Виктор — Анатолий Белый, Хелен — Елена Новикова, Тим — Евгений Писарев. «Откровенные полароидные снимки», режиссер Кирилл Серебренников, Московский театр им. Пушкина, 2002.
Левый радикал по имени Ник сел в тюрьму в 1993-м, а вышел из нее в 2003-м. Спектакль Кирилла Серебренникова «Откровенные полароидные снимки» был поставлен в 2003-м, но невольно вспоминается в 2014-м. Театр. пытается понять, что дает нам ретроспективный взгляд.
«Много что изменилось с прошлого века», — сообщает герою пьесы Марка Равенхилла Нику его бывшая подружка, в девяностые состоявшая в боевой левацкой группировке, а в нулевые устроившаяся на работу в муниципальный совет. Но и нулевые, несмотря на формальную принадлежность к одному столетию, кажутся прошлым веком по сравнению с десятыми; время продолжает неуклонно ускоряться. Мороженая курица, которая в постановке Серебренникова символизирует устаревшие ценности, теперь просрочена не на десять, а на двадцать лет. Как же выглядит эта курица сегодня?
Никакого эстетического шока «Откровенные полароидные снимки», конечно, уже не вызывают. В 2003-м и лаконичный кафель сценографии, и сцена-ринг, помещенная меж двух рядов зрителей и в зависимости от обстоятельств трансформирующаяся в клуб, сортир или морг, и голые торсы артистов, и обсценная лексика из их уст многократно усиливали интенсивность зрительского переживания. Сегодня такие штуки буржуазная публика, почитающая спектакли Серебренникова за must-see, видит и слышит каждые вторые выходные.
В начале нулевых кому-то еще требовалось доказывать, что театр не так уж архаичен. Сегодня театр в универсуме постсоветского человека стал едва ли не самым прогрессивным из искусств, источником эстетических, социально-общественных и даже политических скандалов покруче контемпорари-арта.
В начале нулевых обозреватель «Еженедельного журнала» Елена Ямпольская, слегка сокрушаясь присутствием в зале большого количества «педерастов», воздавала должное таланту постановщика. Сегодня главред газеты «Культура» Елена Ямпольская не против сжигать сердца симпатичных ей когда-то персонажей, разведя костер на пару с ведущими пропагандистских программ центрального телевидения.
В начале нулевых в аббревиатуре МХАТ еще присутствовала литера А («академический»), некостюмные спектакли были скорее исключением из правил, «Театр.doc» не так давно народился, а «Практики» и вовсе еще не было. Сегодня МХТ уже не претендует ни на какую академичность, «Театр. doc» стал привычной частью театрального ландшафта, а у Серебренникова есть собственный театр, выдающий одну за другой успешные премьеры. (Можно легко представить себе «Снимки» в репертуаре «Седьмой студии» на сцене «Гоголь-центра». Скорее всего, они не вызвали бы ни у критики, ни у публики никакой особенной реакции — стабильно качественный спектакль, не более того.)
Свой театр и у Евгения Писарева, сыгравшего в «Снимках» самую отважную роль — умирающего от СПИДа гомосексуала Тима, который покупает любовь славянского гастарбайтера Виктора и вдруг обнаруживает, что любовь может быть бесплатной. Теперь он респектабельный худрук Театра имени Пушкина, на новой сцене которого когда-то и шли «Откровенные полароидные снимки».
В общем, все изменилось. И чуть ли не все в спектакле наполнено теперь новым смыслом.
Как это часто бывает с талантливыми текстами, из пьесы Равенхилла так и лезет вневременной контекст и разного рода злободневные аллюзии. Вот один из героев на игривую реплику «Член у него с детскую руку!» отвечает окриком «При чем здесь дети?»: педофилия, в общественном сознании тождественная однополой любви, станет официальным жупелом только через десятилетие. В момент предельной искренности героини Виктории Исаковой и Елены Новиковой снимают накладные косы: Юлия Тимошенко обмотает свою вокруг головы только через год. «Когда я лечу в Восточную Европу, со мной там разговаривают как с Богом», — оскорбляет капиталист чувства верующих. И тут же поправляется: «Ой, прости Господи! Как с полубогом, как с полубогом!» И, поворачиваясь к аудитории, которая, так и быть, не предает его анафеме, кланяется: «Спасибо вам! Спасибо вам!» Я уж не говорю о репликах вроде «Он когда нужен, мент, — его никогда нету!», прозвучавшей за несколько лет до образования новой волны российского кино, для которой мент, которого никогда нету, станет главным персонажем (перевод пьесы Равенхилла, кстати, принадлежит центральной фигуре этой волны, будущему сценаристу главных ее хитов Александру Родионову).
Но в первую очередь за предельную актуализацию ранней постановки Серебренникова по ранней пьесе Равенхилла, конечно, отвечает новообращенная партийная активистка Хелен с темным террористическим прошлым. Лет 10 назад она выглядела реликтом и интересовала зрителей значительно меньше террористов, олигархов, мужских проституток и стриптизерш. Теперь знаменитый монолог на тему «что ж со мною стало» отвечает на один из главных вопросов текущего момента: как Ланселот превращается в Дракона, а симпатичная женщина из демократической партии — в автора законопроекта о запрете усыновления детей американцами. Что — буквально поэтапно — происходит у нее в голове. «Исчезали одиночки, боровшиеся с этим обществом, — рассказывает Хелен. — Всюду жадность, страх, нет больше героев — все просто тупо хотят денег. Это так страшно! Понимаешь, все кончилось, все! Нет, не сразу, не вдруг. Не то чтоб я однажды проснулась, увидела, что приходит, и взорвалась. Нет — все долго и скучно, тихо и незаметно. И я себя все время спрашиваю: как же я-то очутилась здесь? Как это произошло именно со мной? Я долго смотрела, как нашу страну трахают. Теперь я тоже хочу… что-то с этим делать». И делает, что может, — например, посылает бывшего возлюбленного на верную смерть, на разговор с покалеченным им богачом, чтобы тот ни в коем случае не скомпрометировал Хелен перед выборами: «Стоит только сказать кому-нибудь в партии — и я не пойду по партийному списку!»
Сегодня пьеса «Откровенные полароидные снимки» — не о гомосексуалистах в частности или маргиналах в целом. Маргинальная тема в культуре отыграна и закрыта — драматургия in-yer-face, она же new writing, с ее лингвистическими и тематическими крайностями давно стала мейнстримом. Сегодня пьеса Равенхилла (как и другое его популярное произведение — Shoot / Get Treasure / Repeat, или «Продукт», когда-то сыгранный Филиппенко в «Практике») прежде всего о человеке, попавшем в идеологически чуждое будущее. Именно поэтому нам, людям, вдруг оказавшимся в антиутопии, особенно интересно ее пересмотреть.
Десять лет назад в «Откровенных полароидных снимках» мы следили за спором девяностых и нулевых, пытаясь понять, как бунтари превращаются в до оскомины добропорядочных граждан. Теперь наблюдаем другую коллизию — как бывает, что порядочные люди нулевых мутируют в непорядочных людей 2010-х. Было бы увлекательно так же поэтапно понаблюдать за эволюцией самой гей-темы на российских театральных подмостках. Целое десятилетие с лишним театр имел возможность свободно высказываться о чем бы то ни было, не поджидая у порога эрзац-казаков. Но, как ни удивительно, возможностью этой практически не пользовался.
Не так давно один из российских драматургов призывал Facebook вспомнить пьесы, в той или иной степени затрагивающие указанную проблему, — насчитали едва ли десяток. Постановок того меньше. Вспоминается разве что вербатим Александра Вартанова и Сергея Калужанова «Гей» (2004), составленный из реплик в гей-чатах и прочитанный со сцены «Театра.doc». Но и тот не превратился из читки в спектакль (зато превратился в Польше, во вроцлавском театре Ad Spectatores, и какое-то время катался по фестивалям). Плюс на екатеринбургской периферии стабильно творил Николай Коляда — российский театральный Альмодовар. Вспоминаются еще Shopping & Fucking по тому же Равенхиллу (Ольга Субботина, ЦДР, 2001) и «Пластилин» того же Серебренникова (тот же ЦДР, тот же 2001 год). Впрочем, «Пластилин» мрачного уральца Сигарева, ученика того же Коляды, был не об однополых отношениях, но об их извращенном местном варианте — тюремном изнасиловании.
И вот из этого феодального пространства садистических традиций мы, сделав непродолжительную остановку в либеральном обществе, где однополая любовь является нормой, даже если связывает маргиналов, сразу провалились в пространство постмодерна, где она — как и все остальное — вызывает только смех. Потому что следующий заметный спектакль с весомой гей-компонентой был поставлен только через 10 лет. Зрители, смотревшие «Откровенные полароидные снимки», а позже пришедшие на блистательную социальную сатиру Константина Богомолова «Идеальный муж», совершили тот же временной скачок, что и левак Ник, освободившийся из тюрьмы: десяток лет назад тут были настоящие чувства, а теперь — травестия, гиньоль, истерический хохот разочаровавшегося идеалиста, который смеется прежде всего от ужаса. Наше общество не прошло, а проскакало этот путь, оставив в тылу неизбытый гештальт: позавчера мы чего-то агрессивно стеснялись, вчера попытались понять, но, найдя путь понимания слишком сложным, сегодня смеемся надо всей нашей жизнью. А бдительные партработницы Хелен с георгиевскими лентами на лацканах служат гарантией того, что не попытаемся понять и впредь. Не осмысленная еще тема уже плотно закрыта, мы за два десятка лет проделали путь из феодализма в постмодерн, а теперь катимся обратно — в феодализм. Несуществующая гей-тема в российском театре, как любой острый вопрос, позволила обнажить важнейшую проблему социального организма: мы так и не смогли перестать быть варварами. Робко попытались, но испугались и не смогли.
Конечно, несмотря на проступивший наружу социально-политический слой, «Откровенные полароидные снимки» продолжают оставаться историей про бессмертную любовь, а сцена, где Виктор делает восставшему из мертвых Тиму последний минет, по-прежнему способна довести до слез даже депутата Госдумы (запись спектакля доступна на DVD). Но сегодня это история о бессмертной любви, которая постоянно вынуждена терпеть покушения на убийство, которая еле жива и в которую никто не верит. Постановка исчезла из репертуара Театра имени Пушкина примерно одновременно с исчезновением последних полароидов из магазинов. А черные пластиковые мешки, в которых у Серебренникова каждый волен похоронить свою мечту, сегодня продаются в каждом супермаркете.