Такими словами характеризуют артиста новосибирского театра «Красный факел» Владимира Лемешонка режиссеры, которым довелось с ним поработать. Лемешонок – один из уникальных представителей профессии, по всей стране актеров такого уровня и диапазона едва ли наберется с десяток. И у нас есть повод, чтобы предпринять попытку определить суть его исключительного таланта, предоставив слово работавшим с ним режиссерам и критику Наталье Каминской. А также – дать возможность увидеть его на сцене даже тем, кто не планирует поездку в Сибирь.
Сегодня Владимир Лемешонок отмечает очередной день рождения. По этому случаю Новосибирский городской драматический театр предоставил в наше распоряжение видео спектакля «Дядя Ваня», в котором доктора Астрова играет Лемешонок. Спектакль был поставлен Сергеем Афанасьевым в 1996 году и давно сошел со сцены, но он несомненно относится к тем театральным произведениям, которые обогатят театральный опыт наших читателей.
Спектакль «Дядя Ваня», предоставлено Новосибирским Городским Драматическим Театром под руководством Сергея Афанасьева
Наталия Каминская о «Дяде Ване» и не только
Впервые я увидела Владимира Лемешонка в конце 90-х годов и вовсе не на большой сцене театра «Красный Факел», где он тогда служил и продолжает служить. Случайно, по просьбе новосибирских журналистов группа московских критиков, пребывавшая тогда на знаменитом Рождественском сибирском фестивале, отправилась к Сергею Афанасьеву, в созданный им театрик, который в то время никак не хотели признавать и поддерживать местные власти. Усталый, измученный режиссер Афанасьев сидел в маленькой комнатушке и, кажется, совсем оробел перед внушительным столичным десантом. А между тем, в его узком, как пенал, зальчике нас настигло мало с чем сравнимое потрясение. Играли «Великолепного рогоносца» Ф. Кроммелинка, и роль Брюно исполнял Лемешонок.
Чем-то нездешним веяло с крошечных подмостков. Такая очевидная форма, острая, смелая, нагло выпирающая на фоне бытоподобных ландшафтов нашего тогдашнего театра, смотрелась и диковиной, и вызовом. Но самое удивительное заключалось в том, что Лемешонок-Брюно, находившийся в своем жестко формальном рисунке на расстоянии нескольких метров от зрительских глаз, жил по-человечески притягательной жизнью. Он был абсолютно убедителен психологически! В глаза бросилось неординарное, не часто встречающееся на российских просторах психофизическое начало – будто все древние европейские театральные кондиции, в которых игрались и итальянские фьябы, и французские фарсы, сошлись в одном русском актере, а он ухитрялся вдобавок еще и «переживать» по Станиславскому. Короче, этот Брюно поразил нас в самое сердце, умная и изысканная режиссура Афанасьева – тоже, и мы отправились на следующий день в этот же «пенал» смотреть «Дядю Ваню». Лемешонок играл Астрова.
Что-то невероятное, все же, творилось тогда у Афанасьева! Вчера был изысканно формальный, европейский Кроммелинк, а сегодня – совершенно по-русски подробный в психологических деталях, камерный и атмосферный Чехов. В зале буквально пахло яблоками, которые рассыпала на полу толстая хохотушка нянька Марина (Зоя Терехова). Персонажи, жизнь которых, согласно автору, «пропала», жили, тем не менее, со вкусом: сидели, ходили, носили свои пиджаки и пили чай, располагались в пространстве с уютной провинциальной основательностью и даже с видимым удовольствием. А под конец принимались петь, и в этом любимом российском занятии, заменяющем нашему соотечественнику и смысл и результат, становились внезапно добры и отзывчивы друг к другу. В эти минуты – точно – они видели небо в алмазах.
Благостность, конечно, была обманчивой. Спектакль был скроен так, что внимание фокусировалось не столько на групповых композициях, сколько на крупных планах. Невеселые, да что там, мрачные и трагические выводы провозглашались со сцены не метафорой, не выпуклым, как в «Рогоносце», приемом, а тончайшей проработкой человеческих сущностей и их взаимосвязей. Неожиданно возникало славное мужское трио: дядя Ваня (Сергей Новиков), Вафля (Николай Соловьев) и Астров (Владимир Лемешонок). Незримые узы братства связывали этих «аборигенов», какая-то глубоко сердечная, почти мальчишеская солидарность. Сам воздух усадьбы, ежедневная, хоть и проклинаемая работа постепенно сформировали нечто цельное и в приживале Вафле, и в недотепе Войницком. Да и Астров в минуты общения с ними отогревался, оттаивал, переставал быть мрачным одиночкой. Хотя, уездный доктор в этом спектакле – штучка с секретом.
Внешность! Профиль диковиной гордой птицы, горячие и колючие глаза, невысокая, справная, совсем не «интеллигентная» фигура. Какая-то крестьянская бородка. Простая рубаха с поясом, посконные сапоги – чай, не по паркетам спешил к своим пациентам. Свою знаменитую фразу «В человеке должно быть все прекрасно» этот Астров произносил с неожиданно маниакальной интонацией. Создавалось впечатление, что он, как и его «сводный брат» доктор Самойленко из повести «Дуэль», был заражен (вероятно, в силу профессии) идеями отбора. Ницше и Шопенгауэр, похоже, оказали на этого представителя естественных наук гораздо большее, чем привычно полагать, влияние. «… И лицо, и одежда, и душа, и мысли», – ба, да тут пахнет не романтическими высотами духа! Напротив, отчаянным неприятием человека со всеми его слабостями и изъянами. Идея восстановления лесов, вся эта иступленная работа Астрова по вычерчиванию планов и высаживанию деревьев оборачивалась в спектакле Сергея Афанасьева ярым противопоставлением совершенства природы и нелепости человеческого существа. Астров-Лемешонок почти физически страдал от сильного внутреннего слома – чем сильнее в нем тяга к природной гармонии, тем тяжелее живется ему среди слабых представителей людской популяции. Почти всегда особняком, с глубоко запрятанными чувствами, с кривоватой усмешкой на губах: «Я никого не люблю». Еще немного времени, и Бог знает, что станется с его душой.
Лемешонок играл, используя уже в те годы редкий на нашей сцене, но свойственный ей в предыдущие десятилетия способ личностного присутствия в роли. Нет, он играл ни в коем случае не себя! Напротив, кажется, абсолютно перевоплотился из интеллигентного артиста одного из славных российских театральных городов в опростившегося уездного трудягу. Но присутствие яркой, глубоко думающей и чувствующей личности актера в этой чеховской роли было очевидным. Именно этим он, в конечном счете, и притягивал – магнетизм Астрова в афанасьевском спектакле был невероятно силен.
И еще о спектакле в целом – сквозь жесткие откровения прорывалась у Афанасьева отчетливая нота жалости к обыкновенному человеку, в котором ну никак не может быть все прекрасно.
Вскоре, именно благодаря «Дяде Ване» и артисту Лемешонку, маленький театрик Сергея Афанасьева вылетел на передовые российские позиции, как пробка из бутылки. Спектакль в 1998 году игрался в Москве на Чеховском фестивале и получил горячее признание критики.
Аpropos. В 2005 году Владимир Лемешонок сыграл на большой сцене «Красного Факела» Ричарда III. Спектакль поставил итальянский режиссер Риккардо Соттили, который, в отличие от наших постановщиков той поры, был крайне озабочен прямыми политическими аллюзиями и щедро выплеснул их на сцену. Едва объявлялся антракт, как звучала музыкальная заставка местной телевизионной программы новостей, а на задник проецировалось лицо известной новосибирской журналистки телекомпании НТН Марии Лондон, которая сообщала примерно следующее: «Сегодня в Тауэре при странных обстоятельствах скончался герцог Кларенс. Его старший брат, король Эдуард IV в связи с тяжелой болезнью в ближайшее время, вероятно…». А тем временем, по фойе уже шустро ковылял сам хромоногий Ричард и раздавал своему потенциальному электорату предвыборные листовки.
Соттили опрокинул трагедию в фарс, а абсолютное зло, заключенное в фигуре Ричарда, снизил до обыденной, беспросветной гадости. Однако предпочел логичному в такой ситуации актерскому гротеску бытовую правду. А артист Лемешонок и в этом стилевом «компоте» чувствовал себя, как рыба в воде. Врожденного чувства формы ему не занимать, поэтому любые остранения, выходы из образа, откровенное лицедейство, трюки и гэги – пожалуйста! Но и психологию он передал отменно. Лемешонок с удовольствием появлялся в антракте среди почтенной публики и нес отсебятину, а потом, возвратившись на сцену, мгновенно концентрировался в «зерно». Он убедительно сыграл человека из толпы, жалкое, убогое существо, порой даже изумленное тем, как легко удается ему продвижение с задворков в первые ряды. Вот только что смущенно, интеллигентным голосом читал на вечеринке стишки о государственном процветании, а уже – почти в дамки прошел, и впору заказывать портному хороший костюм на хилую, кособокую фигуру. Ричард-Лемешонок наглядно, по-человечески понятно наглел от эпизода к эпизоду. Без гротеска, исключительно «по правде жизни» артист играл тему: «все получилось, ибо никто не помешал».
Не мною замечено, но очень нравится мне это соображение: есть некая дополнительная театральная магия в «неправильности» актерских черт, в своеобразной «аномалии» пластики и голоса. Но «неправильности», не обеспеченные талантом и школой в искусстве – бред, шарлатанство, тогда уж лучше лицо-пластилин, изначально никакое, но принимающее по надобности любую форму. Владимир Лемешонок как раз из волшебно «неправильных». Этот артист может все, но его ярко выраженные личностные кондиции способны, вероятно, и помешать иному режиссеру, навязать ему определенный облик и рисунок. Впрочем, все зависит от степени силы и свободы режиссерского мышления. В нулевые годы, в нервных, экспрессивных «Трех сестрах» Олега Рыбкина, где все персонажи жили на грани истерики и сумасшествия, Лемешонок сыграл учителя Кулыгина не скучным, и не глупым, и не моральным уродом (а и то, и другое, и третье было и остается частым решением этого чеховского персонажа), но чудовищно и некрасиво несчастным. Оттого – смешным, и оттого же вызывающим острое сострадание.
В «Отцах и сыновьях» Брайана Фрила, в этой вариации тургеневских «Отцов и детей» (режиссер Александр Баргман) Павел Петрович Кирсанов – Лемешонок становился носителем скорее не идей, но породы, стиля жизни. Перед нами ходила и говорила родовитая, элегантная уходящая натура, прекрасный раритет – артист сыграл эту тему мягко и филигранно.
А в поставленном несколько лет назад Дмитрием Егоровым спектакле «Довлатов. Анекдоты» Лемешонок меняет личины (художник-заключенный, газетный редактор), и это высший класс мгновенного и легкого перевоплощения – с безупречным чувством жанра, с неуловимым ироническим зазором между собой и персонажем.
Владимир Лемешонок может всё – кроме унылого, неталантливого и необязательного.
Сергей Афанасьев, режиссер:
– Я знаком с Володей Лемешонком очень-очень давно. Со времен моей юности, когда и Володя был еще совсем молодым артистом Театра юного зрителя. Но работать мне с ним довелось только в начале 90-х годов. Причем, это была не случайная встреча, это был мой сознательный выбор, потому что я всегда наблюдал за этим артистом, и он мне казался выдающимся на фоне всех новосибирских театров. Я приступил к постановке пьесы Кроммелинка «Великолепный рогоносец» и, конечно, на главную роль пригласил Володю. И когда мы начали работать, начали анализировать пьесу, разбираться с ней, я увидел, какой точный выбор я сделал.
Более того, когда мы встретились в августе после летних каникул, я обнаружил, что Володя приехал с выученным текстом, а только монологи его героя – это громада текста, колоссальный объем. Работа получилась удачной, и мы решили не расставаться. Следующим спектаклем был «Дядя Ваня». Театральные люди этот спектакль хорошо знают. Мы играли его на столетии Московского художественного театра, на сцене МХАТ. И тогда открытием для многих стал именно артист Лемешонок, который играл Астрова. Я помню, как после спектакля к нему выстроилась целая очередь из поклонниц – там были и критики, и просто молодые фанатки – и он очень долго раздавал автографы. Спектакль этот жил очень долго, и где бы мы его ни играли, всегда отмечали блестящую работу Владимира Лемешонка, хотя там был замечательный ансамбль.
Потом я с Володей делал еще несколько спектаклей. Одним из самых впечатляющих для меня спектаклей с его участием был «Король Лир», где он играл Глостера. Он вывел этого героя на первый план и сделал его трагическим – не в пафосном смысле, трагическим по-настоящему. Я таких Глостеров больше нигде не видел. И одна из последних наших с ним совместных работ – это «Бесприданница», где он сыграл, не поверите, Карандышева. И здесь тоже был прорыв, потому что Володя сделал открытия не только в пьесе Островского, но и в себе самом.
Надо сказать, что каждая роль из мой перечисленных – это была новая грань Володиного таланта. Володя же не только актер, он еще замечательный беллетрист, он пишет удивительные эссе о своих друзьях актерах, о театре, о себе. У него прекрасный стиль, великолепный русский язык.
Володя – театральный интеллигент, каких сейчас уже не делают. Он из театральной семьи. Его мать была известным, талантливым и очень уважаемым критиком, и надо сказать, что она приложила руку к успеху в самом начале пути моего театра, еще до того, как Володя принял участие в моих спектаклях. Его отец был одним из самых значительных, интересных, видных актеров. Последние годы работал в «Красном Факеле». Он представлял собой плеяду таких русских актеров старой школы, которые соединяли в себе и великолепную школу лицедейства, и глубокую школу переживания. Таких актеров очень ценят режиссеры.
В общем, я, конечно, рад и горжусь тем, что мне удалось поработать с Володей Лемешонком, актером-партнером, актером-соавтором. Но он не только хороший артист, а и блистательный человек: очень скромный, очень требовательный к себе и, конечно же, безмерно преданный своей профессии. Бескорыстен. Бессребренник. Для него важна только работа. И вот сколько я его знаю, он все время ходит погруженный в какую-то очередную свою работу, и поэтому, конечно же, в быту иногда бывает тяжеловат в общении. И я понимаю, почему: потому что в голове его крутятся тексты, тексты, тексты пьес, которые он играет. Дай бог ему еще много-много ролей. Дай бог, чтобы у нас с ним сложился еще какой-то совместный проект, тем более, что маленькую пьеску я ему уже дал для прочтения.
Олег Рыбкин, режиссер:
– У меня не так много было с ним встреч в разные годы, но они все были значимы для меня. Началась наша с Володей история с «Времени и комнаты» – такой странной пьесы современного немецкого интеллектуала Бото Штрауса, которую я не смог поставить в «Современнике», потому что артисты тогда вообще не понимали, что такое современная драматургия. Да и ко мне, вероятно, не было доверия: они были большие артисты, а я – всего лишь дипломник. Но мне пьеса очень нравилась, перевод сделал Володя Колязин, нас поддержал Гете-институт. Мы с Галиной Борисовной Волчек тогда пожали друг другу руки – и расстались очень тепло, с пониманием того, что пока не складывается, пока невозможно. Понимание нашлось в «Красном Факеле». Когда я впервые прочел эту пьесу на труппе, после некоторого недоумения и такого тревожного молчания большинства собравшихся Володя вдруг сказал: «Так это ж прекрасная пьеса». С этого взаимного доверия все у нас и началось. Володя очень много сделал для этого спектакля. А в таких пьесах без интеллекта делать нечего. Володя Лемешонок – артист-интеллектуал, и это одно из прекрасных свойств этого актера, хотя им его лучшие качества, конечно, не ограничиваются. Есть много других. Например такое: когда он точно знает, что он будет делать, он дает себе возможность поиграть и включает в свою игру партнеров. Он прекрасно умеет пользоваться своими мощными актерскими возможностями, но, когда нужно, он отступает, давая возможность другим артистам взять инициативу в сцене. Это еще одно очень важное качество – не доминировать, не говорить: я здесь главный.
Перескакивая, вспомню прекрасную сцену из «Трех сестер», где уходит полк, уходит Вершинин, а Маша – замечательная артистка Лидия Байрашевская – буквально падает из рук Вершинина в руки Кулыгина, которого играл Лемешонок (так было поставлено). И в этот момент этот Кулыгин занимался не собой, он был весь в ней, всё его существо было устремлено к ней. И – странно: не Маша вдруг становилась главной в этой сцене, а Кулыгин, которого играл Володя. Это многие тогда заметили и изумились. И я с огромным счастьем воспринял тогда информацию, что Володю за эту роль выдвинули на «Золотую Маску», потому что, я не мог вообразить, чтобы какого бы то ни было актера выдвинули на «Маску» за роль Кулыгина – слишком уж она казалась незаметной. Но Володя сыграл ее так, что она стала одним из смысловых центров спектакля.
Пока я руководил «Красным Факелом», мы спорили, даже ругались, но все равно у меня осталось ощущение взаимного уважения и понимания. И вот что еще: для Володи очень значимо все, что делается в театре – с его участием или без его участия. Он никогда не оставался равнодушными ни к чему. Обо всем, что происходит в театре, с ним можно было и нужно было говорить, советоваться – его мнение было для меня всегда очень полезным и важным. И не только для меня. Он всегда следит за тем, что делают его коллеги, готов был поддержать молодых – найти для них точные слова и формулировки, буквально афористичные. Для актеров это вообще не типично, но Володе в полной мере свойственно.
Антон Маликов, режиссер:
– Я помню наше знакомство. Был сентябрь, мы встретились в кафе на улице Ленина за семь месяцев до начала репетиций «Перед заходом солнца» в театре «Старый дом». Я волновался. Очень готовился к этой встрече – не только интеллектуально, но и морально. И сразу же, как автомат, начал выговариваться, Володя внимательно слушал. Хотя слово «внимательно» здесь не совсем подходит. Он слушал остро или даже пытливо. Меня это поразило. Не помню уже, сколько мы просидели в кафе. Думаю, около двух часов. Внутри разговора возникал то Гете, то Достоевский, размышления о смерти, разлуке, травмах. Стало ясно, что наше понимание жизни, ее движение или отсутствие движения и возникающая в связи с этим отсутствием меланхолия очень схожи. С ним можно было говорить часами, да и молчание было бы не менее содержательным. После встречи я ехал в метро и чуть ли не восторженно осознавал, что Маттиас Клаузен – это он и никто другой. Я даже представить себе не мог кого-то еще, кто бы мог погрузиться внутрь жесточайшей бездны этого персонажа.
Следующая наша встреча состоялась уже через 7 месяцев. Если мне не изменяет память, 17 апреля 2017 года. Была первая репетиция. Читка. Драматург Мих Пабиан вел лекцию о постпамяти, о понятии bildung, о Фрейде, Лакане, глаза округлялись у всех. Потом начался процесс, шаг за шагом. Изнурительный. И я хочу сказать, что найти более надежного человека, чем Володя, практически невозможно. Именно человека, а не артиста. Он вгрызался в эту роль, которая сопротивлялась. На наших глазах он боролся с диким зверем, самоотверженно и смело. Володя задавал мне тысячи вопросов – и все по делу. На часть из них я не мог моментально ответить и мучился из-за собственной глупости, но, преодолевая незнание, мы вместе находили ответы. Слово «вместе» – ключевое в работе с ним.
Помню, когда на Володю уже сшили костюм, то оказалось, что он ему велик практически в два раза. Мы сначала не могли осознать, почему, пока не стало понятно, что за период репетиций он похудел в два раза. Это Владимир Лемешонок! Отдающий всего себя без остатка. Без жалости к самому себе. Настоящий друг. Всем своим существом погруженный в профессию, которую, глядя на него, невозможно назвать профессией – это воздух, огонь, вода. То, без чего невозможно представить себе жизнь.
Андрей Прикотенко, режиссер:
– Наша встреча с Владимиром Евгеньевичем произошла при странных обстоятельствах. В Новосибирске в то время было три главных артиста: Владимир Лемешонок, Игорь Белозеров и Анатолий Узденский. Как говорили, Лем , Белаз и Узда. И вот Узденский Анатолий Ефимович, с которым мы сделали спектакль в театре “Старый дом”, очень рекомендовал Лемешонка. В театре “Красный Факел” я посмотрел несколько спектаклей и подумал о том, что, безусловно, хочу пригласить Лемешонка в “Тартюфа”, которого начинал тогда репетировать. Мы с Анатолием Ефимовичем были в теплых, дружеских отношениях, и я конечно же решил, что он расскажет Лемешонку о моем приезде. И вот я подхожу к Владимиру Евгеньевичу в коридоре “Красного Факела”, здороваюсь, он вежливо отвечает, но как-то слишком сдержанно. Потом заканчивается спектакль, я выхожу их театра – Новосибирск, мороз -38 – захожу в супермаркет и вдруг вижу: Владимир Евгеньевич на кассе стоит. Подхожу к нему и говорю: “Мне очень понравилось, как вы сегодня играли”, думая, что может быть хоть в супермаркете у меня есть шанс познакомиться с ним. Он в ответ: “Да, спасибо”. И идет своей дорогой. Подхожу к нему еще раз, набравшись мужества, и говорю: “Владимир Евгеньевич, вы меня не узнали? Я тот самый Андрей, которого вам должен был рекомендовать Анатолий Ефимович Узденский”. И Лемешонок вдруг посреди супермаркета падает на колени и кричит: “Андрюха, это ты? Я же тебя ждал!”. И с этого момента началась наша настоящая дружба. Мы постоянно встречаемся, говорим о сокровенных вещах. Мы, конечно же, сделали спектакль «Тартюф», где Владимир Евгеньевич сыграл Оргона.
Он артист высокой степени упрямства, въедливости, требовательности, беспощадности к себе (но не к окружающим). Без сомнения он артист-максималист. Из тех, для которых профессия актёра – самая главная, самая важная на земле. Из тех, для которых преданность профессии равна вере в Бога.
Мне кажется, что среди представителей этой профессии есть совсем недосягаемые колоссы – такие, как Янковский, Тихонов, Евстигнеев, Броневой. А есть следующая волна, в которую входит Лемешонок, и которая тебе ближе, потому что через них приобщаешься к миру искусства. Он является таким же незыблемым, большим явлением в Новосибирске, как Басилашвили в Петербурге. Для меня встреча с Владимиром Евгеньевичем – это судьба, часть меня, и в глубине души я надеюсь, что, может быть, тоже являюсь частью его.
И сейчас я очень хочу, чтобы мы сделали вместе какую-нибудь работу в «Старом доме», которым я руковожу. И спасибо Анатолию Узденскому и Александру Кулябину, благодаря которым мне встретился такой артист, как Владимир Лемешонок.
Александр Баргман, режиссер:
Поздравить внезапно хочется не только Вас, дорогой, талантливый и таинственный Владимир Евгеньевич!
Всех – кто видел, видит и увидит Вас на сцене – тонкого, страстного, шлифующего роль и сумасшедшего, громко молчащего и честно, необходимо вопиющего. Размышляющего о слабости и воле, растерянности перед миром и возможности созидания. Всегда на сцене, но – прямо в сердце!!!
Нам повезло!
Здоровья и ролей!
С уважением, Баргман
Подготовили Жанна Зарецкая и Оксана Ефременко