Австрийский журналист, известный своими расследованиями острых австро-российских тем, автор «Новой газеты», газеты Standart и немецкого еженедельника Zeit по просьбе «Театра.» рассказал, чем ситуация в российской документалистике отличается от австрийской.
В фильме «Москва» (2000) — сценарий этого портрета 90-х написан Владимиром Сорокиным — есть короткий анекдот. Героиня спрашивает, чем жизнь отличается от мужского члена, и сама же отвечает: «Жизнь жестче». Более десяти лет спустя, несмотря на пресловутую «путинскую стабильность» и мнимый подъем российской экономики, сорокинский диагноз по-прежнему верен.
У сегодняшней России, что и говорить, есть преимущество перед спокойной Западной Европой. Для драматурга тут есть колоссальное количество первоклассных сюжетов, хотя не приведи боже оказаться героем этого театра российской жестокости на самом деле. Речь идет о социальной сфере, например, о катастрофически сложной жизни аутсайдеров, наркоманов, бомжей, гастарбайтеров, многодетных семей и так далее. Или же о политических сюжетах: беседа главы Следственного комитета Александра Бастрыкина с журналистом Сергеем Соколовым, которая состоялась то ли в лесу, то ли где-то на обочине дороги. Но даже российский бизнес рождает тексты и сцены настолько драматичные, что самым талантливым писателям и сценаристам трудно было бы такое придумать — в этом смысле жизнь в России явно опережает искусство. Так что сайт «Новой газеты» вполне справедливо опубликовал расшифровку встречи Романа Абрамовича, Бориса Березовского и Бадри Патаркацишвили, которая состоялась в конце 2000 года в парижском аэропорту Ле-Бурже, именно как документальную пьесу. Пока о ее премьере ничего не известно, но не исключено, что рано или поздно она состоится.
И именно неизменная жестокость российской жизни, как кажется внешнему наблюдателю, требует и жестких творческих мер. Но несмотря на изобилие ярких сюжетов, которые появляются в России чуть ли не каждую неделю, тут наблюдается дефицит соответствующей документалистики. От освещения суровых социальных реалий до критики ответственных политиков, принадлежащих к партии власти, всего один шаг — и то и другое в последние десять лет стало крайне нежелательным для власти. Со времен первого президентства Владимира Путина критические документальные сюжеты и фильмы, адекватно отражающие острые общественные проблемы, постепенно исчезли с федеральных каналов. Интересно, что на Украине, которая в плане «жестокости» вполне сопоставима с Россией, адекватная теледокументалистика все же процветает. В апреле 2012 года на канале ТВi был показан фильм о главном киевском СИЗО. Расследуя гибель одного из заключенных, украинский журналист Константин Усов с помощью несанкционированных съемок, которые он организовал внутри самой тюрьмы, показал ужаснейшие условия содержания и предельно разоблачил коррупцию в этом СИЗО. Хоть аналогичные проблемы есть и в России, такие телевизионные разоблачения очень трудно представить на крупных российских каналах.
Показательны при этом и российские пробелы в документальном кино. «Ходорковский» (Сирил Туши, 2011), «Горький вкус свободы» (Марина Голдовская, 2011) и «Поцелуй Путина» (Лизе Бирк Педерсен, 2012) — ключевые политические фильмы последнего времени снимали иностранцы или россияне, проживающие за пределами России. Хотя, может быть, плачевная ситуация в российской документалистике постепенно меняется: обнадеживают те поразительные эпизоды документального фильма «Срок» (Павел Костомаров, Алексей Пивоваров, Александр Расторгуев), которые с мая 2012 года можно найти на YouTube.
Совершенно другое положение появилось бы при желании властей пойти на компромисс и серьезные уступки в отношении «рассерженных горожан», участвующих в «белом» движении — они, безусловно, и являются целевой аудиторией учреждений вроде Театра.doc. В случае гипотетической перестройки-2 спрос на острые обсуждения самых больных сюжетов театральными методами многократно увеличится.
***
Австрия, напротив, в последние десять лет отличается мощной резонансной кинодокументалистикой: режиссеры, такие как Николаус Гейерхальтер, Михаэль Главоггер и Хуберт Саупер, по всему свету показывают свои работы, затрагивающие острые социальные или политические темы. Интересно, что в последнее время эти трое, и не только они, практически не снимают дома — острых австрийских тем явно не хватает. Поэтому теперь они занялись такими проблемами, как доставка оружия в Африку, проституция в Азии, беженцы на границе Европы или незаконная добыча угля в Донбассе.
Дефицит свежих местных сюжетов касается и театра. Театральные скандалы с политической подоплекой традиционно были связаны либо с национал-социалистическим прошлым, либо с критикой в адрес когда-то более влиятельной католической церкви. Вспоминаются резонансные пьесы «Площадь Героев» (Heldenplatz) Томаса Бернхарда (Бургтеатр, 1988) или «Смерть и Черт» (Tod und Teufel) Петера Туррини (Бургтеатр, 1990). В первой пьесе действие происходит во время аншлюса, тема — ответственность австрийцев за преступления Третьего рейха, что противоречило тогдашней официозной пропаганде, в которой Австрия позиционировалась именно как первая жертва Гитлера. В пьесе драматурга Туррини речь идет о сексуальных перверсиях католического священника. Однако с начала девяностых обе темы в большой степени потеряли актуальность. В жанре политического театра в своих многочисленных австрийских проектах эффективно работал немецкий режиссер Кристоф Шлингензиф (1960–2010). Не будучи в чистом виде документалистом, он был очень талантливым перформансистом, виртуозно работавшим с толпой. Иногда Шлингензиф просто устраивал провокации в отношении правой Австрийской партии свободы или желтой прессы, а потом, используя реакцию этих отнюдь не невинных жертв, развивал свои театральные сюжеты в публичных пространствах и с помощью СМИ. Например, организовал в центре города Граца табор бомжей и после протестов Австрийской партии свободы оперативно пикетировал их штаб-квартиру (фестиваль Steirischer Herbst, 1998). Или, пародируя телевизионное шоу «Большой брат», выставил контейнеры перед Венской оперой: в контейнерах якобы жили беженцы, которых Шлингензиф обещал депортировать из страны (фестиваль Wiener Festwochen, 2000). Таким образом он удачно издевался над ксенофобскими взглядами Партии свободы, которая, в свою очередь, реагировала на все это с большой яростью, в очередной раз показав свое истинное лицо. (Дополнительный смысл появился у этого проекта из-за тогдашней сложной политической ситуации в стране: после вступления праворадикальной Партии свободы в правительство ЕС ввел санкции против Австрии — кризис всегда идет на пользу политическому театру.)
В Австрии есть, пожалуй, один-единственный актуальный пример обработки политической действительности театральными методами. В якобы благополучной стране коррупция в последние годы стала темой общественной дискуссии (уточним, что снять кино про коррупцию без поддержки спецслужб практически невозможно, так что эта тема не для кинодокументалистов). В рамках расследований сомнительных сделок предыдущего правительства кто-то «слил» венскому еженедельнику Falter протоколы прослушки, в том числе и разговоры бывшего министра финансов Карла Хайнца Грассера (он в Австрии известен тем, что считал себя всегда красивее и умнее всех). Журналисты тогда не только опубликовали эти тексты, но еще и устроили — при полном аншлаге — их презентацию в самой большой аудитории Венского университета. Постановка была предельно проста: известные комедийные актеры просто читали расшифровки записей. Из-за местами очень смешных диалогов — подозреваемые коррупционеры с идиотской серьезностью обсуждали в своих телефонных разговорах, как объяснить следователям ту или иную махинацию, — эти чтения «грассеровских протоколов» стали политическим хитом 2011 года. И в Вене возникло ощущение, что документальные постановки могли бы быть очень мощными — если появится хороший исходный материал.
В Западной Европе ждут общего и глубокого кризиса: с пессимизмом обсуждают, как спасти либеральную демократию в сложных экономических обстоятельствах. И, как следствие, в культуре появляется заметный спрос на все политическое. Хотя, что и говорить, беседами того «качества», как у Бастрыкина — Соколова или Абрамовича — Березовского — Патаркацишвили, Австрия, конечно же, не располагает.