Фото: Екатерина Цветкова
Второй спектакль Александра Молочникова, самого молодого актера и режиссера МХТ, вызвал еще больше полемики, чем его режиссерский дебют прошлого сезона – кабаре “19.14”.
Молочников замахнулся на экскурс в историю российского оппозиционного движения, сократив количество «бунтарей» до народовольцев-террористов, декабристов и российских рокеров 1980-х. Не ищите в спектакле последовательного изложения событий и внятной аналитики — это и не замышлялось. Идея, как написано в программке, принадлежит сразу двум Молочниковым, двум Александрам, отцу и сыну. Сын же взял себе в помощь для создания не пьесы, но своевольного сценического сценария Александра Архипова и Михаила Идова, спроектировавших ряд сцен. Сам же выступил в качестве режиссера, как и в прошлый раз превосходно сплотив молодую актерскую команду, к которой примкнуло и несколько артистов постарше.
Более всего упреков молодой режиссер успел заслужить за отсутствие четкой и логичной литературной композиции. Но ведь и шел он к этому спектаклю, кажется, не от литературы (которая, конечно, была прочитана и должным образом обдумана), а от жизни. А что такое наша российская жизнь? Знаменитый танец на граблях, который, несмотря на регулярную повторяемость, каждое поколение исполняет в импровизационном ключе. В «Бунтарях» же бесспорно ощущается молодой максимализм, перемешанный с жестким сарказмом — как реакция на тему русского бунта, бессмысленного и беспощадного. И вот это отсутствие четкой драматургии и логики в «стране невыученных уроков», упование на родимое «авось» и «как бог даст», само собой проникло на сцену, парадоксальным образом стало стержнем, на который нанизываются различные эпизоды спектакля.
В молодом сознании давно уже ничего не героизируется и не романтизируется, только рефреном, кажется, отдается знаменитое «Нет, ребята, все не так! Все не так, ребята!» Впрочем, Высоцкий в контекст спектакля не попал, хотя отдельные сцены настрою его стихов очень близки. И вот эта отчаянная искренность посыла подчас искупает художественные несовершенства постановки Молочникова. Потому что вводит и тебя, зрителя, в контекст не только происходящего на сцене, но в контекст «былого и дум».
У этой дегероизации тоже мощные корни — вспомнить хоть «Бесов» Достоевского, отголоски которых ощутимы в нынешних «Бунтарях». Но здесь серьез и мрачные думы вынесены за скобки, пафос упразднен как явление бесполезное, реальные исторические персоны подчас выступают в качестве комедиантов, демонстрируя собственную нелепость и явную недееспособность. Впрочем, хотя и не слишком часто, но все же настигают моменты «русской тоски» — такой же неотъемлемой части российского менталитета, как бессмысленность и беспощадность.
Все персонажи становятся участниками своеобразного рок-концерта, экспрессивного квартирника, совсем недавно казавшего приметой ушедшего времени и вдруг неожиданно вернувшегося в нашу жизнь. Художник Николай Симонов помещает на сцену все и сразу: допотопный холодильник, старомодную кровать, столы со стульями, эстраду для выступлений, выгородку для оркестра. И уже в самом начале участники спектакля с разбега бросаются в этот темпераментный концерт, где звуки могут извлекаться не только из музыкальных инструментов, но и из хлопанья дверцы холодильника, скрипения кровати, стука каких-то молотков и досок… Причем эти шум и гам постепенно переходят то в гармоничность «романсов», то в драйв рокерских выступлений (композитор и музыкальный руководитель Игорь Вдовин).
Здесь все немножко ряженые, одеты причудливо и смешно (костюмы Марии Даниловой), украшены то портретными бородами, то зеленым коком. Юбка на кринолине у одной из революционерок (Светлана Иванова-Сергеева) обернется абажуром настольной лампы: забравшись под этот «абажур», можно вольно (и фривольно) обсуждать какие-нибудь революционные вопросы. Отпрыск благородного семейства Герман Лопатин (Илья Дель), стремящийся к буре и натиску, встретит в рисованном лесу «народ», представленный бородатым мужичком. Раз — и мужичок превратится в террориста Нечаева (Александр Кузнецов), гораздого сочинять про свои подвиги и побеги. Пока же сынок рыщет в поисках народа, родители, тоже не чуждые думам о судьбах отечества, пьют, закусывают и распевают песенку про Бричмулу — творение четы Никитиных, словно тоже противопоставленное вызову и актуальности русского рока.
Революционные потуги здесь соседствуют с эротическими забавами молодых террористов, а кумиры юных народовольцев, вроде Бакунина (Денис Бургазлиев), пребывают в швейцарских эмпиреях и оттуда сладкоголосо вещают о том, как нам обустроить Россию. Хорошенько вслушиваясь в тексты и внимательно наблюдая за событиями, можно понять, что эта перевернутая реальность похожа на дурной и горячечный сон, с его бредовыми видениями и идеями, которые по какой-то нелепой случайности порой могут воплотиться в жизнь — с непредвиденными последствиями.
Эпизоды с декабристами не менее смешны, зато деромантизация здесь куда сильнее. Все-таки в массовом сознании никуда не делись впечатления и ощущения от фильма «Звезда пленительного счастья», от юных офицеров, бросивших вызов царю и обществу, их верных жен — добровольных каторжанок, использовавших брюссельские кружева, чтобы, за неимением лекарств, процеживать целебные отвары. Декабристы, хоть и косвенно, но связаны с «нашим всем» — Александром, свет, Сергеевичем. Он и здесь появляется залетным гостем в исполнении сатириконовца Григория Сиятвинды — рассекая на роликах и легко, как снежками, кидаясь рифмами, точно и остроумно подобранными авторами спектакля.
Сдувая романтический флер, Молочников и эту историю обращает в подобие прерывистого дурного сна. Тут появляется комический «диктатор» Трубецкой (Юрий Кравец), проспавший восстание; Пестель (Павел Ворожцов) и Рылеев (Артем Волобуев) перебрасываются репликами, навеянными их собственными сочинениями, сегодня кажущимися не слишком внятными. Застывшие «на площади», засыпанной подушками, как декабрьским снегом, бунтари нелепо топчутся на месте в ожидании неизвестно чего. И даже Царь (Евгений Сытый) порой склонен проникнуться их проблемами, едва ли их не пожалевв. А уж когда, вслед за «декабристами» в никуда уходят женщины, перебросив эти подушки за плечи, как вещмешки советских каторжан, это «никуда» постепенно обретает конкретный адрес и другой век.
Вместе с Пушкиным — Сиятвиндой в спектакле появляется тема, актуальная во все времена: «С кем вы, мастера культуры?». Думаете, этот слоган появился в веке минувшем? Куда там, ему столько же лет, сколько и самому искусству. Пусть и в иной лексике, но Пушкин получает такой же вопрос от царя, на автомате выдавая несколько готовых рифмованных ответов, иногда полярных по своей сути.
Эта же тема становится главной в истории рок-движения. Не зря же на экраны проецируются фрагменты из канувшей в прошлое телепрограммы «Музыкальный ринг», а потом на авансцену выходят «зрители» той передачи и включаются в дискуссию. Впрочем, дискуссии не случается. Скорее, с ходу и весьма определенно дается ответ на вопрос, с кем эти мастера культуры должны быть и чем должны заниматься.
В самом же сумбурном, хаотичном, то фонтанирующем энергией, то на время замирающем спектакле Александра Молочникова никаких ответов не дается. Да их и нет, не нашлись за всю многовековую российскую историю. К уже упомянутым, конечно, стоит добавить вопросы «Что делать?» и «Кто виноват?». Они снова и снова возникают в мозгах сегодняшних зрителей, которые из спектакля уходят в реальную жизнь. Ведь танец на граблях, кажется, уже стал нашей национальной традицией.