Портрет Римаса Туминаса в 26 цитатах
Патриотичные российские критики и зрители о Римас Туминасе:
— Нельзя сказать, что режиссер Римас Туминас глуп или циничен. Здесь не цинизм, здесь прямая ненависть ко всему русскому, к первоосновам нашей культуры. («Без совести, без морали», Василий Бубнов, «Завтра», 02.06.2015)
— При жизни Чехова режиссеры все-таки были по преимуществу русскими или любящими Россию. Гений ведь не знал, что его будут ставить и уродовать такие русофобы, как Марк Захаров и вроде бы литовец Туминас. («Кошмарят классику», Александр Бобров, «Советская Россия», 24.11.2009)
— И действительно, не пора ли задуматься, кто и зачем на государственные деньги стряпает идиотские постановки, в которых перевирается авторский замысел наших классиков, шельмуется наша история, а народ показан в лучших традициях махровой русофобии? («Онегин в трусах — это креативно?», Игорь Чернышев, «Литературная газета», 08.04.2015)
— Туминас текст убил. Смысл убрал. Рассказал, какие они, эти русские, малоприятные. Получилось убедительно. («О проблеме взаимоотношения живого театра с классикой», О.Мелина, «Планета Красота», № 11-12, 2007)
— И все же иностранные «творцы» не имеют никакого морального права на постановку русской классики на русской сцене. Именно с их помощью русская культура приходит в упадок… Зачем же глумиться над тем, что свято для русского человека?! А все происходящее на сцене именно так и называется: глумление над Великим Классиком, над Россией, над русскими актерами! Сей «спектакль» не следовало называть «Евгений Онегин»: к одноименному произведению Пушкина Александра Сергеевича он не имеет никакого отношения, совсем никакого! Также мне стыдно, очень стыдно, за русскую публику, приветствующую данное представление. (Отзыв зрительницы на сайте www.teatr.ru, 30.09.2014 )
— Режиссерских находок много, а потеря только одна — Пушкин. Неуважительное отношение к Татьяне как к «милому идеалу» Пушкина. Неуважительное отношение к русской культуре. Воспетой Пушкиным природы нет, одна чернота и снежная буря. Вместо пушкинской легкой иронии — обостренно-болезненный сарказм. Вместо энциклопедии русской жизни — энциклопедия расстройств психики. Туминас — талантливый режиссер, но упражняться таким образом на Пушкине считаю неправильным, есть авторы попроще, а Пушкин все-таки — памятник. (Отзыв зрительницы Ирины В. на сайте www.teatr.ru, 23.04.2015)
Сам Римас Туминас о театре:
— Мы все родом из русского психологического театра, мы все выходим из него. Это начало начал для любого молодого режиссера или актера. Мы все с него начинаем. Потом уже расходимся — кто к метафоре, кто к визуализации, к литературному театру. («Вечерний Петербург», 19.03.2015)
— Театр — это дом доброты, которому трудно существовать, потому что добро сейчас гонимо. Его нужно вернуть, заключить в театры, закрыть там и сжиться с ним. («Новые известия», 21.04.2014)
— Театр — это праздник. Через потери, боль, конфликты, но все-таки праздник. Праздник игры, праздник жизни. Это — основа, на которой я сошелся с вахтанговцами, и сейчас мы все вместе. (Elegant New York, 27.05.2015)
— Театр — это дом отпущения грехов. Это изучение, вечная расшифровка неких посланий с небес — что нам Господь сказал. Мы различаем, анализируем эти фразы, мысли, сигналы. Вот этим театр занимается. («Вечерний Петербург», 19.03.2015)
— Вокруг все только и говорят, что о новом. Но в новом нет глубины. Кажется, современность освобождает тебя от необходимости углубляться. («Московский комсомолец», 06.03.2014)
— Я не люблю привносить в искусство новые технологии, ставить спектакли ради экспериментов и новых форм. Я думаю, нужно вообще заколотить все поворотные круги, чтобы ничто ниоткуда не выезжало, не спускалось. (Openspace.ru, 14.11.2011).
Туминас о России:
— То, что Запад Россию ругает, это понятно, но зачем нам ругать самих себя? Они это делают, потому что завидуют нам, а сами не знают, как жить, будучи самыми несвободными людьми. Поэтому я не верю их предсказателям ни в политике, ни в экономике. («Московский комсомолец», 06.03.2014)
— Меня очень удивляет, когда ваши корреспонденты спрашивают, как мне там живется, как художнику живется в Москве при путинском режиме. Я могу вам сказать свое мнение, строгий режим необходим, может быть даже жестокий. Иначе начнется хаос, революции. Это никому не нужно. И потому строгость и дисциплина в управлении, может быть вопреки каким-то канонам, но нужны. Демократия и свобода не возникают сразу. Им надо учиться, надо менять психологию, ждать 20 и 30 лет, однако я надеюсь, что все вернется на свои места. Будет меньше войн и больше идей. (Фрагмент выступления в Нью-Йорке в июне 2015 года на встрече со зрителями, видеозапись которого была обнародована на YouTube, цитируем по источнику ru.delfi.lt, 10.06.2015)
Туминас о власти и оппозиции:
— Дело в том, что ни Путин, ни Медведев ничего плохого не хотят, но мы им постоянно приписываем зло. Поэтому у нас и все беды, и Болотные площади. («Трибуна», 16.10.2012)
— Мне митинги не нужны, потому что свою позицию я выражаю в спектаклях. («Трибуна», 16.10.2012)
— Я отношусь к власти, как Мольер. Не хитрю и не приспосабливаюсь, не в этом смысле, но стараюсь понять то, что мне предлагают. («Трибуна», 16.10.2012)
— Моя политика — это человеческие беды, горе, разочарования, жертвы, подвиги, а не борьба с властью. («Трибуна», 16.10.2012)
Туминас о цензуре:
— Я за то, чтобы была жесткая цензура. Ее не стоит бояться, так можно сохранить менталитет народа, сохранить ценности, которые уничтожаются серостью… Когда я руководил Национальным театром 5 лет, и мне начали нравиться Лукашенко и Ельцин, стучащие кулаком по столу, принял решение, что время уйти. Можно сказать, что это та цензура, о которой я говорю, есть отбор. Возможно, Гумилев был прав, говоря, что народ определяет не язык или территория, а мечта? Это показали советские времена, люди сохранили стержень, стремясь к мечте. А сейчас все мы живем планами. Не зря в одной пьесе сказано, что только старики мечтают, а молодежь — планирует. (ru.delfi.lt, 23.04.2010)
— Вообще я очень люблю цензуру. И когда меня цензурой пугают, что там когда-то было или сейчас, или… Сейчас как раз ее нету и не хватает, я бы хотел, чтобы она была. Я бы хотел прорваться через нее, доказывать… Не знаю, как бы общество развивалось, что бы произошло в плане моральных, этических каких-то, духовных, может быть, потрясений, как бы это дальше все складывалось, если бы не было инквизиции, если бы не было цензуры. Но кнут нужен, и жестокий кнут. («Эхо Москвы», 17.01.2010)
— Я бы ввел цензуру. Очень жестокую. Это государственные деньги тратятся, извините. Театр должен быть как лаборатория — внедряться в жизнь, раскрывать человека и не заниматься политикой. Человеком он должен заниматься, миссией, гармонизировать мир. Как Шекспир: вчитайтесь — что-то нарушено в государстве, и Шекспир за четыре-пять действий приводит в порядок мир. А сейчас кто не творит — тот разрушает. Надо помочь театрам, которые ищут (тяжело, не все удается), но они — про человека, они гармонизируют мир. («Московский комсомолец», 06.03.2014)
— Цензура должна быть. И обязательно. В Советском Союзе цензура была — и какие художники, поэты выросли! Откуда такая сила взялась? От сопротивления. И мы сейчас должны создать сопротивление, чтобы вырастить других художников. («Московский комсомолец», 06.03.2014).
Туминас о себе:
— Когда я пришел в Вахтанговский театр, у меня были воля, сила, я чувствовал, что Россия открыта Европе, а Европа — России, верил, что мы все находимся на общей территории театра, искусства. Я ощущал себя нужным, был горд, что участвую в этом процессе. А сейчас у меня такое ощущение, что теряется смысл и цель. (Elegant New York, 27.05.2015)
— Нужны новые мотивации, чтобы быть, остаться, верить… Убежать, конечно, можно, но это было бы, наверно, нечестно перед самим собой. Надо объединяться, разговаривать, доказывать, спорить, что мы не звери, что мы люди и надо каждого человека уважать и любить. В любых условиях надо продолжать творить и верить в лучшее. («Курьер, 22.07.2015)
— Я всегда был на правах гостя. Поэтому не пускаю корни в Москве. Мой чемодан готов. Если политическая ситуация становится угрожающей, чаще посматриваю на чемодан и еду домой. После «Дяди Вани» изменился взгляд, якобы я антирусский, разрушаю традиции. Недруг, который приехал сюда и начал диктовать свой язык театра. Пытаются в политические рамки втиснуть: он — чужестранец, у него установки другие. Не обращаю внимания. Не политизирую. Политика никогда для меня не была объектом искусства или анализа. (ru.delfi.lt, 26.04.2010)
— Я сегодня чувствую себя таким Чапаевым на лихом коне: отстаиваю здесь европейские ценности («Дойче Велле», 19.06.2015).