В фильмографии одного из главных театральных режиссеров второй половины ХХ века Питера Брука пятнадцать картин (включая телевизионные и короткометражные). Но подавляющее большинство из них — адаптации его сценических работ. Важное исключение — фильм «Модерато кантабиле» (1960) со звездами французской «новой волны» Жанной Моро и Жаном-Полем Бельмондо. Его театральность не очевидна, но глубинна: в каком-то смысле это рефлексия о театре
Слышен крик. Урок музыки прерывается. Мадмуазель Жиро и мадам Дебаред выглядывают в окно. «Что случилось?» — спрашивает мальчик, которому не дается сонатина с пометкой moderato cantabile — «медленно и певуче». В окне — причал с катерами. Серый свет межсезонья. Мадмуазель Жиро пытается продолжить урок, но сонатину вновь обрывает полицейский свисток. По набережной бегут люди, чтобы застать финальную сцену драмы в Café de la Gironde — любимой забегаловке местных работяг. Тело женщины на полу, разбитый бокал, пролитое вино. Когда мадам Дебаред, оставив сына на улице, протискивается сквозь толпу, убийца еще лежит рядом с жертвой, обнимает, целует: «Я люблю тебя».
Они впервые заговорили в том же кафе на следующий день. Мадам Дебаред, поборов стеснение (женщине так трудно найти предлог), вошла и попросила вина. Позвольте вас угостить? — спросил Шовен. Спасибо, хотя вообще-то это не в моих привычках. Когда она ужинает дома с надутым мужем-фабрикантом, тот сидит на другом конце огромного стола, а Шовен сейчас стоит совсем рядом за барной стойкой. Но вчерашний крик был таким громким, что ей хочется узнать, почему. Нет, ей хочется большего. Прожить эту историю. Снова нет: проиграть без гибели всерьез, подойти к самому краю, постоять на цыпочках, вглядываясь в пропасть, может быть, даже качнуться вперед (насколько сильно, она пока не знает). Природа этого любопытства, соблазна определяет сюжет, настроение, темп и ритм «Модерато кантабиле».
Фильм, снятый в 1960 году уже знаменитым театральным режиссером Питером Бруком по роману Маргерит Дюрас, считается очень литературным. Он участвовал в конкурсе Каннского кинофестиваля, но приз получила лишь Жанна Моро за роль мадам Дебаред. Сыгравший Шовена Жан-Поль Бельмондо уже снялся в ошеломительном дебюте Годара «На последнем дыхании», где, ломая условность, обращался прямо в камеру, к зрителям: «Если вы не любите море, если вы не любите горы, если вы не любите жизнь, катитесь к черту!» Годом раньше Дюрас написала сценарий к первой картине Алена Рене «Хиросима, любовь моя» — еще одному этапному фильму французской «новой волны». Феллини в 1960-м выпустил «Сладкую жизнь», Хичкок — «Психо», Антониони — «Приключение», Трюффо — «Стреляйте в пианиста». На этом фоне «Модерато кантабиле» выглядела если не старомодно, то академично. Умеренно и певуче — это было совсем не про 1960 год.
Толпа, движение, страсть, убийство — все, из чего стремительно ускорившееся время делало сюжеты, Питер Брук оставляет в прологе, превращая героев Моро и Бельмондо из участников в зрителей, пропустивших начало представления. Точнее, в зрителя и рассказчика. Мадам Дебаред просит Шовена рассказать историю любовников из Café de la Gironde. Но ничего пока не известно. Он должен придумать эту историю для нее. Согласиться с ее прихотью, стать актером, исполняющим романтическую роль в ее буржуазном театре.
Она хочет знать все: случайно ли они познакомились, как впервые заговорили. Он проходил на работу мимо ее дома. Это была женщина, которая по утрам часто стояла у окна и смотрела на мужчин, которые шли работать в арсенал. Она жила в доме с огромным садом, окруженным железной оградой, и иногда вечером, особенно в это время года, когда ее муж и ребенок спали, она выходила прогуляться. Доходила до ограды и смотрела на улицу. Однажды вечером он увидел ее в этом саду. Вот так-то у них все и началось, говорит Шовен, один из тех, кто работает на мужа мадам Дебаред. На кого она смотрит любезно и безразлично, когда устраивает ежегодный прием для работников в своем доме с большим садом.
Другая сцена. Ночь. Взгляд медленно скользит по железной ограде сада. Позже Шовен скажет, что был там, но сейчас это нейтральный, ничейный взгляд, принадлежащий любому зрителю. Герой Бельмондо — не подглядывающий. По крайней мере, не в том смысле, который открывает кинематограф опять-таки в 1960 году (в «Подглядывающем» Майкла Пауэлла маньяк убивает женщин, снимая на камеру выражение последнего ужаса на их лицах). Отношения мужчины и женщины (возможно, убийцы и жертвы) опосредованы у Брука иначе.
— Почему он убил ее?
(Лицо Жанны Моро, когда она слышит ответ: камера пристально смотрит на нее в упор, чуть снизу и вполоборота, пока она не закрывает глаза и не опрокидывается за кадр словно в обморок. Картинный, сценический жест).
Фильм Питера Брука театрален не в том вульгарном смысле, который предполагает пышные декорации или преувеличенные страсти. Это разыгранный в пустынном ветренном пространстве «театр для себя», героиня которого стремится стать из зрителя участником, превратить чужую, лишь частью реальную, а больше выдуманную историю в личный опыт. Сломать благопристойность «модерато кантабиле». Прожить бульварный сюжет с трагическим финалом.
(Поэтому сдержанная поначалу игра Жанны Моро чем дальше, тем более мелодраматична и патетична).
Мадам Дебаред выбирает героя для заведомо невозможного романа. Конечно, им не дали бы встречаться. Когда она входит в кафе, рабочие с завода ее мужа сперва замирают, потом стягивают головные уборы — так холопы «ломают шапки» в присутствии барыни. Шовен лишь формально один из них, но социальная пропасть непреодолима. Конечно, это не могло продолжаться дольше, чем «семь дней, семь ночей» (таким было англоязычное название фильма). Этот социальный конфликт очевиден и груб, но он всего лишь рама, декорация для моноспектакля героини Жанны Моро.
Чем больше я всматриваюсь в Шовена, тем больше сомневаюсь в реальности этой риторической фигуры в большом пальто, с бокалом вина в одной руке и сигаретой в другой. Мне кажется, мадам Дебаред придумывает его так же, как он придумывает для нее историю. Он материализуется из скуки и томления, ожидания чего-то внезапного и резкого как крик. Как жизнь, по которой она тоскует. «Мне кажется, однажды я тоже так кричала. Да, когда рожала этого ребенка».
Долгие прогулки, меланхоличные проезды камеры под аккомпанемент сонатин Диабелли, отчужденная страсть. Даже когда однажды в парке (с идеально ровным наклоном деревьев — словно расческа прошлась) пальцы Шовена касаются горла мадам Дебаред, это лишь репетиция страсти, игра (она сама помещает туда его руку). Ведь он всегда говорит только то, что она хочет (ей кажется — боится) услышать.
— Предполагаю, что она попросила убить ее и он не мог поступить по-другому.
Ей бы хотелось знать больше. Даже если ему придется придумывать.
— Настало время, когда он понял, что может трогать ее только (ему не нужно договаривать).
— Здесь (она показывает на горло).
— Да.
И снова театр: следственный эксперимент в кафе. Уже ко всему безразличный убийца, механически исполняющий свою роль перед толпой, собравшейся на единственно доступное в городе представление. На полу рядом с аккуратно пролитым вином — силуэт мелом. Мужчина встает на колени, склоняется молча, встает.
В этой сцене так явно не хватает главного, что мадам Дебаред должна ее воссоздать. Уточнить.
Ночью в том же — теперь пустом — кафе Шовен, прежде чем навсегда уйти, говорит ей: «Я бы хотел, чтобы вы умерли» (но не то, что сказал своей жертве убийца).
«Я умерла» (она опускается на пол и воет так же протяжно и громко, как та, чью роль ей все-таки удалось прожить).