Сегодня отмечает красивую дату Ирина Леонидовна Соколова, уникальное явление театральной природы, по своим актёрским и человеческим качествам максимально приближенное к идеалу. Соколова – весомая часть той колоссальной планеты, которая называется ленинградский ТЮЗ Корогодского 60-70-х годов XX века и которая по сей день жива в памяти многих и многих. Но она непостижимым образом и сегодня легко превращается на сцене в ребёнка.
Тысячи детей, которым повезло расти в то время в том городе, до сих пор вспоминают о героях Соколовой – не только о мальчишках и девчонках, но и о Бэмби, Коньке-горбунке, Кошке, которая гуляла сама по себе – как о лучших друзьях детства, по которым не перестаёшь сильно скучать и с которыми иногда даже разговариваешь во сне. А когда сейчас видишь Соколову на сцене, убеждаешься, что вырос только ты, а она так и пребывает «детским человеком» (как называл себя Корогодский), принципиально не желающим взрослеть. Впрочем, когда в выдающемся спектакле Анатолия Праудина «Покойный бес» (по «Повестям Белкина») в начале 90-х она сыграла няню Пушкина, за ней на долгое время закрепилось прозвание Арины Родионовны питерского ТЮЗа. Но и этот образ не стал для актрисы переходом на возрастные роли. Покинув ТЮЗ вслед за уволенным чиновниками Праудиным (тот произвол Соколова тогда публично называла «очередным крестовым походом на детство», вспоминая гнусное увольнение Корогодского в начале 80-х), перейдя вместе с командой тюзовских артистов в «Балтийский дом», актриса в первом же праудинском спектакле на новом месте сыграла сокрушительно обаятельного сорванца-беспризорника Крокодила. Это была знаменитая сказка Чуковского, поставленная так, что все эти известные «звери из зоосада» оказывались бандой из дворянских детей, которые в результате исторического выверта 1917-го года превратились в детей улицы. С тех пор Соколова не просто не повзрослела в актёрском смысле, но ещё и помолодела, и сейчас запросто выходит на сцену самой собой, но только двух- и пятилеткой в недавнем спектакле Геннадия Тростянецкого «Счастливые дни Соколовой Ирины», и выглядит абсолютно достоверной.
Понять, как это у Соколовой выходит, как нам кажется, не представляется возможным. Ибо тайна сия велика есть. Но многие товарищи по цеху не оставляют надежды разгадать загадку уникальной непреходящей молодости актрисы. В издательстве «Балтийские сезоны» к её дню рождения вышла целая книга «На два голоса» – о ней и её постоянном партнёре по тюзовской и не только сцене Николае Иванове, – в которой люди театра рассуждают об актрисе и предлагают формулы её исключительности в разговорах с театроведом Татьяной Коростелёвой. Публикуем с сокращениями главу, где о своём опыте работы с Ириной Соколовой рассказывает режиссёр и педагог, профессор, заведующий кафедрой актёрского искусства Российского государственного института сценических искусств Вениамин Фильштинский.
ПРАВДУ, НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ
– Вениамин Михайлович, начало вашей режиссёрской деятельности связано с актрисой Ириной Соколовой…
– Да. Начало моей работы в Ленинградском ТЮЗе состояло в моей помощи Зиновию Яковлевичу Корогодскому в режиссуре спектакля «Глоток свободы». Мы все были заряжены и этим материалом, посвящённым восстанию декабристов, и особенно совместной работой над пьесой и дружбой с замечательным автором. Это был Булат Шалвович Окуджава. Помню, как мы сочиняли эпизод в трактире, где скрывался от ареста главный герой пьесы Михаил Бестужев. Мы искали своеобразную волнующую атмосферу этого скромного трактира на окраине Петербурга. И вот ко мне подходит Оля Волкова и говорит: «Слушай, у нас в театре есть молоденькая начинающая актриса. Пусть она появится в этом эпизоде, попробуйте…». И вот на сцену, в темноватый, грязный трактир выходит этакая светлая тростиночка, девочка, почти ребёнок и поёт (в те времена дети часто пели трактирах за гроши): «Сронила колечко со правой руки, Забилось сердечко по милом дружке…». Мы замерли. Это было пронзительно. Сцена в трактире была решена.
А потом уже была и моя первая самостоятельная работа на сцене ТЮЗа. В театре появилась пьеса Иосифа Ольшанского – «Тимми – ровесник мамонта» по рассказу американского фантаста Айзека Азимова. Ольшанский был уже известный сценарист, автор таких киносценариев, как «Дом, в котором я живу», «А если это любовь?», но в драматическом театре он дебютировал, и произошло это благодаря инициативе и творческой интуиции Зиновия Яковлевича Корогодского. И вот появился новый спектакль, где в главной роли Ира Соколова, а также Коля Иванов и Тонечка Шуранова. Спектакль получился удачный, интересный, он шёл долго, двенадцать лет. Ирочка играла в нём главную роль мальчика-неандертальца, а Тоня – его воспитательницу, и этот дуэт вызывал очень сильные чувства у зрителей. Соколова – актриса, которой не надо долго объяснять, что ты хочешь. При этом она готова выполнять самые сложные задания режиссёра, бывают же всякие прихотливые задания режиссёрского люда, а Ира всё оправдает, всё сделает живым. …Мальчик Тимми попал на нашу Землю из другого времени, из какого-то другого измерения, и его обогрела почти по-матерински мисс Феллоуз, которую играла Шуранова. И в первый вечер прибытия на Землю такое нервное напряжение было у Тимми, такие нервы были потрачены этим ребёнком на фантастический перелёт, что к ночи он уснул в изнеможении. И я говорю актрисе: «А вот ты можешь стоя уснуть?». И думаю, сейчас Ира скажет: «Ну, слушай, это уже слишком». А она: «Давай!». И уснула стоя, и это было правдиво и физиологически, и по сути. Без всяких лишних вопросов, сомнений актриса сразу же попробовала выполнить задачу. Она стояла, чуть согнувшись, и всё же спала.
Это вообще была такая эпоха, начатая Корогодским, сейчас многое изменилось, но какие-то вещи продолжаются, в частности, то, что называют красиво «этюдный метод». Сейчас его во многом связывают с моим именем, но на самом деле, во-первых, это изобретение Станиславского, во-вторых, оно, благодаря Корогодскому, практиковалось уже в ТЮЗе той золотой поры – умение будить фантазию, сочинять что-то необычное, такое, чего раньше не было в театральной практике. Этюдность, а на самом деле импровизационность, готовность, способность и азарт сочинять что-то новое. На этом выросло и вызрело целое поколение молодых артистов, в том числе Ира Соколова, Коля Иванов, Саша Хочинский, Тоня Шуранова, Игорь Шибанов… Замечательные люди и артисты!
Эффект жизненности – вот же что интересно, а ведь сейчас правда на сцене – это редкость, обаяние жизни на сцене – редкость. Я отвечаю за свои слова как заведующий кафедрой актёрского искусства: сейчас в театре правда – это редкость. Изобретательность – пожалуйста, абсурдность, умение сделать небанальную форму – пожалуйста, а вот дыхание жизни – дефицит. В этом смысле Ирочка была и остаётся фантастической, последовательной, убеждённой художницей. Всё, к чему она прикасается, излучает жизнь. Сперва она была лишь травести, ну, хорошая травести, да, конечно, уникальные данные, идеальный рост, хрупкость, прекрасный голос, отличное обучение в Студии ТЮЗа Леонидом Фёдоровичем Макарьевым – имя для детского театра совсем не чужое, ему благодарность за её первые шаги. Но вот начинает Додин ставить «Свои люди – сочтёмся» и даёт ей роль матери. Все вот с такими глазами: «Лёва, да ты что?!». Но какая в ней была эксцентрическая сила! Я помню, как она, маленькая, хрупкая, играла мать и держала на коленях дочь, эту здоровущую Липочку (роль играла Лиана Жвания. – Ред.), и возникали новые смыслы – например, что материнство всё-таки остается материнством, даже в этой сатирически острой и беспощадной пьесе Островского.
/…/
Потом я поставил в ТЮЗе спектакль «Жила-была девочка» по сценарию Владимира Недоброво, это был волновавший нас всех спектакль о блокаде. Ира была в главной роли, и здесь сказалось всё её мастерство, такая непосредственность, распахнутость, хрупкость. Помню один эпизод: на сцене стояла железная кровать того времени, и девочка Настенька, стоя возле кровати, переодевала штанишки, и это было так по-детски непосредственно, никому в голову не могло прийти что-то скабрёзное. Ира вообще играла это особенно проникновенно, играла правду, потому что она сама была дитя военного времени, и она своё знание вложила в этот сюжет. /…/
А Ирочка, конечно, была пронзительно искренней актрисой, она справедливо стала любимицей театрального Ленинграда. Когда Корогодский ушёл из театра, наступил трагический момент в истории ТЮЗа, всё быстро распадалось, театр, как живой организм, заболел. Тогда многие ушли, но Ира осталась, она была символом этого театра – театра для детей. И меня очень тронуло, что на площади перед театром, на Аллее звёзд есть теперь звезда с её именем.
– Вениамин Михайлович, почему именно Соколову Корогодский выбрал своей любимой актрисой?
– Дело не в том, что выбрал, всё-таки она уже была в театре, когда он пришёл, а в том дело, что потом он её выпестовал и помог ей стать не просто хорошей травести, он дал ей масштаб. Говоря об Ирочке, невозможно не вспоминать Корогодского. То же самое Коля Иванов. Они были ещё зелёненькие тогда, а Корогодский их распахнул, и театр стал не просто театром для молодых людей, а в каком-то смысле знаком, явлением времени, которое отчаянно хотело быть живым.
Ирина юная
