Фото предоставлено Центром имени Мейерхольда
В ЦИМе прошел III ежегодный фестиваль особого театра — совместный проект Центра имени Мейерхольда и Региональной общественной организации социально-творческой реабилитации «Круг».
На три дня ЦИМ стал площадкой для театра совершенно особого и, как выясняется, так и непознанного. Здесь собрались эксперты, работающие по разные стороны — с театром и с терапией, режиссеры, продюсеры и критики, которым приходится иметь дело с инклюзивным театром как с фактом современного искусства. Здесь показывали французский современный танец C.O.R.P.U.S. режиссера Сары Нуво с участием людей с ограниченными возможностями, проводили мастер-класс «Танец с предметами» испанской компании Fritsch Company & Fundacion Psico Ballet Maite Leon, в формате world café обсуждали, что такое ответственность художника сегодня и где пролегают границы между инклюзивным и «нормальным» театром. Острая вовлеченность ЦИМа в эту тему логична: арт-директор центра, Елена Ковальская, не первый год отстаивает права инклюзивного театра.
Осенью 2014 на семинаре, проходившем в фойе ЦИМа, выступали те, кто делает этот театр своими руками: они и задавали острые вопросы о страхах, границах восприятия, равноправии и уникальности явления. Уже тогда в недрах фестивального и лабораторного движения происходили маленькие, но важные перемены: инклюзивные спектакли выходили на божий свет из своего гетто, во многом благодаря усилиям таких людей, как режиссер Андрей Афонин, куратор Наталья Попова и многим другим. Спустя три года деятели «инклюзивного движения» сидят за одним столом с театральными критиками и обсуждают все те же проблемы, но уже совершенно в другом контексте. Участвовавший в программе «Золотой Маски — 2014» спектакль «Отдаленная близость» Андрея Афонина (Центр драматургии и режиссуры совместно с театральной студией «Круг II» и Гете-Институтом в Москве) выиграл номинацию «Эксперимент». Социального и инклюзивного театра стало все больше в афишах самых разных форумов: так, на Вроцлавской театральной Олимпиаде 2016 года, рядом со спектаклями Кастеллуччи, Гёббельса и Барбы в дневной программе показывался исключительно «особый» театр — с участием слабослышащих и людей с особенностями развития, театр, рассказывающий о проблемах матерей детей с синдромом Дауна и так далее. Тенденция очевидна. Вопрос в том, как с ней работать и что это все значит.
Нынешний семинар «Театральная инклюзия. Границы театра» в ЦИМе как раз и ставил острые вопросы о специфике особого театра: театр ли это или терапия, как на него реагировать зрителю, чем инклюзия отличается от любого другого социального опыта в театре, какой актер в особом театре и какой должен быть режиссер. Проблематика, заданная нескольким группам для разработки, плавала в диапазоне от собственно вопросов искусства и философии, или — шире говоря — новой гуманности. Ведь, несмотря на то, что спектакли «особого театра» начали интегрироваться в поле театра вообще: в программе нынешней «Золотой Маски» за номинацию «Эксперимент» борется спектакль Бориса Павловича «Язык птиц» (копродукция БДТ имени Товстоногова и фонда «Антон тут рядом»), зритель по-прежнему нуждается в том, чтоб его убедили, что это — полноценный театр. Зыбкая почва, на которую неизбежно вставали участники дискуссии в ЦИМе, осложнялась и тем, что общего поля между экспертами с одной и другой стороны, все еще нет или оно только начинает возникать.
Градус разговора задавала во многом Наталья Попова, куратор фестиваля особого театра «Протеатр» и огромный энтузиаст своего дела. Своими размышлениями о природе актерства в особом театре она налаживала связь с театром профессиональным. К профессионализации сегодня вообще много вопросов — современный театр раздвигает свои рамки так, что соотношение профессионального и любительского становится отдельной темой. В случае с артистом «особого театра» мы имеем дело и с терапией, и с идеей «не навреди», и с гиперответственностью художника перед людьми. И, как подчеркивала Попова, — с особого рода индивидуальностью артиста и человека, в которой почти ничего искусственного нет: этот артист и так особый, ему не нужно что-то играть и находить приспособления, чтобы показать свою индивидуальность. В этом смысле современный театр с его подлинным вниманием к человеку, неторжественному и обыденному, парадоксальным образом смыкается с теорией и практикой «особого театра». Француженка Сара Нуво, показавшая и сама сыгравшая в движенческом спектакле C.O.R.P.U.S. (Compangnie de L’oiseau-Mouche), соединила свои интересы, связанные с манифестами современного танца XX века, с попыткой вовлечь в эту реконструкцию техник прошлого «особых» актеров. То, что увидели зрители ЦИМа, можно было принять за лекцию с демонстрацией отдельных тезисов. И эта очень свежая, открытая, непритворная вещь не требовала от зала напряженного гуманизма — на сцене были просто очень разные люди, не стыдящиеся своего тела, каким бы неправильным с точки зрения танца оно ни было. А поскольку contemporary давно не занимается «правильным» телом, то все это воспринималось очень естественно, как процесс познания — себя и текстов о танце.