СПЕКТАКЛЬ: «Розенканц и Гильденстерн»
РЕЖИССЕР: Дмитрий Волкострелов
ТЕАТР: ТЮЗ имени Брянцева
СПЕКТАКЛЬ: «В прошлом году в Мариенбаде »
РЕЖИССЕР: Дмитрий Волкострелов
ТЕАТР: Новая сцена Александринского театра
Лидер молодой российской режиссуры, создатель и руководитель независимого театра post выпустил две премьеры в государственных театрах: в начале февраля на Новой сцене ТЮЗа имени Брянцева, в мае — на Новой сцене Александринского театра. В обоих случаях Волкострелов предлагает зрителю физически ощутить ход времени и поиграть с культурными кодами: окунуться в реалии позднего СССР («Розенкранц и Гильденстерн») и заново открыть для себя европейский киноавангард 60-х («В прошлом году в Мариенбаде»).
1. Шахматная партия
«Розенкранц и Гильденстерн», спектакль — шахматная партия, играется в черно-белом камерном пространстве ТЮЗа, рассчитанном на 50 зрителей. За столом двое в слегка небрежных пиджаках: такие любили физики, лирики и шахматисты. На заднике то и дело появляются числа: 10 сентября 1984 года, 12 сентября 1984 года и все прочие даты, в которые происходил знаменитый матч на первенство мира по шахматам между Анатолием Карповым и Гарри Каспаровым. Когда-то этот матч стал синонимом борьбы двух миров: душного, но привычного застоя (его олицетворял Карпов, член КПСС, абсолютно лояльный и всячески обласканный правительством Брежнева) и надвигавшихся перемен (задыхавшаяся в брежневском застое интеллигенция в Каспарове с первого его появления безошибочно почуяла что-то диссидентское). Для тех, кто не в курсе: матч-рекордсмен по количеству партий длился с 9 сентября 1984 года по 15 февраля 1985 года в Москве и был прерван президентом ФИДЕ Флоренсио Кампоманесом, решившим закончить поединок без выявленного результата. Сначала все шло по ожидаемому сценарию: молодой Каспаров стремительно проигрывал действующему чемпиону мира Карпову, но после счета 5:0 что-то пошло не так. Каспаров одержал сначала одну победу, после — серия ничьих, затем — снова победа. Число партий было не ограничено, зрители следили уже не столько за счетом, сколько за противостоянием двух мировоззрений.
Сегодня уже мало кто помнит, что и кто олицетворял на этом матче. Вероятно, кому-то предложенная Волкостреловым рифма покажется неочевидной. Режиссер, выступивший в этой постановке и драматургом, и художником, и даже художником по свету (в программке — только он, помощники режиссера и актеры), называет спектакль именами второстепенных персонажей шекспировского «Гамлета», ставших главными героями абсурдистской пьесы Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». У Стоппарда действие начинается с того, что Розенкранц и Гильденстерн играют в орлянку и не могут понять, почему 85 раз подряд выпадает орел, что противоречит и теории вероятности, и закону средних чисел. 40 ничьих (именно столько было в том матче Карпова и Каспарова) — явление, которое так или иначе можно объяснить. Правда, игрались эти ничьи внутри советской действительности, которая все стремительнее превращалась в абсурдистскую орлянку.
Бытовой контекст этой «орлянки»: информация о том, сколько длился каждый световой день шахматного поединка Карпова — Каспарова, какое расстояние от Москвы до Киева, Минска, Ташкента и других столиц республик СССР, каким мылом мыть жирные волосы (раз в семь дней), а каким — сухие (раз в 12—14 дней). Текст, собранный из этих сообщений, приправленных передовицами «Правды», заявлением Каспарова после решения судьи прервать матч и сегодняшними интервью Карпова и Каспарова, читают Иван Стрюк и Андрей Слепухин, волкостреловские Розенкранц и Гильденстерн. Словесный абсурд, в который превращаются реплики от одного только соседства друг с другом, разбавляется игрой в вопросы и ответы из анкеты Пруста.
Подобной деконструкцией ситуации, в которой десятилетиями существовал советский человек, Волкострелов уже занимался в спектакле «1968. Новый мир». Текст того спектакля складывался из реплик, услышанных в документальной части фильма Михаила Калика «Любить»; последнего слова семи диссидентов, вышедших на Красную площадь в августе 1968 года; фраз радиоведущего советской зарядки и текстов, опубликованных в журнале «Новый мир» за 1968 год. В том спектакле Волкострелов сделал открытие: читать сегодня большую часть публикаций этого самого «левого» «Нового мира» — невозможно. Но в финале «1968» был эпилог — и в нем по заднику, в который превращался пожарный занавес, бежали титры с рассказом пионера электронной музыки Джорджио Мородера про его мечту: услышать звук будущего.
Герои «Розенкранца и Гильденстерна» озвучивают языковую бессмыслицу под мелькающие на заднике даты: будущее рождается и тут же умирает. Слова оказываются лишь фоном. Некоторым датам соответствует молчание героев — в тишине включаются и гаснут фонари, освещающие стол, за которым играется бесконечная ничья. И здесь на ум приходит закат из недавней премьеры театра post «Мы уже здесь» по пьесе Павла Пряжко: этот закат освещал землян, колонизировавших Марс. На Марсе ничего не происходило, если не считать событием пропавшую связь с Землей. Но, вероятно, там даже была возможна жизнь, предполагающая создание нового мира. В пространстве, где обитают волкостреловские Розенкранц и Гильденстерн, возможен только брежневский вакуум: в то время как космические корабли бороздят просторы Вселенной, они час двадцать (столько идет спектакль) наблюдают за бессмысленно утекающим временем. Время и есть третий, по-настоящему главный герой спектакля. Оно даже отбрасывает тень на белую стену и оказывается так и не передвинутой шахматной фигуркой в матче, где было сыграно сорок ничьих.
2. Партия М и Ж
«В прошлом году в Мариенбаде» — вызывающе красивый спектакль. На первый взгляд, он сильно отличается от других, минималистичных, работ Волкострелова. Здесь тоже минимализм, но изысканно дорогой. Полуторачасовой спектакль по полуторачасовому фильму 1961 года, в основе которого мистическая история, где правду невозможно отличить от вымысла.
В дорогом отеле мужчина уверяет женщину, что они уже встречались год назад в Мариенбаде. Женщина считает, что этого не было, либо она просто не хочет этого вспомнить. Есть еще один мужчина — муж или спутник женщины, вероятно, делающий возможным ее красивую праздную жизнь (у безымянной героини актрисы Дельфин Сейриг — туалеты от Коко Шанель, по идее авторов фильма она должна была напоминать Луизу Брукс — известную модель и актрису немого кино). Отношения троицы не вполне определены, причинно-следственные связи нарушены, а монтаж подчеркивает, как странно устроен этот мир (знаменитая сцена в саду, где герои отбрасывают длинные тени, а скульптуры — нет), давая возможность бесконечного множества трактовок, включая интерпретацию с помощью мифа об Орфее и Эвридике, представление об отеле как о чистилище etc.
В отдельно изданном сценарии к фильму «В прошлом году в Мариенбаде» Ален Роб-Грийе предлагал два варианта взаимодействия с материалом: «Или зритель постарается реконструировать некую «картезианскую» схему, самую линейную из всех ему доступных, и тогда он найдет этот фильм трудным, если не вовсе недоступным пониманию; или же, напротив, позволит увлечь себя необычными образами, возникшими перед ним то ли силою голосов актеров, то ли благодаря различным шумам, музыке, то ли под воздействием ритма монтажа или страстности героев <…> такому зрителю кинокартина покажется самою легкой из всех увиденных, адресованной лишь его чувствам — способности видеть, слушать, ощущать и волноваться».
Собственно, предложенная Роб-Грийе схема работает и в случае спектакля Волкострелова. С одной стороны, зрителю предлагается изысканная интеллектуальная игра. В помощь тем, кто решит в нее вступить, — программа, предложенная Александринкой вокруг премьеры: тут тебе и просмотр фильма, и лекции кинокритика Антона Долина и писателя Андрея Аствацатурова, и беседа Волкострелова с театроведом Дмитрием Ренанским. С другой стороны, спектакль Волкострелова специальной подготовки не требует и действительно предлагает театральный эквивалент фильма Рене. Суть работы режиссера оказывается в разборе экранной красоты на составляющие, затем реконструкции ее на поле театральности и создании ситуации, в которой зритель в зале оказывается в букваль-ном смысле завороженным сменой сцен-кадров.
Визуальной щедрости и богатству интерьеров в фильме Рене соответствует абсолютный минимализм постановки в Александринке (художник — Ксения Перетрухина, художник по костюмам — Леша Лобанов). Спектакль начинается в фойе, где на фоне кирпичной кладки в разных точках три пары (мужчины в костюмах, женщины — в черных платьях) воспроизводят текст сценария под звучащие на пленке голоса Дельфин Сейриг и Джорджио Альбертацци. Если прислушаться и найти точку, из которой будет видно все три пары, можно заметить, что каждая из них запаздывает где-то на полтакта. Простым действием режиссер в самом начале обозначает правило игры: повторение — невозможно. Зато есть многовариантность — на ней затем и будет строиться спектакль.
На сцену с помощью плунжеров будут иногда подниматься то большой стол для пасьянса, то двуспальная кровать с белоснежными простынями — единственные материальные отсылки к картине Рене, да и те — из ассоциаций первого ряда. В большинстве же случаев сцена будет представлять разноуровневые плунжеры, на которых в разных комбинациях оказываются пары актеров. Смена позиций плунжеров будет работать и как причудливый монтаж, склеивающий вроде бы несоединимое.
В сценарии Роб-Грийе мужчина обозначен как Х, женщина А, муж или спутник женщины — М. Спектакль, соответственно, предлагает три варианта пары А плюс Х, сменяющие друг друга. Возможно, конечно, в одной паре есть и М, но у Роб-Грийе и Рене М — седой пятидесятилетний мужчина, а такой в спектакле только один, и видеть его можно, например, за карточным столом, но не в сценах мужчина-женщина.
Впрочем, спектакль Волкострелова провоцирует не столько на попытку разбора в хитросплетении комбинации А плюс X или соотнесении с фильмом Рене, сколько на чувственное подключение к магии отношений мужчина-женщина, затягивающей как в воронку. Когда одна из А, в белом платье, опускается на плунжере вниз, кажется, что она уходит под воду времени, в бесконечное ничто, где когда-нибудь окажемся и мы все. Нечто подобное, кстати, можно было уловить в спектакле «Русский романс», который идет на сцене Театра наций. Там Волкострелов разбирался с русским классическим романсом, предлагая четырем актрисам (от одной из которых на сцене всегда оставался только голос) образ салонной барышни у фортепиано.
Здесь Мария Зимина, Ольга Бобкова и Алиса Шидловская примеряют даже не образ героини Дельфин Сейриг, а представление о том, какой могла бы быть А в исполнении Дельфин Сейриг, если бы Дельфин жила сегодня. И, пожалуй, это тот случай, когда чувственное подключение к красоте оказывается важнее подключения смыслового. Вместо анализа «В прошлом году в Мариенбаде» хочется процитировать фразу из рецензии Ольги Шакиной на спектакль театра post «Парки и сады» (можно, собственно, считать, что с парковой частью фильма Алена Рене Волкострелов разобрался в той работе, игравшейся пять вечеров в саду Фонтанного дома Ахматовой в конце лета 2014-го): «Этому умнику идет быть чувствительным. Он, кажется, сам это понял и сейчас развернется в полную мощь — да так, что ни одному сентименталисту-жанровику из репертуарного театра мало не покажется»). От себя добавлю: этому умнику идет быть не только чувствительным, но и чувственным — и если репертуарный театр дает этой чувственности развернуться, получается завораживающе красиво.