© Юлия Смелкина. На снимке: Гамлет – Лаура Пицхелаури.
Юрий Бутусов опять поставил «Гамлета». Корреспондент ТЕАТРА. побывал на премьере в питерском Театре имени Ленсовета.
«Быть или не быть?.. Ну и вопрос!» – так в премьерной постановке «Гамлет» режиссера Юрия Бутусова (в современном переводе Андрея Чернова) звучит один из программных вопросов шекспировской трагедии. Ключевым для бутусовского «Гамлета» оказывается не начало, а продолжение знаменитого монолога – «Есть ли резон длить тяготы земного бытия?».
Эпиграфом к «Гамлету» Бутусова образца 2017/2018 года (режиссер уже обращался к пьесе в 2005 году на сцене МХТ имени Чехова) мог бы стать знаменитый 66 сонет Шекспира: «Зову я смерть, мне видеть невтерпеж // Достоинство, что просит подаянья, // Над простотой глумящуюся ложь, // Ничтожество в роскошном одеянии…// Все мерзостно, что вижу я вокруг, // Но как тебя покинуть, милый друг». Главный герой в исполнении Лауры Пицхелаури выбор между жизнью и смертью давно сделал – первые слова в спектакле, которые он произносит: «О, чтоб ты лопнула, тугая плоть, водой сошла, росою разрешилась!».
Принц датский здесь персонаж не буквальный, даже не человек, скорее субстанция, душа, дух. Не мужчина и не женщина. Актриса надевает платье лишь однажды, когда слушает Призрака, сидя в темноте перед зрителем в пышном золотом платье – как статуэтка, забронзовевший образ Гамлета, театральный миф, тысячу раз решающий вопрос «быть или не быть» и в тысячный раз идущий на смерть.
В трагической истории о датском королевстве (датском в известной степени) ключевыми становятся не взаимоотношения между персонажами, но связь героев с чем-то неизвестным, находящимся по другую сторону жизни.
«Мне есть что спеть, представ перед всевышним, мне есть, чем оправдаться перед ним» – писал исполнитель одного из главных Гамлетов XX века, Владимир Высоцкий. Гамлет не боится смерти, он чист перед Богом, в отличие от Клавдия. Спектакль начинается с пролога – страшного сна короля, решенного режиссером как клоунская реприза. На сцене трое: грациозная дама в пышном белом парике изящно обмахивается веером; нелепый шут в белой пижаме, съехавшем набок парике и картонной короне удивленно хлопает глазами; некто в красном костюме вливает яд – скрученный зеленый платок – в ухо. После чего жертва размашистым жестом хватается за горло, кряхтит, выпучивает глаза и театрально умирает. Дальше все трое медленно и устрашающе приближаются к убийце Клавдию.
Режиссер монтирует историю таким образом, что каждый из героев решает свои отношения с Богом. Клавдий: «Боже, я такой, каким меня ты сам и сотворил. Так чья вина?». Гамлет: «Когда бы дважды не карал Господь самоубийц, ну кто, скажи на милость, кто б согласился эту муку длить». Офелия: «Нет, он умер, умирай и ты, потому что не вернется он».
Любопытно, что «Гамлет» в МХТ в 2005 году также начинался с пролога. И также в нем режиссёр заявлял главные темы будущего спектакля. Трое друзей – буквальных и сценических – Михаил Трухин, Константин Хабенский и Михаил Пореченков – Бернардо, Марцелло, и Франциско – Гамлет, Клавдий и Полоний (а заодно и Диди, Гого и Поццо из первого бутусовского «В ожидании Годо»), пробираясь сквозь «нити времен» – натянутые вдоль задника сцены канаты с пустыми звенящими консервными банками – в овечьих тулупах выходили на сцену, чтобы разыграть историю принца Гамлета. «Ну, будь, что будет?» – весело спрашивал один. «Будь, что будет» – подхватывали другие. Друзья брались за руки, делали условный знак головой – можно – и занавес открывал темную коробку сцену. Игра начиналась.
Нынешний «Гамлет» игр лишен и не похож ни на один предыдущий спектакль режиссера. Главным образом потому, что решен им не в излюбленной эстетике балагана. На фоне белой огромной декорации с наклоненным задником сцены (художник Владимир Фирер) копошатся мелкие, смешные человечки. Не герои даже, только тени, силуэты героев. Клавдий (Сергей Перегудов) в полосатом купальном костюме и парике с залысиной; Офелия (Федор Пшеничный, Юстина Вонщик) с набеленным лицом – не то женщина, не то мужчина; суетный, нервный Полоний (Олег Фёдоров) с красными кругами под глазами; Гертруда (Евгения Евстигнеева) – королева в рыжем парике – Елизавета I и клоунесса одновременно; Первый актер, он же могильщик (Александр Новиков) – театральный шут, привычно добавленный Бутусовым к сценической ткани Шекспира. Мир, в котором действуют не люди, а персонажи из бродячего шапито – сквозной образ в творчестве режиссера. Но этим героям не скрыться за балаганом, не спрятаться в океане реквизита, обыкновенно заполняющем спектакли Бутусова. В белом пустом пространстве, где каждому герою предстоит встретиться с истиной, с самим собой, важна не мишура, но суть.
«Все, что живет, естественно стремится к могиле» – произносит Гертруда. Перевод Андрея Чернова по-новому позволяет взглянуть на канонический текст Шекспира. И понять, что сам способ построения вопроса: «Быть или не быть?» – сомнительный. Какая разница, быть или не быть, если финал один. Весь спектакль Гамлет примеряет на себя смерть. Когда стоит спиной к зрителю, раскинув руки, а его тень образует распятье. Когда тонет в объятиях Призрака во время главного своего монолога – он хочет, он готов оказаться в его мире. Когда с вызовом влезает на стол, за которым сидят придворные, – неужели вы что-то со мной сделаете?! Вызов этого Гамлета обращен не к Клавдию, но к смерти. В финале спектакля, волоча за собой не пропорционально огромный по сравнению с хрупкой фигурой деревянный меч, герой выходит на поединок с Лаэртом, которого на сцене нет. Только друг Горацио кругами бегает вокруг одетого в белое принца и кричит: «Ты фехтовать не будешь!». «Буду!» – с вызовом отвечает ему Гамлет, смирившись наконец с конечностью жизни и принимающий борьбу как единственное, что нам остаётся. Секундные вспышки – свет гаснет и загорается вновь. Музыка гремит всё громче. Очередная вспышка. И вдруг сцена пуста – ни Гамлета, ни Горацио. Встреча со смертью – миг. Дольше подготовка.