СПЕКТАКЛЬ: «Укрощение строптивой»
РЕЖИССЕР: Алессандра Джунтини
ТЕАТР: Курганский театр драмы
«Маска плюс» — программа «Золотой маски», в которую входят спектакли, не попавшие в число номинантов. Это не всегда означает, что постановки хуже тех, что в конкурсе: только в «Маске плюс» можно показать значимые студенческие спектакли, до конкурса не допускаемые по определению, или спектакли, вызвавшие восторг одних членов экспертного совета и негодование других. Именно это, вероятно, и случилось со включенной в программу «Строптивой» Алессандры Джунтини. Выпускница СПбГАТИ и итальянка, Джунтини поставила в Кургане редкий для наших просторов по-настоящему феминистский спектакль — вольное прочтение «Укрощения строптивой» Шекспира.
Катарину в спектакле Курганского театра драмы мы видим пациенткой психбольницы (художник — София Матвеева), лечить которую, а для этого восстановить «историю болезни», приходит новый доктор. Доктор своей пациентке не верит, доказать свою версию не дает (да она уже и не в силах), за нее рассказывая, что с ней произошло — согласно меди-цинской карте. На мужской взгляд (понятно, что предыдущий врач — это Петруччо), Кэт явно преувеличивает свои страдания: «Что, Катенька, по-прежнему не дают ни есть, ни спать? Да еще и дразнят?» То, что обычно считывается как игра, раскрытие женской природы и внутренней потребности в любви, в этой версии оказывается настоящей ломкой характера, истинным, неприкрытым насилием: до того, любит ли Катарина Петруччо, в ее окружении никому нет дела, главное — выдать одинокую замуж.
Вся строптивость, вся сварливость Катарины сводится к тому, что она не красит лицо, не примеряет юбочки, не сооружает прически и не семенит на каблуках, чтобы понравиться мужскому и вообще патриархальному миру. Нормальное с точки зрения этого мира поведение девушки демонстрирует ее сестра Бьянка (Анна Сараева), хлопающая накладными розовыми ресницами и говорящая с мужчинами на птичьем, т. е. нотном, языке: зачем девушке знать что-то, кроме до-ре-ми-фа-соль-ля-си? Неудивительно, что в этой версии именно Бьянка оказывается медсестрой, любезно помогающей доктору (Иван Дробыш, он же — отец) контролировать Катарину и ставить ей диагноз.
Укрощение женщины — доблесть? Добиться, чтобы супруга пришла по первому зову — подвиг? Чудо, как говорят изумленные покорностью Катарины персонажи, сулящее «мир, спокойствие, тишину?» Алессандра Джунтини явно с этим не согласна. Знаменитый финальный монолог Катарины о вреде строптивости для женской красоты, о долге покорности и ласки перед мужем — хозяином и хранителем, произносит не Ирина Храмова, прекрасная исполнительница главной роли, а современная «школа жен»: записанные на видео Юлия Ауг, Евгения Беркович и другие театральные представительницы женского пола, заставляющие задуматься над тем, что происходит с этой маскулинной моралью сегодня, старо или нестаро она звучит (подставим другие лица — и легко можем представить такие советы от чистого, а иногда и корыстного до клиентов «курсов успешности» и разного рода тренингов, сердца).
Преображение Катарины — выход в свадебном наряде — походит на диспозицию какого-нибудь «Модного приговора»: вся семья и сестрины женихи столпились и радостно ждут, когда эксперты сделают из их неумехи соответствующую стандартам общества леди. И она выходит из-за ширмы: на пуантах, в кружевном платьице, с розовыми волосами и с шариками в руках. Никаких индивидуальных черт и самостоятельности, только кукольность и мимимишная красота. Кажется, что она уже сама готова быть такой, и по своей воле смотрит нарезку кинопоцелуев — то, о чем только и ну-жно юной особе мечтать. Но даже этот навязанный социумом хеппи-энд героиню не ждет, вместо него — жестокое обращение тирана-мужа (Иван Шалиманов), стремящегося достичь над женой полной власти и очевидно чувствующего себя вправе творить с ней, что ему угодно. Катарина умирает от голода, а слуга Петруччо (Севастьян Мельничук) в костюме хот-дога убегает от нее. Сцена кажется выбивающейся из общей эстетики, но она отлично подчеркивает разножанровое прочтение ситуации: для одних это драма, перетекающая в трагедию, для других — фарс, которому забавно подыграть.
На обсуждении спектакля актеры-мужчины удивились, что его называют феминистским, ведь в нем показываются стереотипы и давление с обеих сторон. Действительно, в середине действия падает сотканный из красных бюстгальтеров занавес, из-за которого сначала женский хор (у Катарины есть сопровождающие ее двойники — то ли появившиеся от безумия внутренние голоса, то ли голоса других подавленных женщин) выпаливает социальные требования к своему полу: «моя мама говорила, что женщина не может зарабатывать больше мужчин», «главное, девочки, родить! Родила — дома сиди, вари борщи», «секс — это обязанность!», «если у тебя чувства юмора нет, не переживай,
силикон спасет брак», а затем мужчины
в женских платьях и чепчиках иронично от их имени мечут: «мужчина не должен бояться боли», «у мужика должны быть золотые руки, а не зубы», «за ним я должна чувствовать себя как за каменной стеной», «и они все такие черствые» «и бескультурные» «кобели». Но отношение к гендерной дискриминации показано принципиально разное. Здешние мужчины так и остаются на уровне пародии, замечая неправомочные претензии, но не чувствуя боли, не пытаясь исправить положение дел, перераспределить обязанности и права или хотя бы извиниться и прекратить собственную (микро) агрессию. Доктор в финале одновременно и исправляет диагноз с паранойи на биполярно-аффективное расстройство, и со смехом комментирует: «подавленное настроение, замедленное мышление, зрительная заторможенность. Словом, идеальная жена!»