Журнал ТЕАТР. – о спектакле Роберта Уилсона «Mary said what she said», ставшем хитом главных фестивалей этого лета, а недавно сыгранном в рамках гамбургского Thalia International.
Судьба Марии Стюарт на протяжении многих веков вдохновляла писателей и артистов. Йост ван ден Вондел, Лопе де Вега, Фридрих Шиллер, Александр Дюма старший, Стефан Цвейг и многие другие создали свои истории из жизни шотландской королевы, причем каждая эпоха наполняла образ своими чертами и содержанием. Американский драматург и эссеист Дэррил Пинкер, написавший три монолога-воспоминания Стюарт для спектакля, взял за основу романтичный образ Цвейга и письма самой Марии Стюарт. Первый монолог рассказывает о юности Марии, проведенной во Франции во времена правления Генриха II, второй — о ее возвращении в Шотландию, восемнадцатилетнем тюремном заключении и смертном приговоре, а третий — о столкновениях католиков и протестантов, приведших ее к трагическому финалу.
Когда занавес поднимается, Изабель Юппер стоит одна на пустой сцене, спиной к зрителям. Лишь две неоновые лампы, очерчивающие пространство, и неестественно белый экран задника, напоминают о том, что это спектакль Уилсона. Медленно поворачиваясь к зрителям, актриса начинает полуторачасовой монолог. Первые двадцать минут виден лишь ее застывший силуэт. Стоя против света, Юппер напоминает тень Марии Стюарт, возникшей из небытия. Она говорит тихим, неестественно монотонным голосом на фоне порывистой музыки итальянского композитора Лудовико Эйнауди. Постепенно ее голос переходит в крик. Реплики неудержимо вылетают одна за другой, сталкиваясь и превращаясь в клубок из уже неразличимых слов. Яркий больничный свет подчеркивает неестественность происходящего. Монолог прерывается на полуслове. Лицо застывает в зловещей улыбке. Со сцены на зрителей смотрит зеленый монстр.
Во второй части Мария оживает. Реплики становятся более естественными, движения — необыкновенно изящными. Юппер рисует образ женщины, матери, подруги, жены, любимой, виртуозно используя всю актерскую палитру, от театра масок до театра высокой драмы. Она рассказывает о том, как ей приходилось доказывать свою состоятельность в качестве королевы и объединять вечно враждующие кланы, как ее предавали близкие и как тяжело осознавать, что она уже больше не увидит сына. И тут Дэррил Пинкер, написавший текст для пяти постановок Уилсона, создает калейдоскоп из кусочков воспоминаний шотландской королевы. Рваные фразы, повторения, перескакивание с одной темы на другую, типичные для спектаклей Уилсона, сопровождаются удивительно цельной музыкой Эйнауди.
Сцена с туфелькой разыгрывается как маленькая балетная интермедия. Беря ее, актриса погружается в тень, лишь рука, держащая туфельку, остается белеть. Туфелька становится фантомом прошлой жизни. Живы только воспоминания Марии, сама она уже давно ушла в небытие. В игре Юппер есть все: трагедия, драма, отстраненность, клоунада, широчайший спектр человеческих эмоций. При этом актриса с необыкновенной легкостью выполняет сложнейшую партитуру уилсоновских движений!
Кульминация второй части и всего спектакля – монолог Марии перед смертью. Юппер произносит его то нарочито медленно, боязливо оправдываясь, то гневно бросая обвинения в адрес предателей. Одновременно актриса исполняет завораживающий танец смерти, постоянно повторяя одни и те же механические движения. Она решительно идет вперед – по диагонали (так обычно и движутся в спектаклях Уилсона), а потом так же отступает назад, вскидывая руку. Движения еще сильнее подчеркивают хрупкость и уязвимость образа.
Когда Изабель Юппер произносит последние слова Марии Стюарт перед казнью, белый экран начинает медленно опускаться. Жизнь исчезает на глазах. В какой-то момент Мария раздваивается. На заднем плане появляется ее двойник, безмолвная Стюарт, повторяющая все ее движения. Момент казни. Стюарт кричит, тень на заднем плане падает. Черный занавес. Но спектакль не заканчивается. В записи звучит длинный диалог мужчины (голос самого режиссера) и девочки: «Я здесь. Меня здесь нет…» (причем он говорит по-английски, а она повторяет по-французски). Когда занавес вновь поднимается, Мария сидит в дымке за прозрачной кисеей с сухой веткой в руках. «Я презираю смерть. Я далеко. Я нереальна», – рефреном произносит актриса.
До начала спектакля публике непрерывно показывают коротенький немой фильм о собачке, крутящейся вокруг собственной оси и пытающейся укусить себя за хвост. Каждый раз по окончании этой сценки на экране появляются слова: «Ты насмехаешься надо мной, потому что я глупая». Обрамленный золотой рамкой экран висит в середине вызывающе-алого занавеса. Эта же постмодернистская насмешка над цикличностью жизни и смерти пропитывает весь спектакль, особенно третий монолог.
После многонаселенного «Песочного человека», поставленного режиссером в дюссельдорфском театре Schauspielhaus, «Mary said what she said» удивляет своей камерностью и виртуозной (даже для Уилсона) гармоничностью: актерская игра, текст, музыка и свет сплавлены в единое целое. Как жизнь и смерть.