Два года назад лаборатория Яны Туминой стала лауреатом премии «Арлекин» в номинации «Лучший спектакль 2019 года» и получила финансовую поддержку на постановку нового спектакля – «Джинжик» вошел в программу фестиваля этого года без конкурсного отбора. Корреспондентка ТЕАТРА. побывала на одном из премьерных показов.
«Джинжик» (режиссер и автор инсценировки Яна Тумина) – история о пингвиненке, прирученном человеком – представляет собой синтез кукольного и драматического театров, инкрустированный высокотехнологичной компьютерной графикой и анимацией. Кадрированная небольшой рамой сцена выглядит как слайд, вставленный в стереоскоп. Внутри это трапецевидная призма из четырех экранов, в центре которой – игровое пространство для куклы и драматического артиста. Изображение с экранов проецируется на живой план, и создается ощущение, что это изображение выпуклое, как если смотреть на сцену через большую линзу. Пастельные, чуть замутненные проекции океанических глубин, плавающих пингвинов, звездного неба или крохотной комнатки с книжными полками наслаиваются на задник реальной сцены постепенно. Из них, как из туманного зеркала, проступают нехитрые реальные декорации (стол, диван, холодильник). Это работает как система занавесов в старинном театре Гонзаго: многослойность создает объем и размытость картинки, магическую нереальность, замедленность происходящего. И вдруг сквозь голограмму комнатки проступает человеческое лицо (кукольное или настоящее – не сразу разобрать). Голова человека – это маска или кукла? Что из картинки видео, а что – живой план? Герой правда похож на Бродского или так кажется, потому что вокруг Петербург? Восхищение вызывает сама механика создаваемой картинки, ювелирность работы. И желание разъять алгеброй гармонию не покидает до конца.
В основу инсценировки Яна Тумина взяла реальную историю: в 2011 году в Бразилии мужчина вытащил из нефтяной лужи маленького пингвина и тот, считая его за маму, все время возвращался к своему спасителю с просторов океана. Многослойное художественное мышление дорастило газетную заметку до поэтической притчи, в которой роботы спасают людей от всего, кроме одиночества. И на обломках цивилизации, среди необратимой планетарной загаженности, человеку снова нужен если не человек, то хотя бы пингвин.
В невербальном (из слов – только имя пингвиненка, образованное от звука открывающейся и закрывающейся дверцы холодильника «джин-джик»), технологично-визуальном театре нарратив ясен и без слов. В недалеком будущем океаны стали непроходимы от пластика, уровень токсичности на планете Земля достиг критического уровня, за безопасностью немногих выживших следит нейросеть. Искусственный интеллект возникает голограммой на экране по собственной воле и дает команды Человеку, как жить дальше. В контрасте с технологиями будущего – старая каморка, выцветшая, потрепанная, как и сам Человек. В растянутом свитере, широколобый, редковолосый, в очках – точно такой Джозеф Бродский глядит с фотокарточек пост-нобелевской эпохи. Впрочем, ладно, возможно, это побочная галлюцинация от соседства БТК (премьерный показ прошел на сцене Большого театра кукол) с Литейным, недалеко от которого жил поэт. Из технологий в самой каморке – лишь миниатюрный черно-белый телевизор, по которому Человеку изредка, пока нет помех, удается посмотреть старую видеопленку. Там чистое море, живые папа и мама, там детство и чудо, и этого никогда больше не будет.
А вокруг, в настоящем – одинокая реальность «плывет в тоске необъяснимой…». Важная составляющая образа спектакля – «плавучесть: наплыв визуальных слоев один на другой. Полупрозрачный космос сцены наполняю парящие пакеты, тела и предметы теряют телесность и силу притяжения – как в водных глубинах. Бесплотной видео-проекцией душа во сне отлучается от тела Человека, а пингвин из физического объекта незаметно превращается в героя 3D-анимации. Плавность, бесшовность переходов стирает границы не только между человеком и куклой, но и между живой и виртуальной реальностью.
Впрочем, тоска здесь вполне объяснима. Это тоска по прежнему миру, по «прекрасной зеленой» планете, которая однажды все-таки не выдержала, не исцелилась от человеческого смрада. Тоска по естественности, по близости человека с миром. Интегрируя в элементарный сюжет злободневную тему защиты окружающей среды, Тумина вновь доказывает, что социальный театр может быть искусством в чистом виде. И даже набившая многим оскомину тема экологии звучит не нарочито, а как одно из неизбежных и оправданных обстоятельств растворяется в общей поэзии.
Спектакль разыгран на двоих, что угадывается не сразу. Анна Сомкина отвечает за маленькую мохнатую птицу – то пальчиковая кукла, то марионетка, ловко выпрыгивающая из разных точек пространства. Александр Балсанов, бессменный соавтор большинства спектаклей Туминой, управляет ростовой куклой Человека, и вот в нем – много загадок. С первого взгляда, его фигура (в сценическом «кадре» работают только руки и голова) не вызывает сомнений – артист в старческой маске. Приглядевшись, вдруг замечаешь, что голова существует отдельным механизмом, чуть рассинхронизирована с движением рук, выпадает из цельной пропорции человеческого тела. Артист руководит головой, как самостоятельной куклой, держа ее зубами (!), а голова, в свою очередь, взаимодействует с настоящими руками артиста, как с полноправным партнером по сцене. Кукольники с многолетним стажем, Тумина и Балсанов легко стирают границу между живым телом и марионеткой – превращают человека в куклу, чтобы анимировать ее изнутри.
И все же высокая технологичность спектакля не затеняет душевной теплоты. Желание разоблачить иллюзию не перевешивает эмоционального подключения и детского восторга, когда смотришь, раскрыв рот, на нечто небывалое. Смотришь и плачешь, смотришь и хохочешь. Не думая. Главное в этом бликующем трепетном полотне – чистое чудо. Такое чистое, что неловко назвать его «вау-эффектом». Это чудо шепотом, без «вау». Человек (на этом держится интрига) долгое время не может найти реабилитированного им и отпущенного на волю пингвина: уплыл? утонул? вернулся к нему в дом? спрятался? Распахивает дверцу холодильника, любимое место маленького друга, а там, как в раме, кадр. Спиной к зрителю – тоскующий по прежнему миру пингвиненок созерцает мгновение прошлого, где живы его снег, его океан, его мама, его «никогда больше». Тоску переживают порознь, «ибо нет одиночества больше, чем память о чуде».
Феномен режиссуры Яны Туминой – в очевидности авторского стиля и невозможности его предугадать. Есть соблазн заявить, что «Джинжик» опрокидывает ожидания, и такой Туминой театр еще не видел. Но вместе с тем, в спектакле есть все, проявившееся и в прошлых спектаклях: поиск универсального невербального языка вне драматургической основы; отсутствие границ между оживающими предметами, куклами и живым планом; театральный минимализм в условиях высокотехнологичной визуальности; социальный театр как чистое искусство, а не паратеатральная акция. Спектакли Туминой, в большинстве своем («Корабль Экзюпери», «Я – Басё», «Комната Герды», etc.) как бы они ни были насыщены многослойной визуальностью, – все равно весом с перышко, словно из воздуха сотканы. «Подчеркивать смысл, светиться эмоцией, проявлять тайны» ¬– вот простая формула художника. Она настигает зрителя после спектакля, раскрывается послечувствованием, как в японской культуре – красота с легким привкусом меланхолии.