В Краснодарском крае появились два спектакля на южнорусском наречии – так называемой “балачке”, она же казачий суржик. Спектакли по рассказам Николая Канивецкого о кубанских казаках, но не о тех, которых нафантазировал в русле советской пропаганды кинорежиссер Пырьев, а вполне реалистичных (с поправкой на открыто комедийный жанр) станичных обитателях начала прошлого века.
Как выяснилось, с именем Николая Канивецкого, написавшего с 1897 по 1901 год 15 рассказов, а потом от литературы отошедшего, но, тем не менее, величаемого на Кубани «казачим Чеховым», связан один из объёмных проектов фонда «Вольное дело» Олега Дерипаски, который уже не первый год вкладывает средства в возрождение и поддержку казачей истории и культуры в Краснодарском крае. В полутора часах езды от Краснодара, в Усть-Лабинском районе проходит ежегодный фестиваль «Александровская крепость», объединяющий казачьи песни и народные промыслы с лекционным контентом. А с осени 2022 года у проекта появилась ещё и театральная часть – вездесущий Олег Лоевский провел здесь лабораторию по рассказам Канивецкого, которые раскрыли свой явный театральный потенциал: ёмкие образы, точные речевые характеристики персонажей, проникновенные, узнаваемые, упругие в плане драматического напряжения сюжеты. Из эскизов лаборатории и появились спектакли «Как Степан Грищенко за горилкой ходил» в Краснодарском театре драмы имени Горького и «Пахлава глупости» в «Одном театре».
Кроме того, фонд «Вольное дело» выпустил книгу Канивецкого «Было времячко» с сохранением авторской орфографии – в 2023 году в издательстве «РИПОЛ классик». Так что все рассказы теперь собраны под одной обложкой и легко доступны всем интересующимся казачей культурой. Но если уж всерьез говорить о возвращении незаслуженно забытого имени, в книге ощутимо не хватает подробной биографии самого Николая Канивецкого и литературоведческого предисловия, которое поместило бы творчество писателя в историко-культурный контекст. На мой дилетантской взгляд, ассоциации с ранним Чеховым вполне оправданы. Тексты Канивецкого – короткие юморески, анекдоты, в которых, не нарушая текстового ритма и не греша против правды, автор выписывает такие сюжетные виражи, что от гомерически смешного до непоправимо трагического оказывается рукой подать. Такие уж горячие люди эти кубанские казаки. А между тем, все их страсти погружены в очень конкретные исторические ситуации – из которых становится абсолютно понятно, что сочетание «красное казачество» – совершенная нелепица и абсурд, потому что при всем том, что казачье братство не случайно вошло в легенду (как и верность казаков российской императорской фамилии) – без собственной земли, без ощущения, что ждёт казака в родной станице наследный юрт, который надо и вспахать, и засеять и урожай снять самолично, никакая служба царю и отечеству для казака невозможна. Поэтому большинство казаков после 1917 года страну покинули, о чем подробно и убедительно рассказывают в Кубанском Войсковом этнографическом и естественно-историческом музее имени Евгения Фелицына, где собраны удивительные казачьи регалии, само наличие которых говорит о независимости сознания этих людей, потому что регалии, как ни крути – символы государственной власти, но монархи, начиная от Екатерины Великой, позволили казаками их иметь.
Что касается сегодняшнего театрального контекста, то он у Канивецкого, безусловно, есть. В Краснодарской драме три рассказа поставили в формате уличного площадного театра, очень подходящем для простодушного, эмоционально-открытого стиля автора. Подмостки выстроили прямо у театра, в парке, так что задником для представления служат зелёные кроны деревьев. По краям – две выгородки с характерными приметами казацкого быта: сундуками, кувшинами, вышиванками, ковриками на плетени и соломой, свисающей сверху. Все истории рождаются из хороводных игр – каждый из семи артистов играет по три-четыре персонажа, придумывая им характерные черты. Рассказ о старом знахаре Охриме, в молодые годы из ревности да еще и в спину убившего своего товарища, молодого хорунжего, держится на мощной энергетике артиста Евгения Женихова. Горловые звуки, которые он издает, колдуя, кажется, заставляют замолкнуть реальных птиц в театральном саду, и непоседливая ребятня в зале тоже мгновенно затихает. Так что молодой большеглазой дивчине Приське – актриса Юлия Романцова надевает платок, и глаза героини кажутся еще больше и синее, – требуется немало смелости, чтобы вымолвить «Дiдусю Охрiме, я прiйшла до вас, як до батька рiднога» (как и издатели книги, сохраняю орфографию Канивецкого). А дальше актеры без перебора, хотя и с умеренным нажимом (допустимым для уличного представления) рассказывают страшилку о грехе и наказании и смерти на кладбище старого мученика Охрима.
Сцена из спектакля «Как Степан Гришенко за горилкой ходил», Лемишка – Михаил Золотарёв, Краснодарский театр драмы имени Горького © Фото предоставлено пресс-службой Краснодарской драмы
Именно в этом рассказе появляется Степан (Стецько) Грищенко, но ни за какой горилкой он не ходит, а на заднем плане (пока грандиозный Охрим на кладбище шаманит и отмахивается от призраков) пытается, еле стоя на ногах, заплетающимся языком объяснить жене, что ему непременно надо быть на кордоне. Единственная задача этого героя – вполне функциональная – выстрелить с перепугу в старика на могиле, услышав, как он произносит имя Степан (так зовут парня, соблазнившего Приську) и приняв его за нечистую силу, стремящуюся утащить его на тот свет. Так что название, конечно, зрительские ожидания обманывает, и непонятно, зачем. Почему не придумать название, соответствующее сюжету? И это не единственный мой вопрос начинающему режиссеру Ирине Васильевой. Рассказ «На кладбище» у Канивецкого выверен до слова, и особенно внятно выписан финал. Пьяный Стецько у него палит в воздух, а старик умирает от разрыва измученного (как пишет автор) сердца, успев-таки довести до конца свой колдовской обряд – приворожить к Приське её совратителя: «Сбоку лежал пустой мешочек» (имеется в виду мешочек с землей, принесенной Приськой по заказу старика) – последняя фраза в рассказе. В спектакле старик падает навзничь аккурат после выстрела (то есть на Грищенко, непонятно зачем, взваливается ещё и грех убийства), а про обряд и Приську режиссёр вообще забывает. Невнимание к деталям в данном случае – минус существенный. Ненужные вопросы без ответа оставляют чувство незавершенности сюжета, что для короткого, лёгкого игрового жанра – убийственно.
К сожалению, и с остальными историями в этом спектакле случается тот же казус. Сами по себе сочные и художественно содержательные, и схваченные актерами на уровне образов, они остаются не осмысленными в целом. Так славный персонаж артиста Михаила Золотарёва Лемишка, про которого можно было поставить целый спектакль (материала у Каневецкого достаточно), для режиссёра остается только лишь маской. Рассказ Канивецкого так и называется – «Лемишка», и это единственный случай, когда текст назван именем героя. В рассказе несколько главок – и в каждой Лемишка демонстрирует безудержное детское любопытство к устройству мира вокруг, желание переустроить его по справедливости, но, обладая почти блаженной чистоты душой, он терпит от людей, этот мир населяющих, сокрушительное поражение. И в столкновении с частным мошенничеством (с профессором чёрной магии на ярмарке, который фокусничает с грошами), и в стычке с государственной системой он страдает, но не сдаётся. Режиссёр взялась рассказать только историю с фокусником, в финале которой Лемишку нещадно бьют свои же, казаки, да так, что жена его не узнает. Эпизод поставлен пластически, крепкие руки казаков поднимают героя над землей, и он словно бы летает над сценой от удара до удара. Но никакой рефлексии по поводу избиения человека до полусмерти, никакого сочувствия режиссёр не испытывает и не простраивает. И рассказ, как и сам Лемишка, повисает в воздухе.
Сцена из спектакля «Как Степан Гришенко за горилкой ходил», Егор Любарец – Петр и Виктория Лукина – Оксана, Краснодарский театр драмы имени Горького © пресс-служба Краснодарского театра драмы
Заключительный эпизод имеет в основе рассказ Канивецкого «По станичному приговору». Вся первая его часть проходит под хохот зала – так остроумно разыгрывают артисты последствия перемен настроения казачьего вахмистра Петра в зависимости от наличия или отсутствия писем из станицы от жены Оксаны. Но когда письма прекращаются совсем, наступает настоящая драма. Колоритный актер Егор Любарец умудряется в короткий промежуток сценического времени уложить весь мильон терзаний горячего сердца после известия о грехе жены, транслировать глубинную и неотступную боль, когда каждый шаг, каждое движение становится мукой. И встреча с женой Оксаной, упавшей к его ногам, и фраза Петра «Будет, Оксана, встань да пойди принеси дытину» – это настоящая высокая лирика, неожиданно прокравшаяся в анекдот, благодаря актёрскому мастерству Егора Любарца и Виктории Лукиной. А уж речь Петра перед собранием старейшин, завершающаяся просьбой изгнать из станицы обидчика, пока не случилось трагедии – повод для серьезного разговора о достоинстве мужчины, воина и гражданина. Но и тут личная, семейная тема режиссёром Ириной Васильевой потеряна – Оксана, позабытая на сцене, уходит одна, и затянулась ли рана от измены в этой семье, срослись ли герои в целое (для Канивецкого тут вопроса нет, его Петро простил так простил) – непонятно, и, что печальнее всего, режиссёру не важно.
В «Одном театре» спектакль «Пахлава глупости», особенно втора его часть по рассказу «Гуси с того света», получился гораздо более цельным, не в последнюю очередь за счет виолончели и баяна, задающих и ритм, и настроение. У режиссёра Екатерины Петровой-Вербич хватило чуткости и интереса к героям, чтобы персонажи Канивецкого, включая и представителей животного мира, вызывали искреннее соучастие зала. У артиста Евгения Женихова, нам уже известного и полюбившегося, случился прямо-таки бенефис. Но у него тут ещё и появилась великолепная партнерша: молодая разносторонне одаренная актриса Дарья Женихова – моё личное открытие. Да и вообще, актёрская команда работала как танцевальная, слаженно и отчетливо. Правда в первой части – «Контрабандный чай» – из-за трудностей перевода слегка нарушилась коммуникация со зрителем. На самом деле, в целом перевод с кубанского суржика на русский не требуется – понятен даже не общий смысл, понятно всё детально. Но вот когда сутью сюжета становится языковая игра, перевод буквально нескольких слов был бы кстати. Весь юмор первой юморески заключается в том, что атаману Герасиму Охримовичу, которого как раз и играет Женихов, пришло предписание от начальства обнаружить мошенника, торгующего контрабандным чаем, и чай у него конфисковать, а он понятия не имеет, что значат слова «контрабандный» и «конфисковать». И вот люди, собравшиеся в конторе, начинают гадать, предлагая разные трактовки, само собой, на балачке. Тут бы небольшой словарик на заднике разместить – и вопрос бы решился, но не додумали. Зато на сцене обнаружилось некоторое количество других режиссёрских находок, в театральном смысле весьма перспективных.
Сцена из спектакля «Пахлава глупости», атаман – Евгений Женихов, доню – Дарья Женихова, «Один театр», Краснодар © пресс-служба «Одного театра»
Вместо писаря Демидыча в конторе появилась очаровательная «доня» атамана – страстная леди-in-black в исполнении Дарьи Жениховой (доня, получается, и в спектакле, и в жизни), которая успевает и отцу помогать по работе, и шашни крутить с молодым папашиным помощником, проявляя роскошную гибкость, не только психологическую, но и телесную (любовные сцены с героем Асира Шогенова – отдельный уморительный аттракцион). Старый советчик Хома Очерет заменен на чиновника-бездельника в отутюженном костюмчике (над этим образом можно бы ещё поработать, и не только артисту Алексею Алексееву, но и режиссеру). А вот сделать из двух мужичков-мошенников ловких кубанских «Бони и Клайда» – задумка славная, хотя заячьих ушек для таких образов артистам Артёму Акатову и Олесе Богдановой маловато, хотелось бы большей изобретательности и стильности.
К истории про гусей с того света у меня практически нет претензий. Тут всё на месте. И каждый трюк – повод для гомерического смеха публики, к которой я с удовольствием присоединялась. Смешны отношения хозяйки Миколаевны – Олеси Богдановой к гусям как к домашним любимцам, которым всё дозволено; смешны её перебранки с соседкой, умопомрачительно эффектной Хведорихой – Дарьей Жениховой, которая общается со своим индюком, как с кавалером, а тот всё борзеет и борзеет (отменная работа Асира Шогенова). Замечательны гуси в исполнении четырех крепких мужчин в белых спортивных костюмах, временами двигающихся так синхронно и с такой гордостью, точно они – олимпийская сборная. Отдельно смешон текст, который на сей раз понятен досконально, и роль актёрских интонаций тут трудно переоценить. Например, когда Миколаевна, оплакав смерть любимых гусочек (на самом деле, они напились спотыкача, оставленного экономкой Хрыстиной на столе), робко спрашивает одновременно у Хрыстины и у публики: «Не грих буде, из здохлих гусок пух поздiрать?» – и раздевают они «птичек» до исподнего. Или когда гуси возвращаются домой невредимы и вожак, которого играет, конечно же, Евгений Женихов, с виноватым видом лепечет: «Хрыстиночка, це я со всiма гусками до дому вернувся. Мы трохи перемерзли, бо зовсiм голi. Тiльки хвист та криля и зостались… И не видаемо, яка лиха гадина нас оттакечки обшморгала, бо були дуже пьяни…».
Сцена из спектакля «Пахлава глупости», «Один театр», Краснодар © пресс-служба «Одного театра»
Два отдельных блистательных номера – фантасмагорический сон Миколаевны и рыдания Хведорихи по индюку. В кошмарном сне Миколаевне являются ощипанные гуси c огромными головами из папье-маше, а ненавистная Хведориха, взобравшись на стол на шпильких и изображая Мерилин Монро над работающим вентилятором, ещё и накидывает на вентилятор гусиный пух, устраивая практически «чёрную (в смысле непроглядную) пургу». А уж выход актрисы Жениховой, когда её Хведориха в песне и в микрофон оплакивает безвременную кончину любимого индюка (он стал жертвой мести Миколаевны, заподозрившей Хведориху в убийстве гусочек), – вся в слезах и в губной помаде, шатаясь на шпильках, как на костылях (метафора утраты внутреннего равновесия изумительно точна), – стоило бы повторять на бис. Смеяться над ним можно до самых настоящих слёз. И это ещё и образ литературной темы Канивецкого – жизнь в её отчаянной, несочетаемой, смешной и горькой амбивалентности, с которой человек ничего не может поделать. Разве что стараться сохранять чувство юмора. Как ни удивительно, кубанская балачка с её откровенной просторечной образностью очень тому способствует.