В БДТ вышел новый спектакль Андрея Могучего – «Холопы» по одноименной пьесе Петра Гнедича. В новейшем театре (за исключением Малого театра) она ставится крайне редко. Мы решили разобраться, почему «Холопы» снова актуальны.
Запущенная зала петербургского особняка с видом на Эрмитаж – место действия спектакля, который рассказывает о событиях в семье петербургской княжны и – кругами, волнами – о времени правления Павла I. В зале с битым паркетом и репродукцией эрмитажной Мадонны с младенцем на стене работают двое узбеков (Сергей Стукалов, Рустам Насыров): их вялотекущая деятельность связана с ремонтом помещения, которое собираются купить китайские бизнесмены. В одном из псевдоантрактов спектакля китайская делегация стоит у входа в зал и оживленно переговаривается, так естественно и не по-актерски, что косвенным зрением отмечаешь: «Китайцы приехали в БДТ». На сцене же экскурсовод (Татьяна Бедова) громко, в ключе яркого клишированного образа заполошной интеллигентки, рассказывает китайцам, а заодно и узбекам, про особняк. Один из рабочих, потрясенный видом Эрмитажа, пишет на остатках побелки имя возлюбленной. Второй его ругает. Сбоку – оркестрик и контртенор-медиум Семен Мендельсон с белой нашлепкой на голове расхаживает по сцене и поет арию Гения Холода из пёрселловского «Короля Артура», в котором бог холода просит дать ему замерзнуть снова, до смерти, то есть желательно навсегда. Это очень красиво, и эта красота разрушения, умирания, изничтожения будет идти сквозь весь четырехчасовой спектакль.
На фото – Валерий Дегтярь и Анатолий Петров в сцене из спектакля “Холопы” © Стас Левшин. Фото предоставлено пресс-службой театра
Не хотелось бы её интерпретировать, прежде всего потому, что театральный язык режиссёра как будто не про кодировку смыслов и запечатывание их в «образы». Могучий широко, свободно строит динамическое течение спектакля в сотворчестве с художником (Александр Шишкин значится консультантом сценографического решения), драматургом (Светлана Щагина переделывала пьесу Петра Гнедича, написанную в 1907 году), актёрами, музыкантами и так далее. Мы имеем дело с разомкнутой структурой, подвижной внутри себя, трансгрессивной по отношению к собственным границам. Это не герметичная «вселенная», да и вообще не вселенная. В ней можно опознать признаки стиля, любимые аттракционы, наконец, такую сложно уловимую вещь, как настроение. Чтобы описать это настроение, хорошо вспомнить «Изотова» с его меланхолией, «Иванов» с их тотальной полифонией звука, странных и страшных людей из «Между собакой и волком», сыпавшийся с колосников песок апокалипсиса в «Трех толстяках». Сам пластический строй, фактура спектаклей Могучего – во всей перспективе их генеалогии – проявляют себя и в «Холопах», отчего может возникнуть соблазн считать этот спектакль вещью в себе. Но он таким не является, и это замечательное качество встраивает его в современность как нельзя лучше. Строгость фронтальных мизансцен, на которой строится подавляющая часть сценического действия, нарушается своего рода интервенциями: в том числе, в зал.
Коротко выступая перед публикой на «студенческом показе» и объясняя, что не все ещё, возможно, готово, Могучий встал где-то сбоку перед первым рядом, на поклоны он вовсе не вышел, но весь зал, почувствовав, что режиссёр в зале, развернулся назад и аплодировал ему, стоящему в глубине яруса, стоя. Сама коммуникативная манера этого режиссёра – в её демократичности и свободной весёлости, абсолютно «мэтчится» с характером спектакля, в котором то и дело театр вываливается в реальность и напротив, реальность вторгается в условную рамку «петербургского спектакля».
На фото – сцена из спектакля “Холопы” © Стас Левшин. Фото предоставлено пресс-службой театра
Центральной фигурой этого спектакля в спектакле является княжна Плавутина-Плавунцова в монументально-гротескном исполнении актрисы Марины Игнатовой. Выкатившись на колеснице на авансцену, крепостница-владычица в черном царит на сцене почти до конца. Она как жерло воронки, к краю которой приближаются поочередно или кучками родственники с корзинами дурацких цветов, униженные воспитанницы, пуганые крепостные, хитрые управляющие. Она устала, но продолжает править этим волшебным миром рабов, и сам состав её привычек, исполненных мудрости, обеспечивает порядок как он есть. Внутренней интригой пьесы Гнедича – и этот сюжет в спектакле есть – является найденная бывшим крепостным княжны Перейдёновым (Дмитрий Воробьев) незаконнорожденная дочь Плавунцовой. Находит он её прямо под боком у княжны: девушка служит посудомойкой на кухне, регулярно избиваема за любые провинности, а в данный момент сидит в подвале и «довольно грязна», брезгливо предупреждает хозяйку мажордом Веденей (Анатолий Петров). Её приводят, точнее, волочат обессиленное тело актрисы Юлии Марченко, которая мягко ведет эту самую безнадежную, горькую партию. Княжна Плавунцова впервые встает со своего «инвалидного кресла» и в своих прекрасных жокейских сапогах делает несколько шагов по направлению к распростертой на полу жертве. Жест Игнатовой, музыкальный строй её игры, сдержанность и ясность прекрасны, как бывало, наверное, в императорских театрах (кто знает?), но всё это и сегодня работает. Она кладет руку на худую спину Глафиры. И велит мажордому, чтоб больше ни один волос не упал с головы посудомойки. Видя, слыша это, разночинствующий Перейденов сокрушенно отказывается от заработанного за дочь «гонорара». Сентимент, проскользнувшая вдруг в княжне искра жалости работает лишь в отношении «своих», другие не интересуют, других били и будут бить. Оплакиваемы не все, а только те, кто из «ближнего круга». Перейденов случайно упадет с крыльца и умрет через минуту.
В финале прибежит запыхавшийся нелепый племянник княжны Платон (Виктор Княжев) и, оглядывая свои окровавленные руки, сообщит о смерти Павла, во времена правления которого происходили указанные события. Алексею Ингелевичу, малорослому актёру, играющему «мысль об императоре Павла I, живущую в головах русского дворянства, чиновников и других жителей Петербурга 1801 года», наденут на голову черный мешок и унесут из ложи, откуда он наблюдал весь спектакль – ещё один зритель. Платон объявит своему опальному отцу, Александру Павловичу (Василий Реутов), что тот свободен. Но это такие запоздавшие новости, что их не слышно. Главное произошло – замученная Глафира больше не хочет жить: «вот если бы 20 лет назад», говорит она…
Пространство оживает – оно вообще живет своей жизнью, и Андрей Могучий передает это глубоко и объёмно. Пустая зала будет разрушена, город, возможно, тоже, прошлое проступит сквозь настоящее и наоборот. И не будет никаких надежд – «заморозьте меня снова», просит бог холода, наш главный сегодня бог.