Ассоциация театральных критиков (АТК) России объявила Человеком года-2020 Юлию Цветкову. Журнал ТЕАТР. публикует первый в профессиональной прессе подробный рассказ о Юлии и о том, какой театр она создала в своем родном городе.
«Меня спросили, есть ли у меня Инстаграм.
А я подумала: «смешно, что я, по-вашему, там буду выкладывать».
Для меня Инста – это про жизнь и яркость жизни.
А ни того, ни другого у меня не особо под домашним арестом.
А потом я решила попробовать найти красоту в своем заключении.
Ведь жизнь продолжается…»
На фотографии, сделанной Юлией Цветковой 22 января 2020 года, изображено окно, из которого видно, что на улице почти -40. За окном – деревья и бледно-голубое небо уходящего солнечного дня. Камера смотрит в окно через прозрачно-белые занавески, покрытые красными, красно-зелеными, красно-желтыми сердечками разных размеров и по-разному расположенных. Эти сердечки изображены и на логотипе театра «Мерак».
Делу Юлии Цветковой больше года. Больше года мы говорим о театре, который физически уничтожили, но который продолжает на нас воздействовать, потому что театр жестокости со стороны администрации Хабаровского края не прекращается. Больше года мы недоумеваем, как полиция, прокуратура, Следственный комитет борются против всего мира, который поддерживает Юлию, чтобы просто доказать свою значимость как органа власти. В России не прекращаются разговоры о театре будущего: социальном, партиципаторном театре, в котором важными ценностями являются инклюзия и разнообразие, о новой театральной педагогике, которая наконец начнет сотрудничать с эксперт_ками повседневности и собирать фрагментированную реальность с флюидными нормами. Норма постоянно меняется, а «Я» – личность, влияющая на нормы. Начинается театр, который радикально не согласен с прежними угнетениями ни внутри себя как система, ни снаружи. Это – риск ради продолжения жизни, театра, вообще жизни как права начинать.
Театр ценности личности vs традиционные ценности отдела культуры
«У меня ощущение, что мы в каком-то провале, болоте. С каждым годом становится все хуже и хуже. И вот эта оптимизация приводит к тому, что просто все рушится, хороших педагогов выдавливают, оставляют только послушных. Люди не понимают, где живут. Ощущение, что мы где-то после 60-х, когда сплошная цензура на все».
C., мама одной из перформерок театра «Мерак».
Пока в Москве развивается магистратура «Социальный театр», в Комсомольске-на-Амуре оптимизируется культура и как часть ее – театр.
7 апреля 2018 года возник молодежный активистский театр-балаган «Мерак», 30 июня 2019 года театр закрылся. За один год ребята поставили 10 перформансов на политические и социальные темы. Мераковцам театр был нужен не для пластики и превращения своего тела в идеальный инструмент или приобщения к прекрасному. Эти дети и подростки хотят создавать новые структуры сами и менять, в том числе, театр, не революциями, а разговорами и поступками. Это нежное сопротивление и стойкость. Они хотят быть услышанными, не заглушая голос взрослых, а создавая пространство для диалога. Обычно такие мостики для понимания и признания друг друга создает театральная педагогика, делая театр безопасным, доступным для всех пространством, где субъектность и личность определяют весь творческий процесс.
С реальностью и театральной педагогикой в России непросто. Если бы она была само собой разумеющейся в России, больше бы людей смогли понять игровой характер самого феномена понимания и тотальные институции хотя бы допускали, что они чего-то не понимают/не знают. У следственных органов нет понимания о театре как о медиуме, зачем театр нужен – тоже. Эти люди пришли в «Мерак» и разобрали его по кускам, запрещая детям дальше заниматься театром, угрожая им и их родителям.
Театральная педагогика в «Мераке»
«Юля настолько свободно все делала. Она давала тему детям, ее обрисовывала, погружала в эту тему и потом тихонечко в сторону уходила. А они уже сами эту тему развивали. И они предлагали, что-то делали. И Юля переходила на их сторону, потому что видела, что они именно так чувствуют эту тему и именно так ее хотят высказать».
С., мама одной из перформерок
Юлия Цветкова работала прозрачно. Фотографии и видео с занятий выкладывались в группе «Вконтакте». Родители могли свободно приходить на репетиции и наблюдать за процессом.
Работа Юлии с ребятами – это профессиональная театральная педагогика, где огромное значение имеют эмпауэрмент и групповая динамика. Е., перформерка, пишет: «Самый счастливый момент был, когда я поняла, что здесь, с этими людьми я чувствую себя творчески комфортно и здесь меня никто не осудит, поймут и примут такой, какая я есть».
Горизонтальность была в процессе работы главной ценностью. «Мерак» – это театр без противопоставления «актеры-режиссерка», в котором все знают, зачем они что-то делают и что рассказывают. Так театр становится активистским. Другой театр эти дети и подростки делать и не могли. Не было никого и ничего, кто/что бы могли манипулировать ими в этом процессе: ни театральная традиция, ни статус Юли.
Перед тем как выйти на сцену, дети и подростки участвовали в мастер-классах по форум-театру, занимались контактной импровизацией, играли в разные театральные игры для сенсибилизации, исследовали и искали волнующие их темы, интервьюируя родственников и жителей города, делали театральные инсталляции и занимались городскими интервенциями. Юля смогла организовать процесс так, что участник_цы сами поняли, что театр – это эстетическое и социальное пространство, в котором можно экспериментировать.
С., перформерка, рассказывает: «Театр – очень сильный механизм продвижения идей в мир, потому что он лишен рамок и ограничений. Проблемы, которые мы поднимали, вытекали одна из другой. Если мы говорили про буллинг, мы тут же захватывали тему насилия, если говорили про культуру агрессии, сразу вспоминали про неравенство. Говорили про неравенство, переходили на тему гендерных стереотипов и т.д. Вся внутренняя система «Мерака» как прогрессивное место с открытыми взглядами на мир для меня была важна». А., которой недавно исполнилось 7 лет, говорит, что «Мерак» значил для нее – «перешагнуть через свои границы».
Но ФСБ и местным эксперт_кам театра не до чувств детей и не до коллективного авторства горизонтального театра. Отдел культуры Комсомольска-на-Амуре вообще в авторство детей не верит. В городе этот отдел называют «отделом по борьбе с молодежью», а значит, и с будущим.
«Мерак» – это движение за будущее
Будущее горит уже давно, горит постоянно. Эко-активистка Грета Тунберг в августе 2018 году начинает свои протесты возле шведского парламента. Подросток, получившая награду «Посла совести», в слезах и прямолинейно обвиняет политиков в том, что они отнимают у детей будущее, замалчивают экологические проблемы.
Коллектив «Мерака» в 2018 году начинает делать из пластиковых бутылок скульптуры – странных добрых радужных существ со своей биографией. Мераковцы шли с ними по городу. Это были recycling арт-акции коллектива. Скульптуры они потом устанавливали в разных торговых центрах города. «Мерак» – это целое движение, а не только театр. Дети и подростки призывали местные власти обратить внимание на экологические проблемы города.
Но жители и местные блогеры отреагировали иначе: разрушили этих нежных существ, назвали их «ужасными, криповыми и уродскими». Кто-то сфотографировал рисунок 4-летней участницы проекта и написал под своим постом «Какое уродство». «Здесь я никогда не слышала ни одного доброго слова в адрес своего ребенка», – говорит одна из мам. За акцию «Добро_арт» и интервенции в общественные пространства с листовками «ты красивый/красивая», «улыбнись», «у тебя все получится» город делает детей и Юлю не послами, а узниками совести.
Театр бинарностей в Комсомольске-на-Амуре: «дети-взрослые»
«Это связано с менталитетом людей с Дальнего Востока. Здесь очень много людей ссыльных, гонимых государством. Если ты вякнешь, восстанешь, тебя сошлют еще дальше. Будут неприятности. Может, это отчасти страх. Может, люди разобщены…»
С., мама одной из перформерок театра
Никто точно не знает, почему с театром и Юлей случилось то, что случилось. Почему есть до сих пор «дальневосточный менталитет», оппозиция «Москва, Петербург, Запад – Немосква, Непитер, Незапад»? Почему по всей стране преследуется арт-активизм и уничтожаются пространства солидарности? Как создать театрально-педагогичеcкое сообщество, которое было бы релевантно по силе своего голоса системным репрессиям и сети магазинов разливного пива «Веселый папа» в Комсомольске-на-Амуре с их бесконечным торжеством патриархата?
Местная власть устанавливает бинарные коды. Один из них: «дети-взрослые». Бинарность в любых контекстах перекрывает доступ к проблеме. Этот код создает возрастные ограничения «18+», которые мераковцы своим творчеством и ставят под вопрос. С., перформерка, объясняет, что нет таких тем, на которые нельзя говорить с детьми: «А кто придумал этот возраст 18 лет, мне интересно? Что в 18 лет такого глобального в психике человека меняется, что он сразу может говорить на остросоциальные темы? Ничего. Я считаю, что с молодыми людьми до 18 лет важно разговаривать на остросоциальные темы. Детям нужны темы, которые их будут волновать и сподвигать на обдумывание и изучение вопроса». Дети и подростки не хотят приходить во взрослый мир, они хотят изначально жить в мире для всех. Активистский театр – это пространство со-участия.
В статьях 12-17 Конвенции о правах ребенка речь идет именно об этом: государство обязано обеспечить ребенку доступ к информации и признать его право свободно выражать собственные взгляды. Ребенок имеет право сам искать, как он хочет выразить свое мнение. В том числе в форме произведения искусства. «Мерак» – это осуществление права свободного выражения мнения через театр.
Право освещать проблему неравенства: «Голубые и розовые»
«Сочетание цветов в современном мире может ассоциироваться с чем-то нехорошим. Зацепились за название, потом посмотрели: «О, играют дети». Соответственно – ага. Они хотели, чтобы мы сказали, что мы не правы и извинились».
В., перформерка театра «Мерак»
Юлию Цветкову обвиняют во многом. Одно из обвинений – пропаганда нетрадиционных ценностей. Для города, в котором на конкурсах по вокалу принято петь частушки и песни о Родине и только высокими голосами и только на русском языке, нетрадиционной ценностью уже являются низкий голос, песня на английском языке или выход на сцену в черном платье-пиджаке с черным макияжем. Ребенку в этом случае жюри задает вопрос: «А ты вообще понимаешь, о чем ты поешь?» В жюри сидят люди, которым судят детей как свое поколение и поверяют, насколько они «русские». Они не признают актуальность их проблем. «Все топят за креатив, но малейшее проявление его пресекается», – расказывает В., перформерка театра «Мерак».
Выбор темы цензуры, неравенства и гендерных стереотипов был абсолютно осознанным для «Мерака». Об этом постановка «Голубые и розовые». Еще глубже: она и о всех механизмах обесценивания личности и о том, как стандарты (государственные, национальные, капиталистические, стандарты красоты) и бинарные коды «мальчик-девочка», «ребенок-взрослый» давят на детей. Насколько наши тела вообще принадлежат нам в таких оппозициях? Насколько мы готовы любить себя, свое тело, когда наша любовь к себе контролируется разным институциями с юных лет?
Право на историю своего тела – естественное право. Оно нас делает видимыми. Тема тела и его принятия сопровождает «Голубые и розовые», сопровождало и весь процесс создания перформанса. В одной из сцен она репрезентируется из двух перспектив:
Я страшная. У меня толстые ляжки. У меня сморщенные руки и слишком костлявые. У меня редкие ресницы. У меня волосатые руки. У меня слишком длинная шея. У меня короткие ногти. Мои волосы как солома. У меня ломкие волосы. У меня толстые ляжки. У меня прямые ресницы. У меня короткие ресницы. У меня страшное лицо. У меня кривые пальцы. У меня есть живот.
У меня большие зубы. Я странный. У меня кривые зубы. У меня нет волос. Я тощий. Я глупый. У меня большие ноги. У меня слишком длинная шея. У меня большие ноги. Я слишком низкий. У меня тонкие руки. У меня жёлтые зубы.
Наравне с авторскими текстами и вербатимом о буллинге и гендерных стереотипах в «Голубых и розовых» присутствует и хореография. Это физический, перформативный и эмоциональный театр, в котором все бинарные коды и хореографические паттерны рушатся. Возникает совершенно новое пространство разнообразия личностей.
Дети и подростки достигают этого, когда прямо во время перформанса выражают свое отношение к ролям, которые принято играть в обществе, размышляют над тем, к чему это приводит. В перформансе есть сцены, раскрывающие механизмы абьюза и насилия в отношениях: от банального “бьет, значит – любит” до полной пустоты и нежелания узнать друг друга. Все становится формальным, а сам театр «беспроблемный детским театром», оторванным от реальности и воспроизводящий традиции:
– Привет, Вань.
– Как у тебя дела сегодня?
– У меня хорошо. А как у тебя сегодня в школе?
– В школе все очень хорошо. У тебя как в садике?
– У меня в садике все отлично.
– Хорошо, понятно. Пока.
– Пока.
В социологии есть понятие «peer group». Это группа детей и подростков, которая характеризуются не столько принадлежностью к одной возрастной группе, сколько наличием общих тем, которые дети и подростки не могут обсуждать в школе или с родителями на горизонтальном уровне. То есть изначально в группе важен вопрос равноправия и доверия. Поиск такого пространства – тоже “Голубые и розовые”.
Для администрации города это триггер. Банальная история: движение за демократизацию в России ассоциируется чаще всего с экстремизмом и пропагандой. “Мерак” с его перформансом “Голубые и розовые” попал в список нежелательных организаций в Комсомольске-на-Амуре. Снова нарушение Конвенции о правах ребенка: «право ребенка на свободу ассоциации и мирных собраний».
М., перформерка, вспоминает: «Я была на встрече с администрацией, и она, мягко говоря, была напряжённой. С самого начала было понятно, что нам здесь не рады. Косые и равнодушные взгляды в нашу сторону, странные и глупые вопросы, не очень адекватная реакция на наши ответы. Им будто было всё равно на то, что мы думаем и что говорим. Очень трудно было там сидеть, потому что общение не шло, в кабинете было душно Когда мы покинули их кабинет, а затем здание, захотелось выдохнуть, а потом со всей силой вдохнуть свежий и морозный воздух».
“Голубые и розовые” просто не понравились полиции и отделу культуры. Заочно, потому что никто перформанс так и не посмотрел. Николь Гарно (режиссерка, перформерка, феминистка, авторка) показывала запись “Голубых и розовых” в США, чтобы привлечь внимание к делу Юлии. Одна детская театральная труппа в Аризоне хотела поставить этот перформанс, чтобы пройти через творческий процесс коллектива “Мерака”. Но Юля отказалась передавать авторские права на “Голубых и розовых”, поскольку это результат работы всей команды. М. рассказывает: «Сила нашего театра в том, что мы – «Мерак», я имею в виду, сплочённая команда, связанная крепкими узами дружбы. Все мы принимали участие в создании сценария спектакля».
Молодежный активистский театр-балаган и борьба за театр будущего сегодня
Международное сообщество детских и молодежных театров ASSITEJ в течение года проводит разные мастерские и лаборатории, где обсуждаются и практикуются разные пути молодежного театра. Фокус все больше смещается на утопию и репрезентацию будущего. Эти творческие представления о будущем, конечно, возникают из желания детей и подростков думать, жить и учиться в демократии по демократическим методам. Школьная система в России и во многих других странах устарела. В Германии, к примеру, театральная педагогика и предмет «Драма» есть во многих школах. Это один из путей постепенной реформации школ и превращения их в лаборатории.
Вся работа «Мерака» ценна еще и потому, что участники и участницы представляли будущее театра именно так. И началась она с критики настоящего: системы образования в стране и методов патриотического воспитания через амуницию. С.,перформерка, делится: «Меня в последнее время волнует тема романтизации войны, что, как мне кажется, только повышает уровень нормализации насилия».
Нормализация агрессии, угнетения, насилия – все это мераковцы затронули в перформансе «Благослави господа и амуницию его». Это мир, в котором человеку постоянно приходится защищаться, потому что в системе никто не на твоей стороне, и ты ни на чьей быть не можешь. Никто никого не слушает и никто ничего не говорит. Хоровые высказывания сменяются обезличенной хореографией. В перформансе нет никаких декораций и реквизита. Есть только инструментализированные тела, которые могут выбирать между несколькими опциями: каратель, жертва, надзиратель. Реальнее уже некуда: сцена согласованного митинга за мир и любовь заканчивается арестом. Перформанс заканчивается самоарестом: перформерк_ки идут по кругу с руками за спиной.
Live Performance: Арест режиссерки
Полиция : I see her.
Полиция: I take her.
Полиция: I take her.
Полиция: Don’t take her.
Полиция: Don’t take her.
Полиция: I take her.
Полиция: No. Take her. Take her.
Режиссерка: What happend?
Полиция: Go. Sit down.
Режиссерка: Ok.
Полиция: So, she is in the police?
Полиция: She is in the police.
Полиция: I am in the police?
Режиссерка: Yes.
Полиция: Yes.
Полиция: Ask her about this.
Полиция: Ask her about this.
Полиция: What about this?
Режиссерка: About this? What about this?
Полиция: What about this?
Полиция: What about this?
Полиция: Ask her where she should go?
Полиция: Where you should go?
Полиция: Where you should go?
Режиссерка: I go in the theatre.
Полиция: Theatre.
Полиция: Theatre.
Полиция: Ok, thank you. So, she has her own theatre?
Полиция: She has her own theatre?
Полиция: You have your own theatre?
Режиссерка: I have.
Полиция: I have.
Полиция: I have.
Полиция: You have? Ok. She has children on her theatre?
Полиция: She has children?
Полиция: Please ask her. Ask her.
Полиция: You have children?
Режиссерка: No.
Полиция: No.
Полиция: No.
Полиция: Ask her: she has children on her theatre?
Полиция: Ask her: she has children on her theatre?
Полиция: You have children on your theatre?
Режиссерка:Yes.
Полиция: Yes.
Полиция: Yes.
Полиция: Ok, ask her: they are from Leninsky Okrug?
Полиция: They are from Leninsky Okrug?
Полиция: They are from Leninsky Okrug?
Режиссерка: No.
Полиция: No.
Полиция: No? Ok.
Полиция: Ok.
Полиция: Ok.
Режиссерка: Can I go home?
Полиция: Can I go home?
Полиция: Can I go home?
Полиция: No, you can not go home. You must work.
Полиция: You can not go home.
Полиция: You can go home, i can go home.
Полиция: No, you cannot go home.
Полиция: I can go home.
Полиция: You can go home, i can go home. She can go home.
Полиция: You can not go home.
Полиция: I can go home.
Полиция: Go home. Go home.
Этот перформанс возник в январе 2020 года. На тот момент Юля была под домашним арестом 2,5 месяца. Ей нельзя было видеться с ребятами. Анна, мама Юлии, попросила их сделать что-то приятное для дочери: «Когда я увидела, что они поставили, у меня текли слезы от смеха. Они угадали все. Все так и было. Они как-то умудрились показать бестолковость полиции и сделать это легко и без мерзости. Только конец, к сожалению, другой».
Сначала месяцы под домашним арестом с возможностью удаляться от дома на 500 метров: Юля старалась понять эту границу. Этой же зимой Николь Гарно начинает свою арт-активистскую акцию в поддержку Юли «Прогулки на 500 метров», чтобы быть солидарными с Юлей: «Мы ходим за руки и чувствуем, что мы не одни. Мы вместе. И Юля с нами. Мы проходим с ней 500 метров от дома и через тело осознаем эту границу».
Дело Юлии Цветковой касается каждой феминистки, каждого педагога, каждого театра, каждого режиссера и режиссерки, всех людей из Комсомольска-на-Амуре, которых лишают информации о международных премиях Юли. Местные СМИ не писали, что Юлины работы куплены музеем современного искусства «Стеделик» (Амстердам) или что Юля в списке ВВС «100 женщин, меняющих мир в 2020 году», что во всем мире проходят акции поддержки Юли и организуются выставки ее работ. Писать об этом запрещено.
Сейчас делом Юли занимается Следственный комитет Хабаровского края и Юле по-прежнему грозит до 6 лет. Дети и подростки, пережившие разговоры с полицией и ее приходы в школу, в театр во время выступления, не получили психологической поддержки и их имена в этой статье нельзя называть из-за непрекращающиеся травли. Есть темы, на которые ребятам до сих пор сложно говорить. Разрушение и закрытие театра – это огромная трагедия. Режиму и капитализму не нужен театр. Власть, которая отнимает у театра помещение или загоняет его в тесное пространство, расписывается в том, насколько ей не важна культура.
Но вся Юлина работа и тот творческий путь, который прошли дети и подростки активистского театра-балагана «Мерак», – это путь к свободному театру будущего и именно это, как отмечает перформерка С., вызвало страх местной власти: «Мир, который обозлился на Юлю и на нас, просто не познакомился с нами поближе. А незнание всегда вызывает страх. Но мир, который узнал Юлю и театр поближе, в полном восторге от всей проделанной Юлей работы».