Сцена из спектакля «Принц Гомбургский» Джорджо Барберио Корсетти. Фото: Christophe Raynaud de Lage
Писать об Авиньонском фестивале в этому году как-то особенно тягостно: ни задорный фестивальный дух, ни бокал розового за 3 евро не скрасит однообразной и скучной программы этого года. Приехав в Авиньон, мы первым делом обнаружили, что город пуст и не так радостен, как всегда. Адвокаты программы off, люди в странных костюмах с сумасшедшим реквизитом, которые в другие годы не отпустили бы вас без флайера своего спектакля «о любви и смерти» (или «о войне и любви», еще популярной формулировкой фестиваля всегда была фраза «непошлая любовь»), сейчас не проявляют слишком большого рвения. Раньше сидишь, бывало, на площади, ешь бутерброд, а каждые пять минут тебе предлагают небывалое театральное впечатление, ты молча киваешь с набитым ртом и обещаешь прийти. Так вот в этом году все здесь кажется каким-то неавиньонским, недокарнавальным, что ли. Причем даже в отсутствие навязчивой рекламы у программы off, как и раньше, совсем нет проблем с посещаемостью: билеты проданы подчистую.
Зато карнавальную атмосферу можно обнаружить на подмостках фестиваля in. Так, например, первый спектакль, который мы посмотрели, «Дон Жуан. Последняя вечеринка» Анту Ромеро Нуньеса, как будто попал на сцену Оперного театра прямиком с площади перед ним. Сперва на сцену выходит Лепорелло (который еще и очень похож на Моцарта) и репетирует с залом предстоящую партитуру; он устраивает распевку, дирижируя публикой, делает актерские упражнения и всячески готовит зал к предстоящему сосуществованию с актерами. На сайте театра «Талия» этот спектакль обозначен как «бастард-комедия», что в свободном переводе означает, ну вы догадались. Я перевожу это как «ублюдочная комедия», и для меня это стало не характеристикой жанра, но скорее самого спектакля, о котором и говорить в первый день было нечего (о, мы и не подозревали тогда, что нам еще предстояло увидеть!). Нуньес попытался «доставить» высокий оперный жанр популярному зрителя — это и раздражало больше всего. Весь сюжет превратился в историю про веселого развратника — короче, секс-наркотики-new rave. Любой завсегдатай московских богемных вечеринок с переодеваниями запросто признает весь этот амбьянс. Вывалившись на площадь, видишь все тех же повес в арендованных костюмах, которые смачно хлопают дам в пеньюарах по задницам. Только на площади это как-то аутентичней.
На подходе к Папскому дворцу, за час до спектакля хедлайнера нынешнего фестиваля Джорджо Барберио Корсетти началась мини-забастовка тех, кого здесь называют intermittents du spectacle (специальный термин для внештатных работников театра, кино и «аудиовизуальной культуры»). Им сокращают квоты и добавки, которыми государство поддерживало фрилансеров, пока те были без работы. Российскому гражданину этот конфликт понять сложно, а еще сложнее — волну акций и протестов в знак солидарности с этими людьми, которых поддержали многие большие театры, режиссеры и актеры.
intermittants du spectacle // avignon 2014 from Theatre Magazine on Vimeo.
Лучше бы забастовка продолжалась и во время спектакля «Принц Гомбургский», потому что, как это бывает в театре такого типа, можно закрыть глаза и ничего не изменится. Все мизансцены придуманы по принципу «вопрос — ответ», один персонаж говорит, другой слушает — один слушает, другой говорит. Когда никто не говорит, на стены Папского дворца проецируют видеоинсталляции. На фестивале все время вспоминали спектакль Жана Вилара 1951 года, много говорили о том, как важно снова ставить «Принца Гомбургского». Если честно, не хочется обижать Вилара сравнениями, но была бы у него возможность проецировать большую белую лошадь на стены Папского дворца, он бы выиграл эту битву с большим перевесом в свою пользу. Самыми живыми моментами спектакля Корсетти были интермедии: пятнадцать минут мы слушали бла-бла-бла, потом откуда то сверху из окон красиво падали бумажки, развиваясь на ветру, или по проволоке скатывались вниз подожженные куски бумаги. В общем, надо было оставаться с протестной толпой.
