Корреспондент журнала ТЕАТР. размышляет об одном из самых интересных детских спектаклей минувшего сезона
Летом 2014 года в «Гоголь-центре» прошли читки «пьес мечты» — драматургам было предложено написать пьесы «на свободную тему». На это им были выделены гранты, а июньские читки фактически стали эскизами спектаклей по «пьесам мечты». Выросший из этого показа спектакль «Озеро» по пьесе Михаила Дурненкова вскоре вошёл в репертуар театра, а в начале нынешней весны состоялась премьера спектакля «Море деревьев» по пьесе Любы Стрижак. Путь, проделанный «Морем деревьев» из июня 2014-го в 2017-й, не лишён собственной драматургии.
Тогда, два с лишним года назад, «Море деревьев» игралось во дворе театра, актёры взбирались на стену, ветер взметал пыль, запорашивая глаза зрителям, и ирреально-фантазийная история, в которой дети «воображают» себя то ковбоями, то ниндзя, то космонавтами, наполнялась летним воздухом и неформальностью пространства, — они казались неотъемлемыми составляющими постановки. Так же, как и исполнители трёх центральных ролей, — тогда ими были Филипп Авдеев, Александра Ревенко и Роман Шмаков. В той версии ключевым, пожалуй, был герой Филиппа Авдеева — конфликтный несчастный подросток, лишённый личного «хэппи-энда», яростно, отчаянно — и обречённо — отказывавшийся взрослеть. Его бунт и боль, нонконформизм и почти самоубийственный отказ от «игры по правилам», которой он предпочитал игру как вселенскую стихию и единственно приемлемый способ существования, были смысловым центром первой версии «Моря деревьев».
Сейчас Филипп Авдеев выступил в иной роли — он стал постановщиком новой, «репертуарной» версии «Моря деревьев». Места для себя как актёра он в спектакле не оставил, и это оказалось неожиданно значимым способом самовыражения и «самоформулирования» Авдеева-режиссёра.
Для начала, произошла принципиальная перестановка акцентов — и новая «сценическая версия» пьесы оказалась более созвучной тому этапу, на котором находится сегодня «Гоголь-центр», режиссёр спектакля и его ближайшие товарищи — артисты театра, коллеги и ровесники. Мальчик Ларс (которого играет теперь Никита Еленев) перестал быть «главным героем» «Моря деревьев», быть может, оставаясь его «нервом». Теперь вся история — вряд ли о нём, она — о поколении, которое не обязательно следует воспринимать как подростков или детей в прямом смысле слова. Они — дети в смысле «отцов и детей», и конфликт авдеевского спектакля выстраивается не как противостояние страшного и гнетущего мира взрослых и игрового, лёгкого, даже анархического мира детей. Нет, этот синтетический, образный, визуально и музыкально яркий мир, в котором из ничего вырастает космос, грёза, — бесстрашное блуждание по подсознательному тех, кто хочет или не хочет, но обречён взрослеть. Сам Авдеев говорит, что для него этот спектакль — о взрослении. Любопытно, что то же определение он дал как минимум ещё одной работе со своим участием — фильму Юлии Белой «Городские птички». А одна из самых важных его театральных работ — Саша Адуев в «Обыкновенной истории» Кирилла Серебренникова — в сущности, о том же самом, о взрослении и его опасностях, о взрослении-выгорании.
Мысли о том, что же такое детство не как инфантильность, а как возможность сохранить бескрайность фантазии и что такое взросление как процесс становления, смелость принять реальность такой, какая она есть, и готовность её преображать не агрессивно, но творчески, созидательно, — смысловой узел этого «Моря деревьев». Поэтому герой-бунтарь здесь превращается в жертву самого себя, поэтому между строк мы читаем, что он прекрасен, но не прав в своей непримиримости. Ему недостаёт мудрости, которую проявляет Антуан, — на первый взгляд, комическая, но удивительно тонко продуманная и почти поэтическая даже в своём комизме роль Артёма Шевченко. И решительности, решимости принять в том числе себя самого — как главная героиня, Девочка, которую играет Александра Ревенко и которая буквально в каждой сцене делает шаг к взрослению как переосмыслению ценностей, примирению с собственной сутью, обнаружению в себе себя настоящей — женственной, нежной, любящей… И Ларс, как Питер Пэн, сопротивляющийся взрослению своей Венди, здесь обречён. Его наивность не очаровывает — просто потому, что создатели спектакля уже сами выросли и знают: быть взрослым — не обязательно предавать внутреннее детство, а декларативно оставаться вечным ребёнком — почти наверняка значит быть не только безответственным, но замкнутым на самом себе и при этом не знающим себя, а в итоге — несчастным.
Гротескные, нелепые, отважные, дети и взрослые этой вселенной все немного образы (images), немного сны — цветные сны создателей-творцов, сотворцов-зрителей, какого-то одного «закадрового» наблюдателя, «волшебная коробочка» перед его взором — или в его сознании. Кроме троих названных, в спектакле играют Риналь Мухаметов и Евгения Афонская, — их мгновенные переходы, переключения из одного образа в другой создают точный внутренний ритм спектакля — коллажного, «рваного», но сложносочинённого, визуалистского, медитативного и, очевидно, по-своему психотерапевтического. Эффект усиливает электронная музыка от солиста “Tesla boy«Антона Севидова, который тоже участвует в спектакле как «ниндзя судьбы» — человек-атмосфера, наблюдатель и иногда резонёр, ироничный и сострадательный исполнитель и аккомпаниатор для «зонгов» героев. Декорация-трансформер от сценографа Маши Кечаевой — наглядная иллюстрация общей мысли: стена, оставшаяся намёком-воспоминанием о давнишней читке-эскизе, сдвинется с места, исчезнет, будто растворится, — не тогда, когда герои будут «играть в игры», но тогда, когда они почувствуют в себе смелость поверить себе и в себя. А яркий, светящийся мир — останется, его можно разглядеть и потрогать. «Ощущай, ощущай — неощущаемого нет!» — поют в финале все герои, и, кажется, это декларация. Декларация тех, кто не боится жизни, — а это очень важно, когда тебе двадцать пять лет. Или около того.