© Елена Лапина
Корреспондент ТЕАТРА. – о том, зачем Кама Гинкас решил ставить пьесу Эрика-Эммануэля Шмитта и что из этого получилось.
Если верить негромкому перешептыванию в фойе и гардеробе, зрители первого премьерного показа нового спектакля Камы Гинкаса поделились на три неравные группы. Первые, наименее многочисленные, спокойно признавались, что ни за что бы не догадались, чем все закончится. Вторые говорили, что предвидели минимум один из трех поворотов сюжета. Третьи (явное большинство) и представить не могли, что… А, собственно, что?..
Привыкшие к тому, что Кама Миронович ничего кроме серьезной литературы – Достоевского, Чехова, Олби – в последнее время не ставит, зрители были изумлены тем, что на сей раз он взялся за легкомысленный и совершенно не классический материал, не столько литературу, сколько беллетристику. То, что «Вариации тайны» – самоигральная пьеса с остроумным и местами язвительным текстом, выяснилось только в процессе, так-то у Эрика-Эммануэля Шмитта с его Оскарами и розовыми дамами репутация не очень. Но где Гинкас с его рвущими душу драмами, а где успешный автор бестселлеров с претензией на философскую глубину?
Ничуть не меньше обращения Гинкаса к современной комедии положений с элементами детектива удивляла сценография Сергея Бархина. Немногословный художник-минималист, как правило предпочитающий натуральные материалы, на сей раз построил на сцене высокотехнологичное жилище ни в чем себе не отказывающего миллионера. Современный дом, в котором легко спрятаться от себя и мира за новомодными приборами и устройствами, больше всего похож на лабиринт (и меньше всего на место жительства известного писателя). Его интерьер безлик, анонимен и ровным счетом ничего не говорит о своем хозяине – кроме того, что он баснословно богат. Но так же, как в тексте пьесе то тут, то там раскиданы загадки и неожиданности, так и в доме писателя не обошлось без секретов и секретиков. Ружья здесь стреляют.
С выстрела действие начинается и им же заканчивается. Между двумя этими событиями проходит почти два часа, за которые на сцене решительно ничего не происходит. Гинкас, в чьих спектаклях всегда кто-то куда идет, бредет или бежит, у которого все мечутся, кричат или бьются в истерике, неожиданно поставил одну большую фронтальную мизансцену. Зрители все время видят перед собой двух выясняющих отношения немолодых людей. Иногда они ссорятся, иногда ненадолго уходят за сцену, но вообще почти ни на минуту не исчезают из поля зрения. На этом непрерывном сеансе полного обнажения даже опытным актерам явно приходится нелегко.
Именно они – Валерий Баринов (Эрик Ларсен) и Игорь Гордин (Абель Знорко) – главные герои этой истории, ее тормоза и двигатели. Их двухчасовое пребывание на сцене лицом к лицу друг с другом и вполоборота к зрительному залу больше всего напоминает боксерский поединок. Сначала удачнее боксирует более молодой Знорко-Гордин, но затем Ларсен-Баринов совершает решающий удар, который приводит к полной капитуляции соперника. Хуки, запрещенные приемы, неспортивное поведение – когда речь идет о жизни и смерти, годится все. Включая фирменные актерские приемы, ярко иллюстрирующие тезис о разности двух театральных школ, ГИТИСа и «Щепки». Гордин играет тонко, саркастично и разнообразно, нанося сопернику едва заметные, но меткие удары, больше похожие на уколы шпагой. Баринов боксирует эмоционально и страстно, невзирая на собственный возраст и превосходящую силу соперника.
Поединок двух одиноких мужчин и становится темой спектакля. Энергия против слабости, интеллект против посредственности, эгоизм против любви, профессионализм против дилетантизма, талант против таланта. Сначала кажется, что герой Гордина на голову сильнее своего визави, но постепенно выясняется, что он растерян и слаб. И дело тут не в физической форме, а в человеческой состоятельности, в том, как и зачем он прожил свою жизнь. Из громогласного победителя, палящего в любого гостя без разбора, он превращается в бессильную жертву собственных иллюзий. Его противник, наоборот, из провинциального простака преображается в умницу-интеллектуала, бесстрастно кидающего в финале свое «Придется сменить дверь. Эта уже расстреляна насмерть». Победа за явным преимуществом присуждается не видимому фавориту, а тому, кому в начале спектакля можно было только посочувствовать.
Но Гинкас не был был бы Гинкасом, если бы поставил спектакль про избитое «все не то, чем кажется». Даже больше, чем личная эволюция героев, его волнуют их взаимоотношения, то, как они соотносятся друг с другом во времени и пространстве. Как быстро выясняется, у этих двоих никого на свете больше нет, вот они и дергают друг друга за ниточки, манипулируют, издеваются. Парадокс в том, что одного нет без другого, они проявляются только, когда вступают в контакт и взаимодействуют. Они становятся мерой друг для друга (и только тогда становится ясно, что провинциальный учитель литературы не менее одарен, чем всемирно знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии). Они, и знать не знавшие друг о друге в 19:00, ближе к 21:00 жить друг без друга не могут. И это вовсе не любовная связь или ненависть, а что-то вроде со-зависимости.
Гинкас, главный в русском театре специалист по темным сторонам человеческой души, и здесь остается верен себе. В ловко скроенной коммерческой пьесе он обнаруживает глубокую экзистенциальную драму об одиночестве и бессмысленности бытия. Смерти в его постановке больше, чем жизни, а тайна ровно одна – так никем из героев и не найденный ответ на вопрос, зачем они родились на свет. Так что в итоге выбор материала оказывается не неожиданностью, а вполне логичным решением Мастера. Другое дело, что зрителю это решение может показаться не только внезапным, но и мучительным: два часа психоанализа – дело нелегкое, особенно если, анализируя других, анализируют тебя.