15 апреля театр «Современник» будет отмечать свое 65-летие. Наш корреспондент – о недавней премьере театра – спектакле-концерте, посвященном Виктору Цою.
Как когда-то «Вечно живые» Виктора Розова, стихи вечно актуального Виктора Цоя звучат сегодня манифестом поколения «миллениалов» вообще и театра, оживленного приходом нового худрука, в частности.
Спектакль Виктора Рыжакова «Живой» — это стихи Виктора Цоя в новых музыкальных аранжировках, которые перемежаются воспоминаниями его друзей, жены, мамы. Драматические эпизоды между песнями отсылают к конкретному дню жизни Цоя (рождение сына, программа передач в день его смерти 18 августа 1990 года, телефонный звонок с предложением сниматься в фильме «Игла») и складываются в драматургию жизни нашей, очень узнаваемой и современной. Массивная стена-подиум по диагонали протыкает сцену и впивается иглой в зал, нависая над партером. Белая сцена, черный рояль, барабаны, микрофоны, аккордеон – сценография Николая Симонова лаконична и построена на ключевых ассоциациях: Цой — это стена на Арбате, тысячные концерты, громкая музыка, стихи и инстинкт свободы. Отсюда такое вольное существование артистов вне мизансцен: сидят, слушают, поют, танцуют, получают кайф от собственной молодости и синергии, которая раскачивает зал от трека к треку.
При этом с самого начала от «Живого» веет тревожностью. 21 короткая история из жизни Виктора Цоя должна привести к неизбежному финалу, когда 28-летний музыкант, кумир миллионов, разобьется на своей машине. Видеограф спектакля Владимир Гусев превращает life stream с крупным планом вокалистов в голограммы и инкрустирует их в урбанистические пейзажи видеопроекции на стене, напоминающей стену Цоя на Арбате. В кадрах видеоарта плывут ряды панельных домов человеческого муравейника, небесные выси («стена из кирпичей-облаков крепка»), в финале – лежащий во всю диагональ сцены Виктор Цой, как на картине Ганса Гольбейна-мл. «Христос во гробе». «Буду говорить исходя из того, что он здесь присутствует», – одна из первых реплик спектакля сразу устанавливает правила игры и определяет отношение артистов к своему герою. Не памятник, не миф – живой, рядом.
Форма концерта, буквально ансамблевое существование не только как театральной труппы, но и как группы музыкантов «Июльансамблю», хорошо знакома и отточена в «Современном/Несовременном концерте», в спектакле «Оттепель». Публика давно знает выпускников мастерской Рыжакова (Школа-студии МХАТ) как сильную труппу-оркестр с хорошими голосами и профессиональными музыкальными навыками. А вот для «Современника» формат живых концертов – новый. И «Живой», с одной стороны, интегрирует труппу «Июльансамбля» в сложившийся репертуарный театр, а с другой – обогащает этот самый репертуар новым жанром, объединяя молодых артистов «Современника» с учениками Рыжакова в единую труппу (правда, из 20 артистов спектакля лишь 8 – нерыжаковцы).
Отбор был довольно жестким, и музыкальный руководитель постановки Татьяна Бурель пригласила к работе только тех, с кем сошлись вокальные, музыкальные, поэтические и человеческие отношения. Этот спектакль от «Июльансамбля» кажется подведением итогов пройденного пятилетнего пути в качестве независимого театрального коллектива. Демонстрирует их универсальность и готовность к сольному плаванию вне ансамбля. Драматические артисты в роли рок-музыкантов «Живого» лихо осваивают саксофон, виолончель, бас-гитару, контрабас. Художник по свету Иван Виноградов устраивает настоящее световое шоу, как на концертах Мадонны. Но при всей эстетике и правилах живого рок-концерта, которые режиссер с самого начала предлагает публике: разрешает подпевать, танцевать, снимать происходящее на телефон, «Живой» остается более драматическим спектаклем, чем рок-концертом. И вот почему.
Каждый артист выбирал текст песни как личное высказывание, не творческий даже, а гражданский манифест. Потому поэзия Цоя не декламируется как поэтическое подношение, а звучит вызовом, одиночным пикетом, брехтовским зонгом. Подхватывая фортепьянные партии из рук в руки или выходя духовым трио «саксофон-тромбон-труба» на корму подиума, актеры существуют в едином психологическом рисунке и замысле. Более того, и само слово Цоя, изъятое из привычной среды (концерт, стадион, квартирник) и оторванное от авторского исполнения, звучит чистой поэзией. «Снова солнца на небе нет / Снова бой, каждый сам за себя / И мне кажется, солнце не больше, чем сон / На экране окна сказка с несчастливым концом».
Сольный номер актрисы Варвары Шмыковой (его после сериала «Чики» зал ожидает с особым оживлением), вопреки сложившемуся ампула «огненной бабы», становится самой лиричной и остро звучащей нотой спектакля. Выпустив энергию в бешеном танце на предыдущем треке, к исполнению своего «манифеста» актриса подходит полушепотом. Обнуленной, прозрачной, тихонькой. Голос с хрипотцой, слезы внутрь: «Я посадил дерево / Я знаю — мое дерево не проживет и недели / Я знаю — мое дерево в этом городе обречено…». Тем, кто успеет до спектакля посетить фотовыставку в фойе и прочесть на одной из работ признание Вари, что она уходит из «Июльансамбля», этот монолог будет особенно невыносим. В нем звучит другая Варвара, уже перешедшая от своих вампирических экзальтированных героинь к иной форме внутренней правды. Строчки Цоя становятся благодарным прощанием актрисы с мастером, и с красивой ноты начинают свободный полет будущей «чайки». Темпоритм спектакля стройно балансирует от громогласных заражающих публику скандирований, эпатажных выходов в зал, хоровых номеров – до камерных лирических откровений. От попсовой «Звезды по имени Солнце» – до исповедальных интонаций «Мы прячем глаза за шторами века». Режиссер чутко держит равновесие между Цоем массовой культуры и Цоем как явлением искусства (столь ожидаемые поклонниками «Восьмиклассница» и «Когда твоя девушка больна» не звучат). Благодаря очень разным аранжировкам многие композиции узнаются не сразу, это держит внимание зрителя и оживляет затертые до дыр треки.
Хочется отметить, что это не биографический спектакль в мелодраматических мотивах, от которых в финале все должны непременно пустить слезу. «Живой» – не ода, не панегирик, не вечер воспоминаний и поминовений. Команда молодых артистов не пытается скопировать Цоя, назвать и как-то классифицировать феномен человека, за короткую жизнь ставшего лидером поколения, символом перемен в советском безвременье. «Живой» — поток чистой энергии стихов и музыки. Попытка воплотить в театральную материю свет «звезды по имени Солнце».
В спектакле действенно отражается самоопределение театра, вынесенное в заглавие на фасаде с приходом нового худрука: Со-хранение, Со-авторство, Со-единение, Со-творчество, Со-временник. «Современник» очевидно преобразился и оживился: от сайта, фирменного стиля, зрительского фойе с экспонатами произведений современного искусства – до мощного технического оснащения зала и сцены. Это стало возможным благодаря генеральному партнеру театра – фонду Олега Дерипаски «Вольное дело». Дерипаса давно помогает Школе-студии МХАТ (в рамках их совместного проекта «Молодой МХАТ – России» «Июльансамбль» уже объездил с гастролями всю страну), а после прихода Виктора Рыжакова в «Современник» стал поддерживать и театр на Чистых прудах.
Спектакль — это лишь часть масштабного проекта «Живой», к сотворчеству в котором «Современник» пригласил Британскую школу дизайна и Школу фотографии Родченко. Предметом исследования молодых художников (дизайнеры, фотографы, стилисты) стало пространство живого. Не пыль и канон, а Цой – как бесконечно живая энергия, существующая в безвременной константе. Молодым людям без личного опыта «Цой-инфицирования» (они не ходили на его концерты, не гонялись за его пластинками) было предложено создать форму. Так получились три направления: фотовыставка, смонтированная с воспоминаниями современников и с откровениями артистов спектакля о том, что для них Цой; выставка фэшн-постеров в стиле «я – Виктор Цой»; выставка арт-объектов, самый любопытный из которых – «Эфемерная стена Цоя». На холсте, имитирующем кирпичную стену, зрители могут написать что угодно, но через 30 секунд надпись исчезает. Мысль художника Рудольфа Мирзоева проста: написанное зрителем существует сразу в будущем (как он задумал), настоящем (пока он пишет), прошлом (надпись исчезает). Значит – времени никакого, и «Цой жив».
В 1956 году Олег Ефремов открывал новый театр «Современник» пьесой молодого Виктора Розова. «Вечно живые» звучали откровением поколения шестидесятников, отказывающихся от пафосных лозунгов. Сегодня Виктор Рыжаков начинает новую эпоху «Современника» стихами Виктора Цоя. Последовательность его «зонгов» складывается в манифест совсем иного поколения, которое спустя 30 лет после ухода Цоя продолжает ждать перемен. Чтобы сбить пыль и пафос с самого известного трека, давно ставшего штампом масскульта, песню «Перемен требуют наши сердца» оставляют напоследок и в очень сдержанной аранжировке. Актер Артем Дубра исполняет ее негромко, но напряженно, сидя спиной к залу. Слово «ждём» к концу песни зацикливается в бесконечное повторение, накапливание энергии, подводку к последнему выстрелу. Финальное соло ударных обрушивается на зал пулеметной очередью. И звучит яростным, дерзким, безнадежным и бессловесным криком поколения «вечно ждущих» своих перемен в непременно стабильном государстве.