угодно – оно универсально и гибко. Как, собственно, и русский психологический театр, который беспочвенно подозревают в железобетонной незыблемости – раз, и чрезвычайной уязвимости – два. Между тем он, одинокий и несколько удивленный собственной невостребованностью, нуждается не столько в защите, сколько в хорошей компании. Доказательством этого стал спектакль открытия – синтетическое зрелище, призванное потрафить всем.
Когда говорят «понравиться всем» – подразумевают «понравиться тем, кому немногого надо». Строго же говоря, это значит «понравиться как тем, кому надо мало, так и тем, кому надо много». Не зря критики после просмотра безукоризненных мхатовских шоу Серебренникова к 65-летию Победы или 150-летию Станиславского любят заметить, что, твори он во времена СССР – ставил бы парады на Красной площади. Ставил бы. И очень жаль, что не ставил – каракулевым пирожкам на балконе Мавзолея наверняка показали бы, как бронетанковая техника вальсирует с морской пехотой, и нет сомнений, что они рыдали бы вместо того, чтоб украдкой зевать.
Представление, посвященное открытию «Гоголь-центра», состояло из четырех частей – «Ночь», «Утро», «День» и «Вечер». В первом, ночном, заправляли народные и заслуженные из старой труппы, артисты, которых хочется описывать с помощью прилагательных «величественный» и «аристократичный». С необходимой отдачей они произносили абстрактные, выдернутые из контекста монологи о встречах, разлуках, подъемах и падениях. В зале шептались: «Повеяло Чеховым»; на деле тексты для большого русского артиста Серебренников заказал молодому драматургу Любови Стрижак. Плавая в одухотворенном киселе «а ты не заметил», «я ждал тебя» и «прости за все», мастера выруливали к финалу, где блистательная прима Светлана Брагарник произносила монолог, который более борзый обозреватель обозначил бы как «сентиментальный крышеснос»: «Помнишь анекдот? Людей спрашивают: что ты делаешь? Один говорит: я ношу кирпичи. Другой: я кладу кирпичи. А третий говорит: я строю Кельнский собор». Выйдя на своеобразную авансцену – если таковой можно назвать конец железнодорожного полотна, которое в тот день, подобно подиуму, прошло по залу, напоминая о том, что когда-то он был железнодорожным депо находящегося неподалеку Курского вокзала, – Брагарник произнесла слова, которые, видимо, можно считать манифестом старой труппы, оставшейся в новом театре: «Я не хочу класть кирпичи. Я хочу строить Кельнский собор».
Далее – в «Утре» – был перфоманс костромского «Диалог-данс» с ванной, полной воды. В «Дне» – эксцентрический парад от «Седьмой студии» – студентов Серебренникова из Школы-студии МХАТ, показывавших, что они могут не только играть, но и прыгать, танцевать, подтягиваться на перилах балкона, а также, не останавливаясь, чистейше представлять Монтеверди а-капелла. Завершал представление чистый tribaldance – выход артистов кампании SounDrama. Притворившись плутающими по путям, отставшими от поезда классическими музыкантами, они в какой-то момент расчехляли инструменты – и на месте скрипок, контрабасов и валторн оказывались молотки: ими и колотили они по рельсам – затейливо, живо, с синкопами, демонстрируя искусство, которое, мягко подкравшись с тылу, оглушительно – и ко всеобщему восторгу – вдарит публике по голове.
Идеальный куратор Серебренников доказал, что психологический, движенческий, перформативно-музыкальный театр и театр новой искренности могут не только существовать на одной сцене, но работать на достижение одной цели. На постановку «00:00» не появилось ни одной отрицательной рецензии. Обычно в мастеров плюют противники, а защищают их сторонники. У Кирилла Серебренникова нет ни тех, ни других. Поэтому в него плюют все – но и аплодируют все. Кажется, он абсолютен. Не рискну продолжить метафору.