Учился: 2008–2012: РАТИ-ГИТИС, курс Леонида Хейфеца.
Среди ролей в театре и кино: МХТ им. Чехова: Вронский («Каренин»), Эдгар («Страдания юного В.»), Эдвард («Удивительное путешествие кролика Эдварда»), Яшка Писецкий («Сказка о том, что мы можем…») В кино: Николай Чехов — «Братья Ч».
Режиссеры, с которыми работал в театре: Кристофер Олден, Василий Бархатов, Глеб Черепанов, Александр Созонов, Евгений Писарев, Марат Гацалов, Михаил Угаров.
В кино: Михаил Угаров, Виктор Шамиров, Павел Бардин.
Режиссеры, с которыми хотел бы поработать в театре: Юрий Бутусов, Люк Персеваль, Евгений Арье и Марат Гацалов.
Режиссеры, с которыми хотел бы поработать в кино: Ханеке, Муратова, Вонг Кар-Вай, Гас Ван Сент, ранний Михалков, Борис Хлебников, Алексей Балабанов и Сергей Лозница.
Роль, которую хотел бы сыграть: «Роли хотел бы играть хорошие. Треплева, например».
Любимые актеры: Олег Янковский, Ксения Раппопорт, Сергей Курышев, Данила Козловский, Галина Тюнина, Андрей Смирнов, Олег Меньшиков, Никита Михалков, Андрей Болтнев, Андрей Миронов, Сергей Дрейден; Дэниел Дэй Льюис, Изабель Юппер, Марлон Брандо, Джек Николсон, Джон Малкович, Хоакин Феникс.
«Молодой и наглый» — слова, которые старшее поколение нередко адресует большинству и впрямь молодых артистов, играющих в постдраматическо-движенческой несусветице у непатриотично настроенных нахалов и напрочь позабывших заветы великих: в одном из последних спектаклей Кастеллуччи они были обозначены урезанной фамилией «-ский». Молочников всему этому вроде бы полная противоположность: отлично ладит со старшими, играет главного героя в «Соломенной шляпке», а книжку Ханса-Тиса Лемана, по собственному признанию, вовсе не читал. Между тем из новых лиц он самый молодой (на полтора месяца моложе юной звезды «Гоголь-центра» Александра Горчилина) и, кажется, самый наглый. Это он вламывается в кабинет завкафедрой актерского мастерства Щуки с видеокамерой, чтоб спросить, за что тот так ненавидит актуальный театр, а потом выкладывает запись в YouTube. Это он на мхатовском капустнике поет песню «Пять часов, пять часов — это много или мало?», намекая на спектакль «Идеальный муж», сделанный одной из центральных фигур этого самого актуального театра (именно эта звезда, к слову, и привела его, Молочникова, в труппу Художественного театра). Это он в год прихода в актерскую труппу МХТ получает карт-бланш на режиссерскую постановку гигантской многофигурной копродукции о Первой мировой войне «19.14». А ведь всего пару лет назад был 20-летним выпускником ГИТИСа, которого Василий Бархатов «чуть ли не по объявлению» взял в свою постановку «Страдания юного В.».
Бархатов с художником Зиновием Марголиным не стали осовременивать производственную повесть Ульриха Пленцдорфа — на сцене царил ГДР 70-х во всей красе, и Молочников, подпевающий маршу физкультурников у станка, смотрелся чрезвычайно органично. Несмотря на вызывающе яркую внешность (всегда всех выше и вихрастее), он настоящий советский артист. В отличие от представителей генерации тихих умников, напряженно размышляющих о максимально нейтральных способах актерского существования, Молочников в свои двадцать два — воплощение актерского олдскула: перформер, гиперхаризматик, который при каждом появлении на сцене (и вне ее), будто кадавр из книжки Стругацких, пытается свернуть вокруг себя пространство, дотянуться до каждой крупицы зрительского внимания и немедленно заграбастать ее. Недаром, поступив, как это принято, сразу в три вуза, в Школу-студию МХАТ Молочников не попал — набиравший свой курс Кирилл Серебренников, сомневаясь, все же зарубил его на третьем туре. Стоит посмотреть на артистов сегодняшней «Седьмой студии», чтобы понять почему: Серебренникову от артистов нужно иное. «И хорошо, — радуется индивидуалист Молочников шесть лет спустя. — Театр-коллектив не для меня. Мне ближе воплощенная Табаковым идея театра-супермаркета, где на каждой площадке кто-то делает что-то свое. Мне хотелось бы ставить спектакли, играть в спектаклях, а также играть в кино, а также снимать кино. Если б мне сейчас дали снять сериал, я б вообще не парясь это сделал. То есть нет, конечно, парясь — это очень все самонадеянно. Но, мне кажется, я примерно понимаю, как бы я работал с актерами. Чуть по-новому». «Еще хотелось бы делать на телевидении передачу о путешествиях», — подумав, прибавляет он (отец Молочникова — известный в Петербурге учитель математики и самодеятельный путешественник, с которым сын изъездил всю Америку автостопом, а потом и самостоятельно, уже без папы, исследовал так же половину Африки и Азии).
Отрицательное обаяние мощнее положительного, герой эгоцентрика Молочникова излучает именно его: уже сыграны и Вронский, и Звездич, и Буланов из «Леса». Кролик из «Удивительного путешествия кролика Эдварда» Глеба Черепанова — сноб и инфантил, мент Яшка Писецкий из «Сказки о том, что мы можем, а чего нет» Марата Гацалова — трус и предатель, от судорожных обезьяньих метаний которого по сцене невозможно оторвать глаз. Идеолог постдрамы Леман по приезде в Москву сходил именно на этот спектакль — говорят, ему чрезвычайно понравилось.
Несколько лет назад одна из главных отечественных театральных звезд прогрессивной, казалось бы, возрастной категории — «около тридцати», страстно осуждая постдраматические опыты, объясняла мне, что в театр человек приходит прежде всего за эмоцией. Молочников говорит сдержаннее: «Странно слышать „человек приходит в театр“. Какой человек? Дворник приходит за одним, Константин Эрнст — за другим. На сцене должно быть все, что не запрещено Уголовным кодексом. Другое дело, что мне самому что-то интересно, что-то нет. Я, наверное, не постдраматический артист. Но очень многое в так называемом традиционном театре кажется совершенно уже неживым. Я часто вижу в спектаклях псевдосегодняшних людей, особенно в пьесах про молодежь, особенно на больших сценах, которые не покрыть, говоря себе под нос. И во-от они все немножко та-акие типа са-авре-менные. Тошнит от этого. Потому что я с этой молодежью общаюсь. Они не такие». Примечательным образом он употребляет в отношении молодежи местоимение «они», а не «мы».
Молочников не бормочет на сцене под нос, его не заткнуть даже знаменитым доковским принципом «тихо и быстро»: в постановке идеолога докудрамы Михаила Угарова «Маскарад Маскарад» он в более чем подходящей ему роли Звездича снова — вероятнее всего, невольно, просто в силу экстравертной природы собственной харизмы — тянет одеяло на себя. Но — в паре с крайне интересным партнером по перетягиванию каната: выпускник мастерской Кудряшова Егор Корешков, артист-интроверт той бронебойной силы, что в кои-то веки уравновешивает победительную молочниковскую экстравертность. В мощи этого дуэта противоположностей можно убедиться, посмотрев кинодебют Угарова — фильм «Братья Ч». Буйный Николай Чехов не без тайного облегчения тут подчиняется беспощадному Антону. При просмотре этих сцен становится окончательно ясно, что Молочникову хотя бы иногда необходим равносильный и не похожий на него партнер. Иначе в современном театре он обречен на вечное, впечатляющее и космически одинокое соло.