Журнал ТЕАТР. – о недавних гастролях компании «Rosas» в рамках Зарубежной программы «Золотой маски».
Когда «Фазу» Анны Терезы де Кеерсмакер несколько лет впервые привезли в Москву, выяснилось, что у нас мало кто знает хореографа, считающегося одним из главных действующих лиц contemporary dance. Но сегодня – после нескольких гастролей и вала публикаций – она в наших краях абсолютная звезда. Неудивительно, что очередной приезд ее компании Rosas вызвал в постновогодней и небогатой на театральные события Москве настоящий ажиотаж.
В этом году – 30 лет со времени первых гастролей труппы Кеерсмакер в Москве, причем второй раз она появилась уже как живой классик только в 2017-м. Импровизированную ретроспективу открыла «Фаза» (1982) – ее этапный дуэт, где минималисткая пластика сложно синхронизирована с минималисткой музыкой Стивена Райха, продолжил многофигурный «Дождь» (2001), тоже на музыку Райха, где в потоке воображаемого дождя исполнители двигались то в унисон, то в рассинхроне.
На недавнем вечере в МАМТе имени Станиславского и Немировича-Данченко, организованном в рамках Зарубежной программы «Золотой маски», были показаны работы разных лет, собранные в 2006 году в «Репертуарный вечер №2» («Bartók / Beethoven / Schönberg Repertory Evening II»).
В «Струнном квартете N°4» на музыку Бартока (1986), главную скрипку играли не четверо музыкантов, сидящих на сцене, и не четыре танцовщицы, эту сцену собой заполнявшие, а их черные ботинки, которые то пускались в пляс, то замирали прямо посреди движения. Издали ботинки казались грубыми, почти мужскими, и какими-то нарочитыми, но при этом чрезвычайно живыми, особенно по контрасту с простыми черными юбками, то и дело взвивающимися выше положенного, удручающе серьезной партитурой, сосредоточенными лицами и скудной пластикой своих обладательниц. Не заснуть за лицезрением этого медленного, меланхоличного, доведенного до автоматизма танца было практически невозможно.
Второй номер программы – «Большая фуга» на музыку Бетховена (1992) – оказался короче и бодрее. Здесь танцевали уже только мужчины, причем снова квартетом и снова весьма неторопливо. Вернее, темпа и экспрессии и в музыке, и в хореографии хватало – не было их лишь у исполнителей, как будто выдохшихся еще до начала разучивания своих партий на узком пятачке отведенного им сценического пространства. Но в «Die Grosse Fuge» были, по крайней мере, юмор, смешные повторы и игра с надоевшими костюмами, которые в итоге оказывались сброшены за ненадобностью. И пусть солисты не произвели неизгладимого впечатления своей техникой (что всегда является отличительной особенностью артистов Кеерсмакер), но в целом танцевальной обедни не испортили.
В отличие от финального дуэта невыразительных Соа Ратсифандриана и Боштяна Антончича, превративших романтичную во всех смыслах «Просветленную ночь» Шёнберга в нудное действо. Этому весьма способствовала хореография, построенная на неожиданной для Кеерсмакер драмбалетной пантомиме, и нелепые костюмы: что-то вроде ночной сорочки или платья в цветочек у нее и темный деловой костюм с белой рубашкой у него. Ни подлинного взаимодействия, ни фирменного стиля, ни элементарного темпоритма – одни лишь вымученные страдания с заламыванием рук.
Возможно, солисты “Rosas” были не в настроении или устали (как говорит Кеерсмакер, танец современен лишь благодаря танцовщикам, его исполняющим). Или, возможно, устала сама Кеерсмакер, которая все больше оглядывается в прошлое, и почти не смотрит в будущее.