Журнал ТЕАТР. – о спектакле в венском Фолькстеатре.
Написанная в 1823 году, пьеса Франца Грильпарцера «Величие и падение короля Оттокара» читается сегодня как предшественница «Короля Убю» Альфреда Жарри. В последней место действия было обозначено так: «В Польше, то есть нигде». Такой подзаголовок намекал на условность происходящего, или, может, на всеобщность диагноза. Основание же для этой ремарки давал факт, что на тот момент Польши как самостоятельного государства на карте не было — в результате «разделов» ее территории были заняты тремя империями. Польша, однако существовала как самостоятельное — и сильное — государство на карте средневековой Европы. И, в качестве такого, не раз фигурирует, например, в пьесах Шекспира или Кальдерона, как известно, нося приметы некоторой сказочности и экзотичности — ни Шексприр, ни Кальдерон ни в какой Польше, естественно, не были. Так же, впрочем, как и в Богемии, которая появляется в этих пьесах на схожих правах.
Грильпальцер, однако, изучал исторические источники: и Богемия, Моравия, Венгрия, и уж тем более Австрия со Штирией в его пьесе — отнюдь не абстракции. Тем не менее король богемский Оттокар выглядит у него архетипическим королем-варваром. Это настоящий пра-Убю. Грубиян, циник; все, что другие (цивилизованные) политики скрывают, он выкладывает то с простодушием, то вполне сознательно бравируя своим правом сильного. К тому же не чужда ему подлость и трусость, а также бессмысленная жестокость. Его речь пестрит такими, например, тирадами: “Научим их с империей якшаться! (ударяя себя в грудь) Империя вся тут!». «Сперва пусть выберут, а там посмотрим!» – это его ответ посланникам, пытающмся узнать, принял бы он имперскую корону. Тем временем король борется со внутренней изменой, и неожиданно велит хватать при выходе из дворца всех, кто не богемец. Внезапно арестованным, на вопрос: «А что мы сделали?» он недолго думая отвечает: «Вот для того, чтоб ничего вы сделать не могли, я вас и арестую».
Подслушивания, провокации, безудержное хвастовство — все это в соединении с грангиньольной кровожадностью, однако, переносит этого героя в какое-то иное измерение, заставляя больше восхищаться остроумию Грильпарцера, чем порицать какого-то реального политика тринадцатого века, каковым был, между прочим, прототип этого Оттокара. Однако, Грильпарцер, по всей видимости, хотел разобраться как раз в конкретной исторической ситуации (Оттокар пал, а на смену ему воцарилась династия Габсбургов) и именно на это направлял весь свой талант. Оттокару-варвару противопоставлена ангелическая «королева слез» Маргарита Австрийская (с развода с которой начинается очередной виток восхождения Оттокара — но и его моральное, а затем и политическое падение): противопоставлены ему и те, кто Маргариту поддерживает, а затем чудесным образом перехватывает бразды европейского правления в свои руки — прежде всего это Рудольф фон Габсбург, вскорости вместо Оттокара избираемый главой Священной Римской Империи – за свою справедливость. Поскольку, естественно, ко времени написания пьесы Габсбурги продолжали править значительной частью Европы, пьеса мыслилась как некая культурная хартия, объясняющая закономерность этого правления (правления, в результате которого, конечно, и Грильпарцер мог написать в ремарке: «В Чехии, или нигде»). Чехии, как и множества других упоминаемых в пьесе стран, как самостоятельных политических субъектов на тот момент не существовало — существовала Австрийская империя. Пьесу недаром стали считать верноподданической, а в определенных кругах — еще и злобно-античешской.
Включение ее в репертуар сегодняшнего Фолькстеатра, причем в режиссуре чеха Душана Давида Паржижека — безусловно, несет на себе налет «критики канона», австрийского менталитета и вообще — оттенок самобичевания. Ну, не совсем «само-», поскольку и режиссер, и сценограф (Камида Поливкова), и исполнитель роли Оттокара (Карел Добры) — чехи. Хотя, впрочем, идеализации «чешскости» в спектакле тоже не происходит. А работающий уже с 2014 года в Фолькстеатре Паржижек, а также Карел Добры, играющий на немецком короля Оттокара (который, кстати, в первой же сцене выгоняет из пражских слобод богемцев, чтобы заселить их продвинутыми немцами), – могут ассоциировать себя с добровольно — ради карьеры — онемечивающимися жителями империи, и самобичеваться хотя бы по этому поводу. Так же, как и венгр Габор Бидермайер, канцлер Оттокара, который, убирая навоз за конем короля, долго ругается по-венгерски, рассуждая об издержках карьерного продвижения.
Все это, конечно, очень хорошо, правильно, смешно и остроумно. «Королеву слез» Маргариту Австрийскую играет бородатый толстяк Райнер Галке, комически запутывающийся в огромной королевской мантии; он же затем не раз предстанет в виде пройдохи и оппортуниста — опереточного бургомистра Вены (в одной из сцен голым, с огромным тряпочным фаллосом, в угоду Габсбургу он беззаветно плещется в маленьком канальчике вдоль просцениума). Рудольф фон Габсбург (Лукас Холцхаузен) — тоже, естественно не ангел, а просто зануда, играющий в маразматика, а на самом деле вполне хладнокровно гнущий свое. Зайфрид фон Меренберг (Томас Франк), который в пьесе — сама утонченность и благородство, предстает тут огромной детиной в свитере со штирийским гербом и в трениках (все это с трудом прикрывает его огромный живот); претензии этого Гаргантюа на рыцарство комичны, его простодушие оборачивается бесконечной тупостью, что раз за разом позволяет обыграть его штирийскую идентичность и показать, что, оказывается, австрийцы между собой вовсе не так прекраснодушно-едины и готовы дискриминировать «своих же».
Драматург спектакля Роланд Коберг сильно сократил эту – стихотворную, между прочим, – пьесу, передал ряд реплик другим персонажам (уменьшив тем самым их число), мастерски отбросил целый пласт антуража, прояснив тем самым сюжетные линии, а также позволил себе затормозить на симпатичных абсурдистских диалогах, развивая их до логического предела. Все это здорово, и все же под конец возникает некий дефицит смысла.
Наверное, это связано с главным героем, который теперь оказался политкорректным образом лишен того избытка идиотизма, который при всей неполиткорректности, составлял то, ради чего пьесу Грильпарцера вообще стоило бы впомнить. Оттокар Карела Доброго – безусловно твердый, жесткий, видящий чужую игру насквозь и играющий свою игру с цинизмом и проницательностью, но единственное, что можно тут про него сказать — это то, что он такой же, как и другие политики в этой пьесе, разве что не такой идиот как венский бургомистр или Зайфрид фон Меренберг.
Создатели спектакля лишили сюжет всех тех бьющих по нервам ответвлений, которые должны были доказать, что Оттокар — бездушный злодей. О них по-прежнему говорится, но пережить их мы уже не можем (такова, например, трагическая судьба отца Зайфрида). Более того, нам намекают, что эти сюжеты могли быть использованы для манипуляций, чтобы «подставить» Оттокара. К концу спектакля мы должны испытывать к нему скорее сочувствие — как к тому, кого бесконечно «подставляют». Однако, пусть механика политической борьбы становится нам более прозрачна, ясно, что материала для подлинного сочувствия Оттокар все равно не имеет (может, надо было тогда пьесу не просто использовать, а, например, представить ее в конфронтации с историческими документами). А вот Оттокар — как праобраз папаши Убю оказывается при этом утрачен.