В мюзикле про Лёньку Пантелеева, привезенном на «Золотую маску» из северной столицы, мифология бандитского Петербурга поверена брехтовской иронией.
Легендарный лиговский король воров, расстрелянный в 1923 году и служивший, по всей видимости, на заре своей криминальной карьеры в органах ВЧК, идеально вписывается в сюжетную схему «Трёхгрошовой оперы» Брехта.
Меняются детали: Полли Пичем становится Полиной Пичугиной, вместо королевы ex machina появляется Ленин, а попрошаек нужно убрать с улиц города по случаю 5-летия революции. Но сослуживец главного бандита по-прежнему возглавляет уголовный розыск.
Вместо зонгов Курта Вайля гремит бодрый блатняк 20-30-х годов. В цветистых шлягерах композитора Ивана Кушнира узнаются и «бублики», и «цыплёнок жаренный», и «крутится-вертится шар голубой», и Щорс с Буденным размахивают шашками «там вдали у реки». И словцо, и мотивчик вворачиваются ловко и очень уместно. При очередном, например, аресте Пантелеев затягивает «И вот опять сижу в тюрьме» Дины Верни.
Низовой культурой жонглируют, как в цирке. На сцене колоритный бэнд с контрабасом. Клетчатый конферансье то и дело нарушает театральную условность интермедиями, собирает деньги в шляпку («а если вам не понравилось, так мы на эти деньги настоящих артистов наймем»), громко спорит с недовольным зрителем на галерке и комментирует действие.
Разнообразаных «курв» и «мазуриков», частушки («по реке плывет карась – это мой дружой Михась»), прибаутки («я и на Голгофе буду пить с коньяком кофе») и прочий жаргон драматург Константин Федоров растворяет в брехтовском сюжете, не упуская ни одного поворота и даже сохраняя тройной финал. Карнавальная дичь уходящего Серебряного века вроде Керенского в женском платье или карликов, несущих за невестой фату, помогает сбить градус социальности, с которой принято обращаться с этой фактурой.
Остранению способствует и авангардное оформление спектакля. Художник Павел Семченко из театра АХЕ разместил бандитов в декорациях русского конструктивизма, украсил сцену агитплакатами про попов и буржуев. Волшебством выглядит парад пионеров, ритмично размахивающих красными и белыми флагами или бесшумно выплывающих на колесной железной установке – это пантелеевский пароход мечты. Спектакль технически виртуозен и разработан в деталях. Даже художник по свету обладает здесь не только вкусом, но и юмором (подсветка серпа и молота в колосьях, до сих пор венчающего сцены многих академических театров, в том числе и театра Пушкина, на сцене которого шла гастроль, – очень уместная шутка).
А какая здесь массовка! Беременная школьница, гнилой интеллигент, какой-то Хоботов из «Покровских ворот» – у каждого своя маска. Драматическим артистам ТЮЗа им. Брянцева пришлось освоить энергичную хореографию, трудоемкие вокальные номера и цирковые фокусы с метанием вилок, поднятием тяжестей и погоней за повортным кругом.
Наиболее уязвимы в сценарии лирические сцены – те, что про любовь и дружбу. Многословные прения о границах дозволенного и несвободе эстета в бюрократической системе несколько портят второй акт. Но драматургические несовершенства скрашивает точный кастинг и актерское обаяние исполнителей. Изумительное «лицо с претензией», которое умеет делать актриса ТЮЗа Алиса Золоткова, очень подходит к роли роскошной кокаинетки, последней супруги благородного разбойника. Мурке во главе банды приходится вставать на пуанты и громко петь дворовые песни, как будто она солирует в академическом хоре. А заглавный герой спектакля (Илья Дель) умеет феерически морочить головы девушкам теориями про стакан воды и даже непротивно читать стихи Маяковского. До того, как его пригласили в ТЮЗ, Илья Дель много снимался в кино, в том числе в галлюциногенном триллере Игоря Волошина «Я», а в театре работал с таким разными режиссерами, как Василий Бархатов и Григорий Дитятковский.
Когда люди с тонкими пальцами берутся за популярные жанры, получается арт-мейнстрим. Вроде бы мюзикл, поют там про любовь, кордебалет, фокусы – а есть и еще кое-что.
Отстраненный взгляд на большую и страшную тюремную русскую культуру, шансоном засевшую в кино и на эстраде, пожалуй, главная удача спектакля. Феномену сто лет, он пронизывает информационное поле от придорожных ларьков до самых вершин властной вертикали. А никто его по косточкам толком не разобрал. Такой вот жанр – низкий, фольклорный. Давно пора очертить и подвергнуть деконструкции. «Владимирский централ» и сериалы про ментов трудно воспринимать серьезно. Это что-то вроде вампиров, зомби или инопланетян, только исключительно местного разлива. В современном российском кино и в youtube-кабаре эта сторона китча уже освоена такими авторами, как Михаил Местецкий и его группа “Шкловский“. Театр позади, но Брехт ему в помощь.