Осенью 2023 года в двух разных театрах – Альметьевском национальном и Томском драматическом – случились лаборатории по комедийным текстам. Обе курировал театровед Нияз Игламов. Проекты объединил исследовательский подход к природе театрального юмора, обеспечивший занятные результаты, а также – текст Евгения Гришковца «Весы» и режиссёр Анна Потапова. Природу смеха в эпоху катастрофы изучала Жанна Зарецкая.
Альметьевск: улыбка тыквы
При входе в Альметьевский национальный театр гостей и участников лаборатории встречали желтые, зелёные, оранжевые тыквы: некоторые – с рожицами (глазками, ротиками и даже усами и очками), такими разнообразными и выразительными, что хоть спектакль с ними играй. Идея тоже понятна: не страшные, напоминающие о смерти, зубастые тыквы хэллоуина, а весёлые, добродушные, мультяшные, с табличкой «UmoraLab» в тряпочных ладошках. От таких подвоха не ждешь. Но в том-то и дело, что, как только к комедии начинаешь относиться не как сценаристы ситкомов, а чуть серьезнее, наружу выходит её (комедии) основная функция. А она – не в повышении коэффициента рекламоёмкости, а в реализации смеха как «высшей духовной привилегии человека», которую исследователь смеховой культуры Михаил Бахтин, а до него «отец медицины» Гиппократ, древнегреческий философ и учёный Аристотель и древнеримский писатель-сатирик Лукиан, напрямую связывали со «свободой духа и речи». У такого, условно говоря, ритуального смеха есть как минимум две существенных особенности: он направлен на человеческие страхи и накрепко связан с историческим моментом, то есть с настоящим временем (в отличие от религиозного учения и любых других «моральных сводов», проповедующих «вечные ценности»). Не удивительно, что именно смехом в любые времена поверяется правда театрального зрелища. Эта непроизвольная реакция символизирует смыкание двух реальностей – сценической и внетеатральной.
Смеялись в Альметьевском театре в день показа сразу всех трёх эскизов много. И надо признать, что коды Бахтина сработали. Эскиз по татарской пьесе 2022 года «Прапрадед», созданный режиссером татарского театра из башкирского города Туймазы Айдаром Зариповым – это практически нанизывание на сюжетную нить сегодняшних страхов. Причем, страх смерти оказывается далеко не самым сильным. Умирает центральный герой Зульфат (Эдуард Латыпов) в самом начале действия и незаметно для себя самого. Перебрал на свадьбе единственного сына, поставленной вполне реалистично – и сердце не выдержало. А испытания устраиваются герою уже в другой эпохе и в ином жанре: антиутопическом.
Айрат Мифтахов, Ильсур Хаертдинов и Эдуард Латыпов в эскизе «Прапрадед» © Пресс-служба Альметьевского татарского национального театра
Фабула пьесы «Прапрадед» Артура Ибрагимова, который вот уже 10 лет работает экспертом-криминалистом в альметьевской полиции и вдруг подал пьесу на конкурс «Новая татарская пьеса – 2022», проводившийся Театром имени Камала, и стал одним из призёров, напоминает знаменитую французскую комедию «Замороженный» с Луи де Фюнесом. Но там замороженный дедушка героини из прошлого попадал в наши дни, и очевидный технический прогресс и финальное торжество любви вселяло оптимизм, а здесь герой пробуждается спустя пару веков от нашего времени, и, несмотря на анекдотичность эпизодов, в целом реальность его не просто не радует, а повергает в подлинное отчаяние. То есть пьеса построена совершенно по модели советских комедий: всё это было бы смешно, когда бы не общекатастрофический «бульон». В эскизе Айдара Зарипова «замороженными» в эмоциональном плане оказались все обитатели будущего. Шарообразному роботу Ильсура Хаертдинова (надувной белый комбинезон плюс парик, под которым спрятан блестящий металлический «мозг») заторможенность простительна, а отсутствие у него абстрактного и образного мышления выглядит удачной шуткой (бедняга массу времени тратит на то, чтобы принести пробудившемуся от 200-летнего сна Зульфату «сорокоградусную воду»: пока он её несет, вода – а вовсе не то, что имеет ввиду Зульфат – остывает до 39). Но такими же «роботами» по сути, хотя и людьми по биологическому типу, оказываются и остальные «будетляне». К примеру, врач с огромными красными, как крест на её форменном цилиндре, губами – Диляра Фазлиева (кто видел «Магазин» Эдуарда Шахова, несомненно, помнит её в выдающейся роли девушки-рабыни) походит на эротическую куклу, при этом всё её тело представляет собой электрошокер.
Диляра Фазлиева в эскизе «Прапрадед» © Пресс-служба Альметьевского татарского национального театра
Это она, врач, выращенная, как выясняется, в пробирке, «из правительственной клетки», и чеканящая, точно армейские приказы, все действующие правила и законы, представляет герою Эдуарда Латыпова праправнука Марата – Айрата Мифтахова, еще одного условно замороженного: в белоснежном костюме, среднем между спортивными и военным (с последним его роднят брюки-галифе). И тут занавес сдвигается – и не только затем, чтобы в отсутствие художника (которого на лабораторях практически не бывает) сменить обстановку, а чтобы океан огромной сцены, в котором утопал герой, оставленный в одиночестве, обернулся берегом спасения, когда рядом оказался близкий человек. Комизм последующих ситуаций основан на том, что, пока внук учит деда обращаться с компьютером (в эскизе – воображаемым), дед вынужден преподавать ему навыки куда более важные для выживания – навыки непосредственного человеческого общения, утраченные в XXIII веке за ненадобностью: ценность человека здесь определяется единственно материальным благосостоянием. В результате в жизни Марата появляется Алсу, которую актриса Илюза Набиуллина явно успела полюбить и одарила собственной детской открытостью и непосредственностью. Ну а дед после встречи с женщиной-осьминогом принимает решение с риском для жизни (машина времени ещё далеко не совершенна) вернуться к своим, в те времена, когда детей воспитывали в семьях, а не растили, как цыплят, в инкубаторах.
Страх перед оборотной стороной цифровизации – тотальным контролем и регламентацией всех человеческих проявлений, включая и личную сферу, – один из самых актуальных и сильных в наши дни. Тема эта роднит пьесу «Прапрадед» с антиутопиями Замятина и Оруэлла. Но самое любопытное, что получилось в эскизе – процесс оттаивания заиндевевших людей-солдатиков под воздействием эмоциональной теплоты истосковавшегося по общению гостя из прошлого. А самой слабой оказалась визуальная сторона: всё же без художника образ будущего и его обитателей создать нелегко. Так что «женщина-осьминог» и другие представители XXIII века не убедили.
Второй эскиз – по пьесе «Мисс Гузаллек» («Мисс красота») поставил Дмитрий Огородников. Тут драматург, наоборот, человек в Татарстане весьма известный: писатель и общественный деятель, сын писателя из числа корифеев татарской литературы XX века Аяза Гилязова Мансур Гилязов. Это на основе его монодрамы «Микулай» о пожилом кряшене (крещеном татарине), который остался один во всей деревне и перед смертью вспоминает свою грешную жизнь, молодой татарский режиссер Ильшат Рахимбай снял свой этно-хоррор с Виктором Сухоруковым в главной роли (кстати, «Микулай» есть в репертуаре Альметьевского театра, и исполнитель заглавной роли, актер Рафик Тагиров, в фильме сыграл мощного, хоть и обездвиженного, 140-летнего деда Маркума).
Сцена из эскиза «Мисс Гузаллек» © Пресс-служба Альметьевского татарского национального театра
«Мисс Гузаллек» – розовский «Традиционный сбор» на татарский лад: одноклассники собираются, став взрослыми людьми и переоценивают прежние отношения и нынешние достижения. В прологе герои рассказывают о себе с большого (во всё зеркало сцены) экрана – возникая словно бы в воображении двух узнаваемых школьных учительниц по призванию, то есть любящих и помнящих всех своих учеников (Раушания Файзуллина и Файма Бикмуратова). Бывший двоечник и хулиган Хасан (Рифат Ахмадеев) стал хозяином жизни и нефтяной компании, бывший отличник Фаннур (Айзиль Фазлиев) работает у него шофером, бывшая смешная толстушка Райхана (Лейсан Ахмадеева) теперь – любимая и любящая жена и мать и при этом роскошная женщина, а не от мира сего дама в широкополой шляпе и корпулентный геолог и вовсе оказываются оборотнями – агентом спецслужб и вором в законе, влюбляющимися друг в друга. Отличниками по жизни выглядят не самые умные, а самые реализованные, и вне конкуренции тут – капитан корабля, на котором происходит вечеринка – Кадрия (Гульнара Кашипова): женщина-унисекс и без возраста, но с ярко выраженными профессиональными маркерами – пружинящей походкой, сипловатым голосом и ловкими руками, готовыми всех нарушителей праздничной атмосферы скрутить морским узлом и вышвырнуть за борт. Вообще, именно на комедийной лаборатории стало понятно, насколько ловко работают татарские артисты с социальными масками. В эскизе «Мисс Гузаллек» это тем очевиднее, что режиссеру досталась почти исключительно молодежь труппы, а герои – люди среднего возраста, и актеры выжали из этого обстоятельства массу юмора, показав, как запросто сегодняшние взрослые превращаются обратно в школьников. Выбор типажей – самая сильная сторона режиссуры Огородникова, человека с образованием телережиссера. А вот с тем, чтобы выстроить сюжет вокруг главной интриги: героиня по имени Чулпан (Римма Гайсина) отправляет на встречу свою юную дочь (Лилия Загидуллина), потому что комплексует по поводу лишних килограммов и социальной несостоятельности (мать-одиночка, уборщица), – возникли проблемы. Как и с мизансценами: ничего, кроме танцев под оглушительную попсу в качестве решения массовых сцен не придумалось. Но отчасти всё же получилось рассказать историю про страх, который базируется на подростковых стереотипах сознания, и потому лечить его надо не у косметолога – а именно страх критики и осуждения другими, называемый психологами в числе самых распространенных и интенсивных эмоциональных переживаний.
А вот с третьей пьесой, наоборот, всё сложилось неожиданно удачно. Неожиданно, потому что «Весы» Гришковца – это, мягко говоря, спекулятивная драматургия, поскольку пьеса Гришковца – это вовсе не то, что Гришковец, сам рассказывающий свои «универсальные» тексты, где пронзительные отступления важнее истории, которой, по сути, и нет. «Весы» – безмерно слезоточивая пьеса про то, о чем говорят мужчины в приемном покое роддома. И хотя с самого начала понятно, что «сегодня все хорошо родятся» (есть там прямо такой текст), Гришковец использует стандартные рычаги, чтобы зритель читал/смотрел историю сквозь слезы. А вот режиссер Анна Потапова решила с текстом побороться и поставила в центр своей композиции подвыпившего героя в исполнении таланливого артиста Динара Хуснутдинова, который сбивает чрезмерный пафос, вышучивая буквально всё – от веры в знаки зодиака до непременного желания друга (для татарской версии Алексея переименовали в Алмаза – Фаиля Сафиуллина), чтобы родился сын.
Сцена из эскиза «Весы» © Пресс-служба Альметьевского татарского национального театра
В качестве пространства для показа Анна Потапова выбрала вахту служебного входа театра – и вышло весьма аутентично: все вахты в России похожи друг на друга и населены примерно одинаково – везде шныряет уборщица с ключами, которая ворчит, что только она одна и работает (Разина Хакимова), а вахтер любого пола вполне может оказаться «нашим человеком». Громкий Эдуард-Динар в бело-красно-зеленой хоккейной джерси с надписями «АК Барс» и «Татнефть» выглядит в таком прикиде совершенно узнаваемым, «своим» – и, очень точно играя нетрезвого человека (говорит на повышенных тонах, легко заводится, всё принимая на свой счет, удивляет спонтанностью – вдруг заметив на стене инструкцию по борьбе с терроризмом, вперяется в неё и забывает обо всём на свете), заполняет собой весь игровой закуток. Так что персонажам с их мелодрамами приходится отвоевывать и территорию, и внимание публики, но поскольку актеры Альметьевского татарского театра – даже молодые – работают как мастера, то всё складывается comme il faut. Удались и сердобольная медсестра (Резеда Хаертдинова), и чувствительный отец-дебютант Айрат (прекрасный Раушан Мухаметзянов наконец дождался, наконец, незлодейской роли), и его мать, крошечная железная леди из спецслужб (Асия Харисова), а больше всех – единственный представитель старшего поколения Ирек (упоминавшийся выше актёр из числа корифеев Рафик Тагиров). И вот исповедь его героя, ставшего в итоге дедом, а также откровения балагура Эдуарда, который единственный из всех уже имеет опыт смерти близкого человека, превратившийся в мучительный страх за всех родных людей, вдруг выводят на единственный критерий психической нормальности – способность сознавать хрупкость и безусловную ценность человеческой жизни. И розы, которые в финале, пережив ряд потрясений, Эдуард приносит с улицы целой охапкой, завернув их в куртку от непогоды, точно младенца, и потом дарит женщинам, отлично с этой темой рифмуются.
Томск: cherchez la femme
Вторая по счету лаборатория Comedy UlёT в Томской драме поразила меня год назад тем, что на показы здесь собирается почти полный 600-местный зал зрителей, предварительно купивших билеты и активно включающихся в обсуждения эскизов. Тексты участникам, как и на прошлой Comedy UlёT, были предложены из разных исторических периодов, так что их, за исключением «Весов» Гришковца, предстояло еще и адаптировать к современности. Безусловными удачами тут оказались «Весы» Михаила Лебедева и водевиль начала XIX века «Бабушкины попугаи» Анны Потаповой. У «История с метранпажем» Ильшата Мухутдинова и «Двенадцати стульев» Петра Нореца смыканий с современностью возникло меньше.
У Михаила Лебедева «Весы» обернулись отчаянным поколенческим высказыванием, причем гендерным. Четверо мужчин в приемном покое роддома выглядят потерянными и беспомощными, пока женщины, по понятным причинам, не могут быть с ними. Взрослые зрелые люди в такой вполне штатной ситуации фактически превращающиеся в детсадовцев: один (Артём – Александр Горяинов), выйдя неуверенной походкой из родильного отделения, валится в обморок (кстати, под ноги зрителям первого ряда), второй (Алексей – Артём Киселёв) с того самого момента, как осознал, что в третий раз не отвез жену в роддом, пребывает в сомнамбулическом состоянии, причитая, что ему нужен сын и только сын, третий – на первый взгляд, самый вменяемый и конкретный (Эдуард – Юрий Шадрин), да еще и претендующий на роль остроумца («Эдуардович – это не отчество, а текст на алкоголе»), вдруг обнаруживает в своих шуточках ощутимую долю подростковой пошлости, а главное – оказывается носителем сильного чувства вины за смерть первого ребенка, случившуюся много лет назад и обернувшуюся гиперопекой над вторым. Самым взрослым в этой истории выглядит возрастной персонаж, преподаватель вуза Игорь (жесткий ответ этого героя Павла Кошеля на бесцеремонные намеки Эдуарда по поводу того, кто у него там рожает, студентка или аспирантка, – один из самых сильных моментов эскиза), но и он не сдал экзамен по предмету «быть взрослой дочери отцом» (именно дочь у него там и рожает), не удержал, предпочтя не ссориться с женой. Так что вся четверка, проходящая в точном режиссёрском разборе Лебедева через множество смешных ситуаций, основанных на инфантильной панике перед жизнью, в итоге видит только один выход из своих тупиков – «немедленно выпить». Страшно даже подумать, что с ними могло бы произойти, не случись в этом роддоме строгая медсестра с противным, как водится, голосом (прекрасная характерная роль Олеси Казанцевой), но которой всё прощаешь за её феноменальный для наших дней гуманизм.
Сцена из эскиза «Весы» © Пресс-служба Томского театра драмы
Режиссёр из Башкортостана Ильшат Мухутдинов, выбравший Вампилова, тоже сделал ставку на женщину. Виктории – молодой героине, которая приехала в провинциальный городок устраиваться на работу, Ильшат придумал исходной событие: в пространство, с точенными вкраплениями аутентичной советской мебели (дивана, тумбочки с телевизором, журнального столика) вбегает девушка в свадебном наряде (Екатерина Дружкова). Она захлопывает отдельно стоящую дверь, тревожно озирается, а потом стремительно стаскивает с себя платье и надевает длинную футболку. На головокружительных в прямом смысле шпильках она выглядит комично-неустойчиво, и это – смысловая деталь: девушке, смотрящей на мир широко раскрытыми испуганными глазами подростка, нужна опора, поскольку первая серьезная встреча со взрослым миром явно оказалась неудачной. Мир же в лице метранпажа (Дмитрий Янин), занятного исключительно футболом, и администратора гостиницы (Андрей Самусев), озабоченного только тем, чтобы монетизировать собственную выгодную должность, не только не оказывает поддержки этому почти что ребёнку, но и продолжает погружать её в безразличную и далеко не бескорыстную реальность. Как все комедии эпохи застоя эта – довольно печальная. Если бы историю инициации прелестной юной леди выстроить до конца, пьеса получила бы новую, оригинальную трактовку: было бы понятно, за что наказаны все остальные герои, а кроме того, сюжет обрел бы многослойность. Но режиссёр почти сразу после пролога, свою счастливую находку словно бы позабыл и сосредоточился на крахе администратора Калошина. Надо сказать, что Андрей Самусев со своей ролью человека, прожившего нечестную, прежде всего, по отношению к себе – то есть, попросту говоря, чужую жизнь, и обнаружившего это в преклонном возрасте, – справился блестяще. Но остальные герои при этом как-то потерялись.
Сцена из эскиза «История с метранпажем» © Пресс-служба Томского театра драмы
Сюжет, заявленный Петром Норецем в начальных сценах его «Двенадцати стульев» и вовсе изумил. Теща Кисы Воробьянинова, мадам Петухова (героиня Ольги Мальцевой), является зятю фактически двойником пушкинской Пиковой дамы – в белом чепце и пеньюаре, – а Киса (Владимир Козлов) ведет себя фактически как Герман, ну разве что пистолетом не грозит, но это не отменяет того факта, что причиной смерти старушки оказывается именно он. Весь сюжет эскиза – месть невинно убиенной родственницы посредством одного непрерывно меняющего обличья персонажа, по сути чёрта. Артист Константин Калашников, виртуозно перевоплощаясь, сыграл в эскизе 11 ролей – «застенчивого воришки» Альхена, «кипучего лентяя» Полесова, официанта в столовой, куда Киса приводит Лизу Калачёву, и тратит деньги, которых потом не хватит для покупки стульев, придуманную режиссером эксцентричную певицу Мясоедову, аукциониста, монтера Мечникова и других, помешавших разбогатеть великому комбинатору и «отцу русской демократии». При этом роль Бендера – вовсе не по вине Данилы Дейкуна – сместилась с первого плана на обочину всей истории. Да, впрочем, и остальные герои остались на уровне типажей: отменной идее не хватило разбора. Но финал у эскиза был: в образе служительницы клуба, сообщившей Воробьянинову о чудесной находке в стуле, являлась удовлетворенная местью теща Петухова с новоприобретенными ангельскими крыльями за спиной.
Сцена из эскиза «Двенадцать стульев» © Пресс-служба Томского театра драмы
Зато самый сложный, как казалось изначально, материал – водевиль начала XIX века «Бабушкины попугаи» Николая Хмельницкого, чья судьба могла бы стать сюжетом для отдельной пьесы (чиновник коллегии иностранных дел, адъютант Кутузова во время Отечественной войны 1812 года, любитель светских вечеринок и театральный критик, развлекавшийся на досуге переводами второстепенных французских авторов, впоследствии стал губернатором Смоленска, был обвинен в воровстве и оказался в Петропавловской крепости, откуда вышел оправданным, но абсолютно сломленным) – стал триумфатором томской лаборатории. Одна бабушка из «Попугаев» Хмельницкого – в прошлом светская красотка свободных нравов, с возрастом, как это часто бывает, превратившаяся в ханжу и оберегающая дочь и внучку от мужчин, – у режиссера Анны Потаповой размножилась в целую банду из пяти вооруженных и расфуфыренных опереточных пожилых дам в черном, где верховодит героиня изумительной Валентины Бекетовой. Бабушки роскошно поют куплеты про коварных мужчин, причём, каждая имеет особый характер и ужимки (это тот актерский багаж, которым старая гвардия владеет в совершенстве). При этом все герои – очаровательная хозяйка дома средних лет, её дочь и служанка-подружка дочери, а также трое атакующих их мужчин военного сословия, которых бабушки, скрывающие от девушек факт наличия в мире мужчин, называют попугаями, – выглядят так стильно, что хоть статуэтки с них ваяй.
Сцена из эскиза «Бабушкины попугаи» © Пресс-служба Томского театра драмы
Нелепая затея бабушек выстроить мир без мужчин, естественно, порождает уморительных недоразумений, каждое из которых разыграно как изящная сценка. Например, попытка юных особ, благородной Терезы (Аделина Бухвалова) и служанки Жоржетты (Екатерина Максимова), объяснить самим себе, почему им на прогулке грустно, а воркующих голубкам – весело, заканчивается чересчур горячими девичьими объятиями. А уж когда влюбленные юноши, дабы не спугнуть избранниц, подхватывают «игру в попугаев», репризы следуют каскадом – при этом, визуальная стилизация под барокко, строго выверенная режиссером, превращает зрелище в чистую театральную радость без грана вульгарности. Но существует еще и пара бонусов для театральных гурманов: ночная сцена в эскизе – прямая цитата из «Сказок Пушкина» Боба Уилсона в Театре Наций, а куплеты девушки поют на мотив баркаролы из комической оперы «Сказки Гофмана». И вся эта эффектная театральность вовсе не отменят остроты звучания, которой никто не чаял услышать в этакой безделке: перед нами типичный «левый тренд», доведенный до абсурда. А фраза Терезы в финале: «Мама не будет против, потому что у неё появился свой попугай», – примирила с этим зрелищем самых радикальных зрителей.