© Олимпия Орлова / Электротеатр «Станиславский».
Сегодня, 20 ноября, на основной сцене Электротеатра «Станиславский» состоится премьера оперы Владимира Раннева «Проза» – известный композитор дебютирует на московской сцене в качестве режиссера и либреттиста. В основу сюжета лег рассказ Юрия Мамлеева «Жених» и чеховская повесть «Степь». Корреспондент ТЕАТРА. побеседовал с Владимиром Ранневым о его дебюте.
Ника Пархомовская: Мы так часто говорим про прозу жизни и поэзию в искусстве, что даже как-то странно видеть в названии оперы слово «Проза». Откуда такое название, как оно возникло?
Владимир Раннев: Говорить о поэтическом в искусстве стоит все-таки с иронией, понимая, что искусство может быть каким угодно и интересоваться чем угодно – от главных вопросов до мельчайших деталей быта. В нем нет иерархии: частное и общее, малое и великое неотделимы друг от друга. Смысл названия, с одной стороны, на самом деле лежит на поверхности, ведь речь идет о прозе двух писателей. С другой же, проза – это обыденность, повседневная среда обитания, нечто заурядное, само собой разумеющееся, что облепляет нас ежедневно, оседая на одежде, подошвах. Эта, так сказать, житейская проза может скользить и мимо нас, но все равно она нас создает и меняет.
Собственно, все интерпретации этого слова делают его подходящим к данному случаю. При этом, что мне важно, название не интерпретирует текст, не направляет зрительское восприятие. Помню, когда я ставил в Петербурге свою оперу «Два акта» на либретто Пригова, специально к тому проекту им написанное, Дмитрий Александрович к моменту постановки уже скончался, и либретто осталось без названия. Получилось, что мне нужно было придумать что-то вместо него, поэтому я пытался изобрести такое название, чтобы оно эту оперу никак не называло. Так как в партитуре было два акта, я так ее и назвал – «Два акта».
Владимир Раннев. «Два акта» Опера на либретто Дмитрия Александровича Пригова
С этим же проектом как-то вдруг похоже получилось: «Проза», опера по прозе.
НП: Что касается первоисточников, как вам пришла мысль совместить Чехова и Мамлеева?
ВР: Я давно подступался к этому рассказу Мамлеева, но что-то с ним сделать – очень непростая задача. Есть такие художественные тексты, которые интровертны по своей природе, к ним сложно подступиться. Неслучайно так мало примеров музыкального взаимодействия с текстами Достоевского – в них и без того очень много черт музыкального языка, все это нагромождение придаточных предложений, пунктиров и полупунктиров. Как мы знаем, Достоевский надиктовывал огромную массу своих текстов, то есть декламировал, как бы внутренне распевал их. То же самое можно сказать и про язык Мамлеева, поэтому у меня для него найден другой способ воспроизведения, чем для Чехова. Ведь если мы прикасаемся к тексту, в частности с помощью музыки, продуктивным может быть только одно намерение: произвести дополнительное смыслообразование, невозможное без музыки. Значительные тексты тем и отличаются от незначительных, что новые эпохи внедряются в них своей интерпретацией (причем, не важно, это язык театра, музыки или, скажем, телесериала) и побуждают их самоактуализироваться. И чтобы обострить в тексте Мамлеева какие-то важные для меня вещи, я поместил его в контекст другого текста. Мне кажется, получилась очень реактивная среда.
©Марина Алексеева. «Проза» К постановке Владимира Раннева в Электротеатре «Станиславский».
Мамлеев представляет некоего героя – молодого человека, который вроде бы осознанно воспринимает все с ним и вокруг него происходящее, но при этом какой-то своей частью остается в идеалистическом, иллюзорном мире, в коконе очень девственных представлений. И через это я пришел к не раз встречающемуся у Чехова герою – маленькому человечку, для которого настает этап отрыва от утробы если не матери, то чего-то материнского в широком смысле – заботы, любви, покоя, принятия всего хорошего как данности, а не завоевания. Чеховский Егорушка какой-то своей частью еще держится за материнскую пуповину – ее роль в «Степи» выполняет природа, он растворяется в ней. Постепенно она отступает, оставляя его одного, беззащитного, дезориентированного и потому готового стать жертвой любых замыслов и манипуляций. Но других людей я убрал из текста Чехова, оставив лишь фрагменты с природой и Егорушкой в ней – и получился рассказ про его взаимоотношения с ускользающим, истончающимся раем; про то, как на него надвигается неведомый, жутковатый и травмоопасный мир людей.
«Проза» в Электротеатре «Станиславский». Репетиции. Автор фото – Олимпия Орлова.
В итоге сложилась история персонажа – сначала чеховского Егорушки, а потом, через какое-то количество лет, мамлеевского Вани, – я их трактую как одного человека. У него еще остается какая-то трепетность, хоть уже и замутненная, но на первый план выступают черты очевидного разложения под действием как бы само собой заведенных, общепринятых в человеческом мире отношений, от которых он сначала страдает, а потом, смекнув, что к чему, паразитирует на них – и в итоге подминает этот страшный мир под себя, став страшнее него. Так что эти два текста, взаимодействуя, заряжают друг друга, помогая увидеть не персонажа как такового, а его эволюцию. Эти тексты в опере существуют одновременно, как одно целое, но музыкально и сценически подаются по-разному, оставаясь каждый на своей орбите.
НП: Насколько я знаю, опера создана специально по заказу Электротеатра. А кто кроме вас работал над спектаклем?
ВР: В команде четыре человека. Я выступаю как либреттист, композитор и режиссер. Художник Марина Алексеева отвечает за сценографию – она придумала, как взаимодействуют визуальные пласты, и создала сценический модуль (она делает в миниатюре боксы с отражениями и обманками, которые были мне нужны) – визуальное воплощение идеи параллельного существования текстов, которые никогда не пересекаются, хоть и образуют целое. Кроме сценографического решения Марина занималась еще и видео, которое, благодаря специальной технологии, буквально висит и растворяется в воздухе. Третий член команды – художник по свету Сергей Васильев, в нашем случае это очень важно, потому что у нас много 3D-эффектов. И, конечно, Арина Зверева, хормейстер, руководитель вокального ансамбля N’Caged и хора Электротеатра. Я бы назвал ее соавтором, потому что музыкальный текст оказался технически очень сложным, виртуозным с точки зрения хорового письма, и Арина многие вещи помогла решить, участвовала в процессе от и до. А исполняют оперу ансамбль N’caged и хор Электротеатра.
НП: Будут звучать и записи, и живое исполнение?
ВР: Только живое исполнение и только голоса. Оркестр не задействован, это принципиальное решение. Получилась партитура вроде прихотливого вышивания крестиком, тщательного и трудоемкого, и это была чудовищно сложная задача для хора: ни одного места, где можно отдохнуть, отвлечься, все одиннадцать человек постоянно в работе, максимальная концентрация в течение почти полутора часов, что идет опера. Я просто преклоняюсь перед их мастерством, работоспособностью, эстетической восприимчивостью и пониманием языка современного искусства.