Поздним вечером 15 января 1921 года петроградский наряд милиции с заранее полученным ордером выехал на квартиру в самом центре города — по адресу: улица Симеоновская, дом 6 ((Ныне улица Белинского. Дом до сих пор жилой и прекрасно сохранился.)). Как отчитался впоследствии в протоколе начальник угрозыска Крамер, поводом для операции были «полученные негласные сведения», согласно которым в квартире № 1 «находится разная публика с противоестественными целями». Судя по всему, сыщики надеялись раскрыть ячейку контрреволюционеров. Формально сыщики ошиблись — собравшиеся в квартире матросы, солдаты, мелкие чиновники рабоче-крестьянского происхождения и несколько человек из бывших дворян не имели заговорщицких планов и против советской власти не выступали, но по сути милиция оказалась права, столкнувшись с не вписанной в официальную советскую действительность группой, объединенной осознанной гомосексуальной идентичностью.
В квартире представители советской власти застали 95 мужчин, «часто переодетых в женское платье», причем ее владельцем оказался отец милиционера сводного боевого отряда гормилиции Александра Эдуардовича Мишеля — Эдуард Мишель. Он объяснил, что «у него сегодня вечеринка, причем большей части гостей он не знает совершенно. Часть собравшихся была выпивши; до входа отряда в квартиру из окон таковой что-то выливалось. На подоконнике одного из окон командой, где были „гости“, был найден неполный флакон с эфиром. На полу найдена подвенечная фата».
Западные историки, занимающиеся квир-проблематикой конца XIX — начала XX века, чаще всего судят о ней по дневникам поэта Михаила Кузмина, таким образом в некотором смысле воспроизводя советский миф о том, что гомосексуальность связана с буржуазными привычками, декадентским разлагающимся миром и имперской культурной элитой. Найденные источники опровергают эту до сих пор влиятельную теорию, причудливо связывающую гомосексуальность с западным влиянием, высоким искусством и падением нравов.
На фотоснимке, сделанном регистрационно-дактилоскопическим бюро Петрогуброзыска, изображены рядовые советские граждане — военные, служащие, разночинцы. Все они были доставлены в здание Розмилиции на Михайловской площади ((Теперь Манежная площадь.)), подробно допрошены и к утру отпущены. Уже на снимке заметно, что вторжение милиции собравшихся совершенно не смутило. Они продолжают позировать и не выходят из образов. Открытость, с которой мужчины говорили о своей гомосексуальности, свидетельствует о том, что преступный флер добровольного однополого мужского секса, преследовавшегося по закону до 1917 года, довольно быстро исчез из сознания, а некоторые из задержанных восприняли неожиданное столкновение с официальными властями как шанс предъявить свою идентичность советской власти и, возможно, легитимизировать ее. «Что приглашенные Шауром были, как и я, педерасты — это я знал, но устройством вечера не предполагалось устройства оргии, коей я в своей квартире ни в коем случае не допустил бы. А в заключение скажу, что все мы — занимающиеся педерастией — являемся не преступниками, а психически больными людьми. Больше я показать ничего не могу», — пояснял народному следователю Васильеву хозяин квартиры гражданин Мишель. В милиции задержанные вели себя непринужденно, чем привели в замешательство одного из сотрудников, который написал об этом рапорт: «в помещении учкадра двое из числа арестованных поглаживали друг друга по спине и целовались». Нежной парой оказались военмор с транспортного корабля «Кама» гражданин Тимофеев и выходец из крестьян гражданин Преловский. Имея рапорт на руках, все тот же нарследователь Васильев задал вопрос одному из задержанных и получил ответ «да, он целовал меня в щеку в розмилиции, наверно, я ему нравлюсь».
Одним из самых захватывающих сюжетов дела «о сообществе гомосексуалистов» — именно под таким названием оно фигурировало в официальных советских бумагах — является квир-культурный пласт. Для чего мужчины были переодеты в столь сложные костюмы — пуанты, парики, юбки и платья из ткани высшего качества — и все это в условиях дефицита гражданской войны? Кого они изображали? Каково соотношение игрового и символического в этом ритуале, частично запечатленном на пленку? Из сведений, которые были представлены мужчинами на допросах, вырисовывается картина очень продуманной и хорошо организованной культуры досуга, в которой занятие сексом не являлось приоритетом и целью собраний. «Вечеринки устраивались по крайней мере дважды в месяц», — свидетельствует один из допрошенных, причем места, в которых они проходили, не пытаясь особенно скрыться, центральные: Английский проспект, Офицерская улица, Васильевский остров, Михайловский проспект.
Большинство задержанных на Симеоновской улице заявили, что их привлекла «костюмированная вечеринка», «маскарад», «лично меня интересовал только концерт». Однако неожиданно для многих мужчин в тот зимний вечер они оказались свидетелями свадьбы. Двадцатидвухлетний Лев Савицкий, «заведующий классами школы при 2-м запасном инженерном батальоне, бывший дворянин», со следователем был откровенен и детален: «Свадьба, которая была разыграна на вечеринке, инсценирована была мною и Киселевым. Действующими лицами таковой были: я, изображавший невесту, Шаур, изображавший жениха, посаженой матерью — Авалов, отцом — Мишель, кто были шафера — я не знаю. Хлебом-солью, принесенными Киселевым, благословлял нас Авалов и Мишель в маленькой комнате. Затем, когда я с Шауром под руку вышли в зал, нас стали поздравлять, называя нас молодыми. Кто со мной целовался, точно не знаю и не помню, но припоминаю, что в числе лиц был Полуянов. Переодевался я в женское платье в квартире Мишеля при помощи Киселева и Грекова. Тут же в комнате сидели Мишель и Васильев, которого называют Вяльцева». Насколько организованная по всем старым канонам и в этом смысле антисоветская свадьба была театрализованным представлением для развлечения или же обладала реальным символическим значением для брачующихся — пока сказать невозможно, но сам факт ее проведения и активное участие в ней всех как предупрежденных заранее, так и узнавших о ней уже на месте и активно участвовавших в ритуале (например, 44-летний Георгий Авалов объяснил, что «о свадьбе до вечеринки <…> не знал, но согласился быть посаженой матерью») свидетельствует о значении, которое мужчины придавали культурной трансгрессии как одному из способов утверждения своей идентичности.
Культурный досуг был центральным и объединяющим фактором для «сообщества», где практически все друг друга знали, а постоянно возникавшие новые лица быстро вливались в компанию. «Одет был в наряд невесты с тем, чтобы исполнить танец из балета „Жизель“, кроме того, также должен был исполнить еще два номера, для чего мне нужно было переодеваться и костюмы были у меня с собою. „Лю-лю“ меня называют давно, потому что мое имя Лев и прозвище это мне дано в Москве знакомыми барышнями. Почему зовут Васильева Вяльцевой — не знал, но теперь узнал, потому что он исполняет репертуар Вяльцевой». Впрочем, то ли культурный уровень у всех был разным, то ли открыто признавать разыгранную свадьбу перед следователями казалось опасным, но некоторые заявляли, что в программе вечера числился балет «Свадьба» ((Разумеется, это не мог быть балет Стравинского «Свадебка», впервые исполненный в Париже в 1923 году.)).
Призванный дать медицинское заключение психиатр Владимир Бехтерев, хотя и оправдал мужчин — в его глазах они были не преступниками, а пациентами, — уточнил, что «недопустимо устройство свадьбы между двумя мужчинами в собрании сторонних лиц во избежание соблазна и распространения». Отсутствие статьи, криминализирующей однополый мужской секс, — она появилась в 1934 году — не оставило выбора советским органам власти, в январе 1923 года народная судья Александрова и заседатели прекратили дело, «принимая во внимание амнистию в честь 6-й годовщины Октябрьской революции».