По поводу законопроекта «Об образовании» высказались в интернете уже, кажется, все желающие. Поднялись и затюканное жизнью педагогическое сообщество, и обеспеченные юристы, и модные нынче экономисты. Прицельный огонь велся и справа, и слева. Сейчас, когда страсти несколько поутихли, попробуем спокойно отделить зерна от плевел.
Заграница нам не поможет
Общеизвестно, что Россия остро нуждается в системной модернизации: идеологической, экономической, военной, судебно-правовой — каждый по желанию может продолжить список. Как педагог, 35 лет экзаменующий абитуриентов, я понимаю, что назрела (перезрела!) потребность реформировать и сферу образования. Когда-то мы законно гордились успехами нашей страны в этой области; сегодня, по данным ООН, Россия болтается где-то между 40-м и 50-м местом в общем списке. Уровень знаний нынешних выпускников — даже столичных школ! — как говорится, ниже плинтуса.
прежде богатство страны определялось количеством ее рабов, потом, соответственно, землей, сырьем и деньгами. сегодня оно зависит прежде всего от ее интеллектуальных ресурсов. ледовательно, реформа образования необходима. вопрос лишь в том, как именно и во имя чего ее будут проводить
Если Россия хочет сохранить статус великой страны (а к этому ее обязывают обширные географические просторы), она должна в ближайшие 5 — максимум 10 лет войти в пул высокоразвитых государств, где, признаемся, нас совсем не ждут и предпочитают держать за сырьевой придаток. При этом нам надо опираться на собственные силы и собственные кадры.
Может быть, когда-нибудь мы станем такой же богатой и свободной страной, как США, и тоже будем покупать мозги, а не гастарбайтеров. Помечтать об этом не возбраняется. Но, возвращаясь на грешную землю, скажем, что еще долго будущее России будет зависеть от мозгов ее собственных ученых. А они, согласно проведенным Академией наук исследованиям, утекают за границу, причем особо высокими темпами после 2000 года.
Я помню, какие жаркие баталии разгорались в конце 60-х годов на научных семинарах в Центральном экономико-математическом институте АН СССР, где я тогда работал… Где они сейчас, эти баталии? Нет их, для них ведь необходима какая-то минимальная масса критически мыслящих ученых. Где сейчас полноценная научная смена, где конкурсы в аспирантуру? Их нет, ибо былой престиж науки, когда «физики» были «в почете», упал донельзя низко. По индексу цитируемости на одну статью мы скатились с 89-го на 120-е место из 145. А скоро еще и эхо демографической ситуации «лихих»90-х годов откликнется — в ближайшие годы число студентов в вузах сократится на 20–30%.
Деньги в тумбочке
Прежде богатство страны определялось количеством ее рабов, потом, соответственно, землей, сырьем и деньгами. Сегодня оно зависит прежде всего от ее интеллектуальных ресурсов. Следовательно, реформа образования необходима. Вопрос лишь в том, как именно и во имя чего ее будут проводить. Авторы законопроекта не прописали в явном виде цель этой реформы, но если попытаться перевести на нормальный язык канцелярит текста, то вроде бы разработчики желают обеспечить процесс воспитания и обучения на основе его «дифференциации и индивидуализации». Кто против? Лично я за: нельзя подходить одинаково к бурсаку-двоечнику и талантливому студенту, схватывающему все на лету. И будем надеяться, что право старшеклассника на выбор индивидуальной образовательной программы реализуется им, а не его родителями. Но КТО и КАК будет реализовать идею «дифференциации и индивидуализации»? Вот мы меняем милицию на полицию, а суть изменится ли? И главное, где найти столько новых полицейских? Их же надо готовить. Педагогов для углубленного преподавания предметов надо готовить тем более. Откуда они возьмутся, особенно в российской глубинке? В дискуссии о реформе прозвучало, что сегодня по принципу «дифференциации» уже работают 40% школ. Значит, 60% — еще нет. Почему? Ответ до банальности прост — нет денег. И где их брать? Из тумбочки? Видимо, да, потому что министр финансов Алексей Кудрин не устает повторять, что после выборов 2012 года социальные программы придется сокращать, что уже сегодня страна стала заложницей амбициозных многомиллиардных долларовых спортивных проектов (а-у-у… где ты, обязательная физкультура для учащихся?!).
Или, скажем, в документах идет речь о «повышении мобильности студентов, преподавателей и административно-управленческого персонала (в идеале каждый студент должен провести не менее семестра в другом вузе, желательно зарубежном)». Хотелось бы знать, будем ли мы реально стремиться к достижению этого идеала, и если да, то как. Ведь расходы на образование в бюджете за все последние годы топчутся по-прежнему на уровне 4%. Мне могут возразить, что в абсолютных цифрах они растут. Ну и что? Они и в 2009 году росли, а с учетом инфляции — уменьшились.
Заместитель директора Института США и Канады РАН Виктор Супян пишет: «Доля США в мировых расходах на науку составила в 2010 г. 34%. Доля Японии и Китая — по 12,3%, объединенной Европы — 23%. Российская доля на НИОКР — 1,5% мировых расходов и 1% в национальном ВВП. Абсолютные цифры выглядят еще более впечатляюще. За 2010 г. США потратили $396 млрд., Япония — $142 млрд., Китай — $141 млрд., РФ — $22 млрд. Столь же несопоставимы и расходы на образование. По этому показателю США — абсолютный мировой лидер, 7,5% ВВП». ((См.: Виктор Супян. США: лидерство под угрозой)) Добавим, что доля расходов на образование в ВВП РФ не превышает 1%.
Болонская конвенция
В надежде войти на равных в общеевропейское образовательное пространство мы подписали в 2003 году Болонскую конвенцию, разделяющую высшее образование на бакалавриат и магистратуру: соответственно, 4 и еще 2 года обучения. Зачем мы так поторопились? Думаю, что причину вовлечения нашей страны в Болонский процесс можно найти в идее «сравнимости квалификаций в области высшего образования, без чего свободное передвижение» не абы кого, а «высококвалифицированных кадров невозможно». Но разве «свободное передвижение» — улица с односторонним движением? Если нет, тогда посчитаем — сколько «высококвалифицированных» уехало из России, и сколько приехало к нам. По данным академика Страхова, уехало за границу свыше 200 тысяч русских ученых ((См.: Страхов: «Законы надо исполнять!»)). А к нам сколько приезжает? Увы, где я только не искал эти данные — их нет. Не едут к нам, вот и вся недолга. Зато наши ученые практически по всему миру более чем успешно трудятся на благо принявших их стран и даже Нобелевские премии получают. Наше же собственное отношение к ним продемонстрировано на примере Григория Перельмана, решившего одну из математических «задач тысячелетия». Вместо того чтобы гордиться гением, пиарить его не меньше, чем Сталин Чкалова, мы устроили какой-то постыдный хеппенинг по поводу премии «Миллениум» в миллион долларов, от которого он отказался. А у него ведь еще и премия Филдса, математический эквивалент Нобелевской премии, которую присудил ему в 2006 году Международный союз математиков… Про двух Нобелевских лауреатов по физике 2010 года — Андрея Гейма и Константина Новоселова — СМИ сообщили, взяли у них интервью… и благополучно забыли, словно у нас таких лауреатов как телят нерезаных.
наша попытка интегрироваться в европейское сообщество в сфере образования сразу же привела к парадоксу: калькируя западные образцы, мы объявили основными для творческих вузов баллы егэ по математике и русскому языку. рати (гитису) пришлось вести долгие бои, чтобы сделать профилирующим все-таки экзамены по творческим специальностям
Что грозит ГИТИСу
Впрочем, обсуждать всю концепцию реформы я не намерен. (Героическую попытку впрячь в телегу коня и трепетную лань — совместить «советскую» и рыночную системы образования в единое целое, и вовсе обсуждать нечего — что из этого получается, мы видим на примере нашей экономики.)
Меня больше волнует судьба российской театральной школы.
Наша попытка интегрироваться в европейское сообщество в сфере образования сразу же привела к парадоксу: калькируя западные образцы, мы объявили основными для творческих вузов баллы ЕГЭ по математике и русскому языку. Года два назад РАТИ (ГИТИСу) пришлось вести долгие позиционные бои с Минобрнауки чтобы сделать профилирующим все-таки экзамены по творческим специальностям. Но казалось, что наши творческие институты хотя бы минует чаша разделения на «бакалавриат» и «магистратуру». Ведь при самой богатой фантазии невозможно представить себе балерину-бакалавра или ее коллегу — режиссера-бакалавра? Как бы не так!
Высшее образование, согласно Болонской конвенции, можно получить в трех учебных заведениях: колледже, институте и университете. Колледж будет выпускать бакалавров по прикладным, техническим специальностям, институт — бакалавров широкого профиля и специалистов, и только университеты получают право готовить еще и магистров, аспирантов и заниматься наукой. Чем грозит обсуждаемый проект театральной школе, рассмотрим на примере Российской академии театрального искусства (РАТИ-ГИТИС), крупнейшего театрального вуза в Европе.
РАТИ — академия, как и ее питерская кузина СпбГАТИ (а все остальные московские театральные вузы — училища и школы-студии). Останется она академией — будет иметь право только на дополнительные профессиональные программы на базе высшего образования. Снимет «академию», оставит ГИТИС (то бишь институт) — прощай, аспирантура, прощайте, магистры всех специальностей, выпускаемых сегодня на 9 факультетах РАТИ, и уж точно прощай, театроведение. Были бы мы университетом — другое дело, но мы, увы, не университет ((Вопреки замыслу Петра Великого, наука и высшее образование у нас разделены китайской стеной: научные исследования — прерогатива Академии наук, обучение студентов — забота высшей школы. По моему разумению, это плохо: насколько интереснее, когда учащаяся молодежь получает свежую научную информацию, как говорится, из первых рук.))…
На политических карикатурах 30-х годов под ногами слитно шагающих сплоченных рядов гегемона путались какие-то козявкообразные вредители. Так вот, для авторов проекта творческие вузы — эти самые мешающие козявки. Законодатель абсолютно не учитывает особенностей художественного преподавания. Потому, видимо, и приравняли их всех чохом к колледжам, зная (не могли не знать!), что нет в стране ни одного театрального университета.
Вообще опыт работы с чиновниками разного уровня дает мне право утверждать, что у них у всех какая-то аллергия на искусство. Спросите у любого директора театра: когда чиновники начинают посещать спектакль? Гарантирую общий ответ — только когда его изволит посетить «первое лицо». Так было при Николаях — Первом и Втором, при Сталине, при Горбачеве… Это, можно сказать, историческая традиция. Для чиновников все едино: что служение искусству, что служебное рвение. Вот потому-то в их сознании горный институт мало отличается от театрального.
В документах Болонского процесса справедливо записано, что национальное своеобразие образовательных систем — общеевропейское богатство. Вроде бы и мудрить с театральными вузами не надо, сохраним их как наше национальное и общеевропейское богатство, тем более что мы имеем сегодня одну из лучших — если не лучшую! — театральных школ в мире. всем миром безоговорочно признанную.
Но, как известно, мировое признание для нас не указ. А российская власть, по верному слову Салтыкова-Щедрина, должна «держать свой народ в состоянии постоянного изумления».
Правда, одну поблажку разработчики закона творческим вузам все-таки сделали, допустив, что«в наименовании образовательных организаций, реализующих основные образовательные программы в области искусства, может указываться его специальное название (консерватория, школа-студия, высшее училище, центральная музыкальная школа, средняя специальная музыкальная школа и т. д.). Что ж, поблагодарим боярина за ласку…
Тайное становится явным
Из социологии известно, что есть явные и латентные (скрытые) функции реформы. Про явные я уже писал. Задумаемся теперь о латентных ее функциях на широком фоне всего того, что творится окрест, — есть ведь земля и опричь нашего театрального околотка. Вспомним, что происходит с прессой, со школами искусств…
После войны мы выпускали только 5–6 фильмов в год, так решил Сталин. Его «железная» логика основывалась на том, что именно столько хороших фильмов и выходит ежегодно на экран. Сия «логика» противоречит самим законам природы: наш мозг использует не более 5% нейронов, но, чтобы они «работали», нужны остальные 95%. Чтобы вырастить одного великого пианиста (скрипача, виолончелиста, танцора, футболиста, хоккеиста и т. д.), нужно чтобы в художественные и спортивные школы шли десятки, а лучше сотни тысяч детей. Так было в СССР с его бесплатным дошкольным художественным образованием. И вполне логично, что один из великих пианистов современности — Владимир Ашкенази — победил на международном конкурсе, будучи еще учеником Центральной музыкальной школы. Сегодня этих школ не только несопоставимо меньше, чем было в СССР, — главное, это уже не школы, а кружки, и их уже перестали аккредитовывать.
Обобщая, можно сделать нехитрый вывод: несмотря на широковещательные заявления о «дифференциации и индивидуализации» на деле в России идет тотальное усреднение, стрижка всех под одну гребенку. Так что вряд ли случайно уравнение ГИТИСа и колледжа — именно так поняли и реализовали в законопроекте политические тенденции сегодняшнего дня разработчики реформы.
Над воротами Соловецкого лагеря красовался плакат: «Железной рукой загоним человечество к счастью». Страна уважает свои традиции. Нас по-прежнему недрогнувшей рукой гонят к счастью. Вот и коллегия Министерства культуры приняла решение одобрить в целом проект закона в обмен на неопределенные обещания его доработки. Чем это обычно заканчивается, — общеизвестно.