Украинская культура не породила ничего более значительного в области театра, чем «музично-драматичний» жанр. Театр. разбирается, как новая украинская театральность торжествует в образе музыкальной группы Dakh Daughters («Дочки Даха»), ставшей самым успешным проектом киевского театра «Дах».
Они играли в Москве в тяжелые весенние дни, когда страна уже ликовала: «Крым наш». Их выступление могло быть физически опасным, но все прошло на удивление спокойно. В «Гоголь-центре», где шел концерт, московская публика не до конца понимала слова и потому, возможно, реагировала медленней, чем могла бы. Изысканный и диковинный эстетизм фрик-кабаре задерживал внимание на форме, погружал в атмосферу рафинированного декаданса, знакомую по концертам The Tiger Lillies.
Но даже в «черных» композициях слышались радость и воодушевление. Украинский язык, расцвеченный английским, русским, французским и совсем уж неведомым гуцульским, для московского уха звучал экзотичней хинди. Но когда явление необходимо своей эпохе, оно легко понимается и в чужих контекстах.
С каждой новой песней и я открывала в себе неведомые прежде «симптомы» украинскости. Знакомые кабаретные приемы британских и немецких декадентов, приперченные брутальной решительностью словенской группы Laibach, радовали меня, как и всех окружающих, но, когда посреди веселой песенки над московским залом вдруг разнесся воодушевляющий стон «Заповiта» Шевченко, сердце заколотилось:
Як умру, то поховайте
Мене на могилі,
Серед степу широкого,
На Вкраїні милій.
Собственно, этот прорвавшийся внезапно вопль Кобзаря и стал для меня ключом к творчеству новой группы, созданной в недрах проекта Влада Троицкого «ДахаБраха» и его театра «Дах» в конце 2012 года. Группа, большая часть которой работала с Владом в маленьком киевском театрике, весело и бесстрашно разбирается со сложной украинской идентичностью. Она удерживает свою публику на волне воодушевления и юмора, радуясь стихии родного мелоса, но не проваливаясь в фольклор и локальную ограниченность.
В песне «Физика», где речь идет о любви, этот жест определяется так:
Я к тебе пришла без слов, без имени,
Сброшена моя броня.
Сбросив броню языковых и культурных границ, Dakh Daughters поют о том, как живут в современных женщинах гоголевские панночки, как они ворожат и обманываются посреди своих снов и житейских кошмаров. Обуреваемые яростным чувством, по-язычески страстно заговаривают они новую политическую реальность, надеясь словами вернуть утраченное:
О-о-о, то моє море
О-о-о, то моє, моє море.
Драматургия песни заставляет нас думать о «нашем-вашем» Крыме не в категориях политического действия, но совсем в ином смысле: Крым, как Киев или Москва, как любая иная урбанистическая реальность, о которой поют Dakh Daughters, уже давно захвачен «зелеными», то есть никакими, человечками, давно отчужден от глубинных культурных токов (в песне, переходя на русский язык, актрисы пародируют крымских экскурсоводов-затейников) и, чтобы вернуть себе море, можно настаивать только на его индивидуальной атрибуции — это мое море, это мой внутренний Крым, это моя свобода.
Влад Троицкий, сделавший несколько лет назад проект «Україна мiстична», разрабатывал структуры «украинского как женского». Гоголевские тайные страхи и духовные поиски были частью этого мира, потому его тексты так легко нашли себе место в композициях Dakh Daughters. В одной из них прямо звучит фрагмент монолога Агафьи Тихоновны из «Женитьбы», в других «гоголевское» присутствует как разлитая во всем украинском топосе сущность. Гоголевские фрустрации, как показывает Александр Эткинд в книге «Внутренняя колонизация», прямо связаны с переживаемым им украинским, окраинным положением.
Но еще более важное качество, на котором строится экзистенция группы, — продекларированная в 2006 году Троицким установка на мир, а не на войну. Собственно, тогда в противовес разрушительным государственным, по сути рейдерским, стратегиям в области культуры он призвал украинских коллег из разных областей искусства создавать объединительные практики, искать точки соприкосновения, а не разделения. Тогда же в атмосфере депрессивного, негативного культурного сценария в Киеве и стал развиваться некий культурный фронт, работавший на началах социального оптимизма и общих ценностей. Насколько я понимаю, это настроение не имело явного центра, но Влад Троицкий с его «ГогольFest» многое значил для всевозможных совместных инициатив.
Отсюда во многом та энергия воодушевления, которая захватывает в выступлениях Dakh Daughters. Отсюда же та особая (я бы сказала — ведьминская, ведунская) мирность, которую различают зрители и слушатели группы. Певицы не просто не боятся острейших сюжетных и смысловых поворотов (кроме песни «То мое море» они пели в «Гоголь-центре» опасную композицию «Донбасс»), они работают с ситуациями разрывов и кризисов. Терапевтическая работа с памятью и забвением, которая так трудно осуществлялась в украинском (да и русском) театре, в огромной степени взята на себя этой девичьей группой.
В песне «Гануся», которая поется на гуцульском диалекте, трудном для понимания даже украинцами, непросто разобрать, о каком времени и от чьего имени идет рассказ. Этот речитативный распев, похожий то ли на документ, то ли на сон, ритмизированный с помощью карпатского барабана, оседланного как ведьмовское помело красавицей певицей, включает в себя сразу весь украинский мир: в нем слышится сегодняшний депрессивный день, и страшный голодомор 30-х, и война, и фрустрации немолодой женщины, потерявшей мужа. Но под взрывы барабана и фортепиано, под стоны виолончели и воинственное «йооо!» рвется клич-заклинание: «Слава Iсусу Христу!» ((Повседневное приветствие в Карпатах и селах Западной Украины.))
Он выходит за пределы регионального эстетизма, столь знакомого по фильмам Параджанова и Ильенко, не стесняется патетики и народной, шевченковской силы. Так соединяются в этих песнях современный вербатим, риторика украинских театральных «корифеев» и «Україна мiстична», так изысканно обрабатывается народная культура, вплетающая в свой повседневный плач эсхатологические мотивы.
Направду не знаю,
як дожити, як годити!
Боженько милосердний,
аби заступив нас!
Не будь такий впертий!
Слава навіки Богу сетенькому!
Выбеленные лица с красными губами кажутся лучшими масками для украинского театра, всегда склонного к игровому, непсихологическому, натуралистическому мелодраматизму. Под кабаретные аккорды, под аккордеонные стоны плывет над сценой античная трагедия — трагедия рока. И тут вспоминается, что украинская культура не породила ничего более значительного в области театра, чем «музично-драматичний» жанр, в который уложила все — от античности («Энеида» Ивана Котляревского) до народной комедии («Запорожец за Дунаем» Гулака-Артемовского). Вот и теперь новая украинская театральность торжествует в образе музыкальной группы, ставшей самым успешным проектом киевского театра «Дах». Такого уровня группы сегодня нет, кажется, на всем постсоветском пространстве, прежде всего в самой России.
Черный юмор, ирония разбавляют смуту — веселье побеждает страх и отчаяние. В композиции «Зверь» одноименное стихотворение Александра Введенского соперничает с «попсовым» рефреном питерской группы 90-х годов «Колибри»: «Я тебя по-прежнему люблю». Детский ксилофон, контраст высокого и низкого (голосов, смыслов, состояний) выстраивают напряженную психодраму коллективного женского персонажа («Мне трудно что я с минутами, / они меня страшно запутали. / Мне страшно что я не трава трава, / мне страшно что я не свеча»). Введенский оказывается созвучен поискам группы, легко балансирующей между «попсой», высокой поэзией и фольклором.
Настаивая на женской природе Украины, девочки голосят на все стороны света, не желая разделять или выделять из своего персонажа кого-то «неправильного». И хотя в эту композицию не включено несколько важных строк из стихотворения Введенского (любой намек на окончательные формулировки не вписывается в их сумасшедший дрейф по языкам и стилям), кажется, именно они конституируют их музыкальные и культурологические забавы:
Мне страшно что я при взгляде
на две одинаковые вещи
не замечаю что они различны,
что каждая живёт однажды.
Мне страшно что я при взгляде
на две одинаковые вещи
не вижу что они усердно
стараются быть похожими.
Пока политики бьются за утверждение значимости той или иной национальной культуры, Dakh Daughters легко переходят с русского на украинский, с французского на английский, шаловливо подтрунивая над каждым. То «школьницы» порнографических забав, то кокетливые эротоманки в белых кружевных чулочках, то патриотки с веночками, то феминистки и интеллектуалки в очках, то панночки, то плакальщицы — они бесстрашно поют композицию «Царiвна» на стихи Юрия Андруховича:
Українські дівчата музичні,
Радо віддаються в траві,
особливо влітку.
Садять ружі, малюються на свічадо.
По обіді в неділю читають Квітку
(Основ’яненка!).
А от щодо російських дівчат.
И хохот разбирает что московскую, что киевскую публику от этой нежной пародии на самих себя и на других (хотя кто они, другие, понять не удается — ведь «инаковость» постоянно мигрирует в рамках одной личности, одного персонажа). Чтение по воскресеньям Квитки (Основьяненко) — предмет державной гордости малороссов — вызывает сложный клубок референций. От статьи Виссариона Белинского «Сватанье. Малороссийская опера в трех действиях. Сочинение Основьяненка» до размышлений о «музично-драматичном» каноне украинского театра.
Казацкое (или, как его называет Белинский, азиатское) рыцарство, вольный дух Киево-Могилянской академии и бродячего философа Григория Сковороды ((Григорий Сковорода (1722–1794) снискал славу первого самобытного философа Российской империи, считается завершителем эпохи казацкого барокко и родоначальником русской религиозной философии. Приходится двоюродным прадедом другому русскому философу — Владимиру Соловьеву.)), так и не уловленного в сети империи, Dakh Daughters присваивают себе радостно и непринужденно.
Ведь их задача — не только развлекательная, но и культуртрегерская. Вот и поют они наперебой Бродского и Андруховича, Лесю Украинку и Шекспира, переходя с английского на украинский и русский. Так писал и Сковорода, нежный бродячий мистик, прививший русской философской мысли визионерство Мейстера Экхарта и Якоба Бёме. Так творил в советском лагере 70-х Василь Стус свои знаменитые «Палимпсесты» (тексты, начертанные на пергаменте один поверх другого) ((Василь Стус родился на Винничине, юность провел на востоке Украины, учился на филологическом факультете Донецкого пединститута. Потом аспирантура в Киеве, участие в знаменитом публичном выступлении против политических репрессий в УССЗ 4 сентября 1965 года, во время премьеры «Теней забытых предков» Сергея Параджанова. Изгнание из аспирантуры, годы борьбы с режимом, наконец, в январе 1972 года — арест, начало страшной тюремной одиссеи (Мордовия, Колыма). В 1980-м, после кратковременного освобождения, свидания с родными и родиной, новый арест, новый срок и мученическая гибель в уральском лагере уже при Горбачеве, в пору зыбких перестроечных надежд и иллюзий.)).
Так и Dakh Daughters поверх диковатой и обыденной семейной истории про жiнку, которая голодала и мужа потеряла, «записывают» совсем иные истории — истории вольного парижского шансона и полных черного юмора кабаретных эскапад, истории имперских окраин и постсоветских трагедий, историю горящего Донбасса и безумных проектов возвращения в несуществующую империю.
Неведомая сила восстания, романтически выражаясь — сама душа народа осознает себя, голосит поперек всякого быта и летит над киевским, львовским, питерским и московским залом. Впечатленная опасной игрой, я пугливо оглядываюсь по сторонам, не идут ли «вязать», но соседи даже ухом не ведут. Майдан, обжигающее чувство связи со своим народом, полыхает на московской сцене, попадая в благожелательную вату «культурного прочтения» ((«Твой царь свободе моей объявил войну / Я не отдам ему мою родину», — поют Dakh Daughters в одной из композиций, созданных уже после Майдана.)).
Напомню, что воспитанные Владом Троицким в духе мирной стратегии «женской Украины», Dakh Daughters вовсе не думают давать бой «москалям». Их артистический жест обработан таким образом, чтобы не было столкновений. Конфликтная среда создается внутри самого перформанса, самого персонажа, бьющегося в противоречиях украинского и всего современного мира.
Композиция «Rozy/Donbass», созданная в середине 2013 года, как и «Мое море», не предполагала того ужаса, который разверзся на всем юго-востоке. Вот и кричат «дочки», раскручивают свиток сжатых до боли смыслов. Они начинают свой плач-молитву о Донбассе (со столицей в Донецке — городе миллиона роз) с 35-го сонета Шекспира (No more be grieved at that which thou hast done: / Roses have thorns, and silver fountains mud) ((«Ты не кручинься о своей вине: У роз шипы, в ручьях хрустальных ил» (перевод Александра Финкеля).)).
Поверх этого брутального вокала, рассказывающего о ненужности чувства вины, о грехе, которым проникнуто все творение, о шипах на прекрасных розах и о затмениях Луны и Солнца, — поверх всего этого несется над сценой старинный украинский плач и высоко-высоко возносит свой приветственный крик гуцулочка Гануся: «Слава Iсусу Христу! Слава навiки Богу сетенькому!», и тысячный Майдан молится с ней о прощении грехов.
Невероятный успех, который меньше чем за год приобрела во всем мире группа Dakh Daughters, легче всего объяснить ее острой политической ангажированностью: пока Майдан праздновал свои золотые дни, они легко стали выражением самого духа этого революционного времени. Имея миллионную аудиторию, на огненно-холодном воздухе восстания они смогли различить тонкие интенции, идущие от Майдана, где заново сознавала себя Украина. Но, воспользовавшись маской фрик-кабаре, они, что важнее, апеллируют к таким глубоким пластам культурной и исторической памяти народа, которые просто не могут не вызывать отклика.